Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип - Страница 37

Она рассердилась и почувствовала себя несчастной. Он шел вперед, вонзая коготки в замерзшую землю. Это было странное и мучительное чувство — когда твой деймон натягивает связь между тобой и им: физическая боль глубоко в груди и вместе с ней пронзительная печаль и любовь. Она знала, что он испытывает то же самое. Все переживали это, когда росли: проверяли, насколько они могут отдалиться, и возвращались с огромным облегчением.

Он потянул чуть сильнее.

— Не надо, Пан!

Но он не остановился. Медведь наблюдал, не шевелясь. Боль в сердце стала невыносимой, тоска сжала ей грудь.

— Пан… — всхлипнула она.

И ворота уже были позади, и, спотыкаясь, она шла к нему по застывшей грязи, а он превратился в дикого кота, вспрыгнул ей на руки, и они крепко прижались друг к другу, тихонько всхлипывая.

— Я думала, ты правда хочешь…

— Нет…

— Я даже не представляла, как это больно… Потом она сердито смахнула слезы и сильно шмыгнула носом. Он угнездился у нее на руках, и она подумала, что скорее умрет, чем согласится расстаться с ним и еще раз испытать такую печаль; что она сойдет с ума от горя и ужаса. Если бы она умерла, они все равно были бы вместе, как Ученые в крипте Иордана.

Потом девочка и деймон посмотрели на одинокого медведя. У него не было деймона. Он был один, всегда один. Она почувствовала такую нежность и жалость к нему, что чуть не потрогала свалявшийся мех и удержалась только из вежливости, о которой напомнил ей его холодный свирепый взгляд.

— Йорек Бирнисон, — сказала она.

— Ну?

— Лорд Фаа и Фардер Корам пошли поговорить, чтобы тебе вернули броню.

Он не пошевелился и не ответил. Ясно было, как он оценивает их шансы.

— А я знаю, где она, — сказала Лира, — и если скажу тебе, может быть, ты сам ее возьмешь.

— Откуда ты знаешь, где она?

— У меня символический прибор. Я решила, что надо сказать тебе, Йорек Бирнисон, раз они тебя обманули. По-моему, это неправильно. Нельзя было так поступать. Лорд Фаа будет уговаривать Сиссельмана, но вряд ли сумеет уговорить. А если я скажу тебе, ты пойдешь с нами, поможешь увезти детей из Больвангара?

— Да.

— Я… — Она не хотела соваться в чужие дела, но любопытство пересилило. — А почему ты не сделаешь новую броню из этого металла, Йорек Бирнисон?

— Потому что он никудышный. Смотри, — сказал он и, подняв капот трактора одной лапой, выставил коготь другой и вспорол металл, точно консервным ножом. — Моя броня сделана из небесного железа, сделана для меня. Броня медведя — это его душа, как твой деймон — это твоя душа. Вот выбрось его, — он показал на Пантелеймона, — и замени куклой, набитой опилками. Разница. Ну, где моя броня?

— Пообещай только, что не будешь мстить. Они нехорошо поступили, но ты уж примирись с этим.

— Ладно. Мстить не буду. Но и не остановлюсь ни перед чем. Будут драться — умрут.

— Она спрятана в погребе, в доме священника. Он думает, в ней сидит дух, и все старался изгнать его. В общем, она там.

Он поднялся на задние лапы и поглядел на запад, так что заходящее солнце высветило в сумерках его желто-кремовую морду. Мощь, исходящую от этого громадного создания, Лира ощутила как волны горячего воздуха.

— Я должен работать до заката, — сказал он. — Сегодня утром я дал слово здешнему хозяину. Осталось несколько минут поработать.

— Там, где я, солнце село. — Она показала рукой на юго-запад. Для нее солнце уже скрылось за скалистым мысом.

Он опустился на четвереньки.

— Верно. — Теперь его морда тоже была в тени. — Как тебя зовут, девочка?

— Лира Белаква.

— Я твой должник, Лира Белаква, — сказал он. Он повернулся и, переваливаясь, пошел прочь по замерзшей земле, так быстро, что Лира бегом не могла за ним угнаться. Но бежать не переставала, а Пантелеймон, чайка, полетел вперед, смотреть, куда направляется Йорек Бирнисон, и указывать Лире дорогу.

