Приглашение в Ад - Щупов Андрей Олегович - Страница 65
- Предыдущая
- 65/92
- Следующая
Пожалуй, впервые Панчуга выдал на своем броневике такую безумную скорость. Возбуждение Вадима передалось и ему. Чтобы не сбить кого-нибудь, время от времени включали сирену. Там, где улицы были присыпаны битым кирпичом, их основательно потрясло, но скорости они не сбавили. Компания «бульдогов», жгущая мебель в одном из дворов, сыпанула в стороны, ругая сумасшедший броневик на чем свет стоит. Будь у них какая-нибудь базука покрупнее, наверняка бы пустили следом ракету. Впрочем, и от ракеты в этом смахивающем на паутину лабиринте броневик сумел бы увернуться.
Тормозя возле дома Елены, они подняли кучу пыли. Выскочив, Дымов махнул Панчугину рукой.
– Все, Егор, бывай. Вернусь скорее всего завтра.
– Может, чем-то помочь?
– Ничего, сам разберусь.
– А Лебедь?…
Вопрос стрелой застрял в груди, но Вадим и тут не стал колебаться – выдернул зазубренный наконечник, торопливо отбросил в сторону.
– Потом, Панча, потом. Я же сказал: завтра вернусь.
Броневик взревел, неспешно двинулся в обратном направлении. Вадим же, прыгая разом через три-четыре ступени, помчался на свой этаж.
Последний пролет, стук в дверь и пробный рывок за ручку. На всякий случай, мало ли что… Он до крови прикусил губу и требовательно постучал.
Черт! Что же они медлят?… Чукть погодя с той стороны послышались шаги, дверь отворили.
– Ты? – на него смотрел, улыбаясь, Артур. – Вот здорово! А мы как раз о тебе говорили. Ленка с Фемистоклом рассказывали, я слушал. Молодец, что зашел.
– Елки зеленые! – на большее у Вадима просто не хватило сил. По лицу Артура, по интонации он понял: другу известно все, но это ВСЕ по ряду таинственных причин вычеркнуто, забыто и прощено. С души Вадима рухнул камень. И не камень даже, а необъятных размеров глыба. Вдохнув полной грудью, он распрямился и даже словно чуточку вырос. От недавнего страха осталась только мелкая, притаившаяся вблизи сердца дрожь.
– Ну, что же ты? Проходи, чертяка! – Артур ухватил его за плечи, они порывисто обнялись.
– Вадим, ты, что ли? – выкрикнул дурным голосом из гостиной Фемистокл. – Подойди для пожатия руки. Как там Санька с Панчей? По-прежнему погрязают в грязи?
Зайдя в комнату, Вадим приветственно вскинул кулак:
– А як же? Чище гномов людей не бывает!
– Как и гномов хуже людей…
Так или иначе, но это надо было сделать…
Несмотря на то, что могил здесь насчитывалось уже около десятка, – ни традиций, ни каких-либо правил у них так и не выработалось. Да и какие, к лешему, правила, если первых двоих они похоронили прямо во время боя, пользуясь получасовым затишьем, – двоих в одной могиле, а Сеню Макенова, последнего из ординарцев Пульхена, закопали в ящичке, больше напоминающем шляпную коробку. Просто ничего больше от человека не осталось. Прямое попадание снаряда. Зато и могилка получилась компактная, аккуратнее всех прочих. На Володиной могиле покоился камень с надписью, выбитой долотом, на всех остальных лежали обычные облицовочные плиты и надписи на них были сделаны масляной краской.
Лебедь угодил в середину. Именно тут оказалось больше всего места. Кроме того ни Вадим, ни Артур, ни Панча с Санькой ни на минуту не забывали, что сад этот некогда принадлежал Лебедю. И лучше всех знали об этом Артур, Поль и Вадим. В юности Лебедь был совсем другим. Легко загораясь самыми сумасшедшими теориями, он сумел однажды заболеть и искусством садоводства, бросившись выращивать какие-то экспериментальные сорта, прививая непрививаемое и скрещивая самые далекие друг от друга растения. Несмотря на все его ботанические авантюры, что-то в саду порой действительно прорастало, и тогда Лебедь интригующе зазывал их к себе, мутно намекая на выращенное чудо, на райский плод, на очередное хлебное дерево. И они шли, зная наперед, что ничего особенного не увидят, и тем не менее заинтригованные его мимикой, его интонациями. Будучи страстной натурой, Лебедь поднимал восторженный гвалт вокруг любого пустяка. Энергия восторга – вот, на что он был некогда щедр. Над ним посмеивались и подшучивали, но за ним шли и ему внимали. Завораживающая это вещь – чужая энергия! И, шестнадцатилетние балбесы, они сидели под кустами на корточках, с чавканьем поедая уральский виноград, морщась, сплевывали вишневые косточки, заедали мякоть малины горстями сочной смородины. Довольный и чавкающий наравне с другими, среди них сидел и Лебедь.