Из депо медведь вышел на узкую улочку, а потом свернул на главную улицу города, миновал резиденцию Сиссельмана с флагом, вяло повисшим в неподвижном воздухе, и чинно расхаживавшим часовым — и дальше вниз по склону до конца, где жил Консул ведьм. Часовой наконец опомнился от неожиданности, но еще не знал, как ему поступить; между тем Йорек Бирнисон уже свернул за угол перед гаванью.

Люди останавливались и смотрели на него или разбегались в разные стороны. Часовой дважды выстрелил в воздух и бросился в погоню, несколько подпортив впечатление тем, что сразу заскользил по обледенелому склону и удержался на ногах, только ухватившись за ближайшую изгородь. Лира не сильно от него отстала. Когда они пробегали мимо дома Сиссельмана, она увидела людей, выходящих во двор, и среди них как будто бы мелькнул Фардер Корам, но через мгновение они остались за спиной, и она приближалась к углу, куда свернул часовой вслед за медведем.

Дом священника был более старым, чем большинство остальных, и сложен из дорогого кирпича. К двери вели три ступеньки, сама дверь висела теперь на одной петле, разбитая в щепки, а из дома доносились крики и треск дерева. Часовой замешкался перед крыльцом, изготовясь к стрельбе; но тут стали собираться прохожие, люди выглядывали из окон на другой стороне улицы, и он понял, что должен действовать. Он выстрелил в воздух и вбежал в дом. Через секунду весь дом затрясся. Лопнули стекла в трех окнах, с крыши съехала черепица, выскочила перепуганная служанка, а за ней, кудахча и хлопая крыльями, — ее деймон, курица.

В доме раздался еще один выстрел, а затем оглушительный рев, которому вторил визг служанки. Из двери, словно снаряд из пушки, вылетел сам священник вместе с бешено хлопающим крыльями и уязвленным в своей гордости пеликаном-деймоном. Лира услышала командные выкрики, обернулась и увидела отряд полицейских, которые уже заворачивали за угол, кто с пистолетами, кто с винтовками, а позади них Джона Фаа и толстого суетливого Сиссельмана.

Треск и грохот заставили всех снова повернуться к дому. Окно на уровне земли, видимо подвальное, с деревянным треском и стеклянным звоном раскрылось. Часовой, гнавшийся за Йореком Бирнисоном, выбежал из дома и стал лицом к окну, нацелив на него винтовку; тут окно распахнулось совсем и наружу вылез Йорек Бирнисон, медведь в броне.

Без нее он был грозен. В ней — ужасен. Броня была грубо склепанная и рыжая от ржавчины: громадные листы и пластины щербатого, потерявшего свой цвет металла скрипели и скрежетали, наезжая друг на дружку. Шлем был заостренный, как морда, с прорезями для глаз и нижнюю челюсть оставлял свободной, чтобы она могла кусать и рвать.

Часовой выстрелил несколько раз, полицейские тоже нацелили свое оружие, но Йорек Бирнисон просто стряхнул пули, как капли дождя, и, раньше чем часовой успел обратиться в бегство, ринулся вперед со скрежетом и лязгом железа и сшиб его на землю. Деймон часового, здоровенный пес, кинулся к горлу медведя, но Йорек Бирнисон обратил на него не больше внимания, чем на муху, и, подтащив к себе часового одной лапой, нагнулся и взял его голову в пасть. Лира живо представила себе, что случится через секунду: он расколет череп, как яйцо, и начнется побоище, новые смерти, новая отсрочка; они никогда отсюда не выберутся, ни с медведем, ни без него.

Не задумываясь, она кинулась вперед и положила руку на единственное незащищенное броней место между шлемом и большой пластиной на плечах — она заметила в темноте клочок желтоватого меха, открывшийся, когда медведь наклонил голову. Она вцепилась в него пальцами, и Пантелеймон, превратившись в дикого кота, вскочил туда же и выгнул спину, готовый ее защищать. Но Йорек Бирнисон не шелохнулся, и полицейские не стали стрелять.

— Йорек! — произнесла она яростным шепотом. — Слушай! Ты мне должен. Теперь можешь отдать долг. Сделай, как я прошу. Не дерись с этими людьми. Повернись и уйди со мной. Ты нам нужен, Йорек, ты не можешь здесь оставаться. Иди со мной к гавани и не оглядывайся. Пускай разговаривают Фардер Корам и лорд Фаа, они договорятся. Отпусти этого человека и уходи со мной…