– В следующий раз такую брюкву выведу, – ахнете! – грозился он. – Уже и название есть. Сморошня.
– Чего, чего?
– То бишь помесь смородины и вишни.
– Тогда уж назови: виродина. Более привычно. А дошлый наш народ сократит и усвоит.
– Ну, нет! – Лебедь смеялся. – В таком случае назову просто своим именем…
А имя… Имя у него тоже, кстати, было. Виталик. Виталий Лебедев по паспорту, но в жизни попросту Лебедь – от стартовой полосы и до финишной ленты…
Когда охлопали лопатами земляной холмик, Поль шумно всхлипнул. Он не умел переживать про себя и в этом очень напоминал Лебедя. По просьбе Вадима Санька стрельнул в воздух из своего револьвера. Это было что-то вроде салюта. Выглядело, наверное, нелепо, но только не сейчас и не для них. Отойдя в сторону и перезаряжая револьвер, Санька чувствовал, что в глазах его отчаянно щиплет. Смерти Лебедя он еще полностью не осмыслил, но чужое горе перетекло и в него. В памяти же самовольно всплывали горькие воспоминания о том, как они с Панчей, потешаясь над Лебедем, придумывали самые разные шутки. Лебедь легко клевал на идиотские розыгрыши, верил в истории, выдумываемые практически у него на глазах.
Когда взрослые ушли, Санька вернулся к могиле, присел возле холма. Ладонью осторожно провел по влажному глинистому верху. Лежать под такой грудой земли – как же это возможно? Наверное, холодно и жутко тяжело. И уже не выбраться наружу, даже если очень захочешь… Он попытался представить себя на месте Лебедя, и ему стало страшно.
Что же это за штука – смерть? Почему он не в состоянии понять этого? Санька обхватил пальцами свою тощую шею, изо всех сил попытался сжать. Стало больно, и он раскашлялся. Ну, и что? Причем же здесь смерть? Прокашлялся – и живи себе дальше… Санька украдкой огляделся. В отличие от Поля, некоторых вещей он отчаянно стеснялся.
– Ты прости меня, Лебедь, – пробормотал он. – Мы не хотели. Только пошутить… Немножко…
Голос его дрогнул, губы некрасиво изогнулись. Санька заплакал.
И на поминках, бывает, пляшут. Они не плясали, предпочитая сидеть и пить. Поль, привезший несколько бутылок вина, хватанул сразу три стакана и скис. Двое гвардейцев-анархистов, подхватив своего вожака, вежливо ретировались.
– Значит, таким вот образом, – Артур чокнулся с Вадимом, и они еще раз выпили.
– Кстати, – Дымов зашарил в карманах. – Надо было Поля угостить.
По столу покатились покрытые ржавыми пятнами тигровой расцветки ягоды.
– Никак крыжовник?
– Ага, там сорвал. Лебедь когда-то и выращивал.
Артур взял одну ягоду, надкусив, улыбнулся.
– Добрый он был все-таки парень. Как думаешь, может, там ему лучше будет?
Он словно прочел мысли Вадима. Но лучше ли ОНО там – на это Дымов ответить не мог. И хорошо, что не мог. Если бы люди точно знали, что там оно лучше, повалили бы отсюда сотнями, тысячами и миллионами. Причин хватило бы каждому. Оно и понятно, – нередко жить на Земле заставляет лишь отсутствие альтернативы. Некоторым же здесь, на Земле, приходится особенно тяжко. К числу этих некоторых принадлежал и Лебедь.
Подняв глаза на Артура, Вадим покачал головой.
– Не знаю. Возможно, что и так. Во всяком случае хотелось бы, чтобы там он чувствовал себя действительно лучше…
Застолье неожиданно затянулось, а речи Фемистокла, совершенно не терпевшего уныния, мало-помалу разогрели сидящих. Кость нехотя вышла из горла, заноза медленно выползла из-под кожи…
Сидя за пианино, Елена одну за другой стала наигрывать знакомые мелодии, и совершенно неожиданно Вадим с Артуром подпели ей. Песни сначала выбирались грустные, но под конец вышло и что-то довольно веселое – из прежних мирных времен. Не выдержав, принялся подпевать и Фемистокл. Разумеется что-то свое – задиристое, с намеком на хулиганское прошлое. Вино Поля сыграло роль бальзама. Кость окончательно выскользнула вон, ранка от занозы чуть затянулась, – они ожили. Возможно, смех нужен был им, как разрядка. Как бы то ни было, но все трое смертельно устали бояться, тосковать и хмуриться. Словом, плохо это или хорошо, но они развеселились.
- Предыдущая
- 65/92
- Следующая
