1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин - Страница 41

А в том, что Буденный настроен по отношению к троцкистам достаточно агрессивно, я не сомневался. Ведь я знал, например, про его ссору с писателем Бабелем. Это же был знаменитейший литературный скандал двадцатого года! Бабель служил в Первой конной, написав о ней книгу «Конармия», которая Буденному настолько не понравилась, что командарм публично объявил Бабеля «дегенератом литературы», а его художественное произведение назвал «бабьими сплетнями». Но, дело даже не в том. Главное, что за спиной у Бабеля стояли те самые троцкисты!

Буденный хорошо знал, что главный редактор Воронский, который напечатал книгу Бабеля, был человеком Льва Троцкого. И критика, озвученная Буденным, была сразу же замечена Сталиным, который и постарался использовать этот скандал в своих целях, уже тогда желая ослабить влияние Троцкого на умы людей, возвеличивая через партийную прессу и партийных писателей не Троцкого, а Буденного, как истинного героя Гражданской войны. А Семену Михайловичу внимание со стороны вождя, разумеется, было приятно. И с тех пор он уже прочно занял непримиримую позицию против троцкистов. Теперь же знаменитому красному кавалеристу предстояло столкнуться с троцкистами в прямом вооруженном противостоянии. И, судя по всему, это обстоятельство нисколько не пугало его, а наоборот, раззадоривало. Ибо румянец играл на его щеках, а говорил он пламенно:

— … Так что, товарищи, я предлагаю решительно ударить кавалерией одновременно с двух сторон вдоль реки, чтобы взять в клещи и изрубить всех этих проклятых мятежников, прихвостней Троцкого, к чертовой матери!

Увидев нас, Буденный сказал, прервав совещание комсостава:

— На этом пока все, товарищи, выполняйте. Мне нужно переговорить с наркомвоенмором, раз уж он сам к нам пожаловал.

Мое же появление в компании Ворошилова пока было Буденным проигнорировано. Пока красные командиры покидали помещение, я остановился и внимательно разглядывал знаменитого кавалериста, зная, что он отличался отменной физической формой. Уже за одно это многие военные его уважали и побаивались. В войсках он считался отличным наездником и силачом, который мог, стоя вверх ногами, на руках подняться по лестнице. Поскольку он начинал службу задолго до революции, приняв участие еще в Русско-Японской войне, честно дослужившись до старшего унтер-офицера и получив Георгиевские кресты за храбрость, его признавали своим даже многие военспецы из «бывших» служак царской армии.

И кавалеристом его считали отменным. Ходила даже легенда, что свою службу в кавалерии Буденный начинал с укрощения своенравного жеребца по кличке Ангел, которого никто до него не мог укротить. Еще говорили, что Буденный был представлен до революции самому царю, когда служил при Офицерской кавалерийской школе в Санкт-Петербурге. Красные же конники любили Буденного еще за то, что он закрывал глаза на все те погромы и бесчинства, которые описывал Бабель. А кое-что из этого все-таки имело место на самом деле. Так что необходимый авторитет у Буденного в войсках имелся со всех точек зрения. Вот только за бездарный поход в Польшу его поругивали. Но, кто же лишен недостатков, если даже на солнце есть пятна?

На Троцкого Буденный был обижен с Гражданской войны, считая его амбициозным выскочкой, мало понимающим в военном деле. И обиделся Семен Михайлович на Льва Давидовича еще больше с тех пор, как тот поспособствовал расформированию его Первой Конной, в которую Буденный собрал пятьдесят тысяч всадников. Конармия являлась его любимым детищем. Потому, перестав быть командармом после 1923 года, почти легендарным, про которого слагали песни, Семен Михайлович пребывал в неважном расположении духа, затаив обиду на Троцкого. А на Тухачевского он злился из-за того, что тот не собирался восстанавливать кавалерию, а наоборот, пытался расформировывать оставшиеся кавалерийские части, потому что грезил о массовых механизированных войсках на танках и броневиках. Буденный же считал подобное желание списать кавалерию в утиль недопустимым. Поэтому нынешняя ситуация с мятежом троцкистов являлась для бывшего командарма хорошим поводом поквитаться со своими обидчиками.

Конечно, будучи с детства увлеченным всем тем, что связано с лошадьми, Буденный и на посту инспектора кавалерии старался возрождать конные заводы, несмотря на всю послевоенную разруху. Ведь у него даже была мечта в годы дореволюционной службы построить свой конный завод на собственные средства. Теперь же эта мечта Буденного воплотилась в реальность за государственный счет. К счастью, Тухачевский еще не успел дотянуться везде, чтобы расформировать все кавалерийские части. Красные кавалеристы все еще несли службу в донских степях, в Средней Азии и на Дальнем Востоке. И это помогало Буденному сохранять школу выездки всадников и методику обучения боевых коней.

Несмотря на бурное развитие техники, Семен Михайлович упорно продолжал считать, что кавалерия лучше всего подходит для прорывов фронта по пересеченной местности, что боевые кони пройдут там, где никакая техника не проедет. И, как я знал, он в чем-то был прав, поскольку во время Великой Отечественной кавалеристы, например, тот же Доватор, прорывали фронт, успешно совершая рейды по тылам противника. Да и немецкую пехоту от танков советские всадники отсекали весьма успешно. Были среди них герои, которые догоняли танки на лошадях, накидывая бурки на смотровые щели, а потом закидывая ослепшую вражескую бронетехнику гранатами. Так что кавалерию списывать в утиль время еще не пришло.

К моему удивлению, Семен Буденный и Климент Ворошилов не просто поздоровались, а обнялись. Впрочем, я вспомнил, что они достаточно давно друг друга знали. Еще со времен Первой Конной они воевали вместе на Южном фронте. Ворошилов тогда находился в армейском Реввоенсовете при Буденном, помогая формировать кавалерийские части из казаков, рабочих и крестьян, хорошо умеющих ездить верхом. Оба они предпочитали кавалерию всем остальным вооруженным силам. Вроде бы, Буденный ревностно, с завистью, относился к тому, что Ворошилова, а не его самого, назначили наркомвоенмором, а его, наоборот, понизили из командармов до инспекторской должности, но здесь я никакой зависти не заметил, поскольку оба выглядели довольными встречей, словно старые друзья. Я же почувствовал себя среди них лишним, не зная, как начать разговор.

Но, Ворошилов сам представил меня, проговорив:

— Вот, привез к тебе самого товарища Менжинского. Он теперь командует всем по партийной линии, пока Коба болеет.

— Этот польский очкарик, что ли, вместо Сталина назначен? Никогда не подумал бы! — удивился Буденный, который, конечно, очень не любил поляков после своего неудачного похода на Польшу, потому и говорил обо мне несколько презрительно. Разумеется, внутри никаким поляком я не был, но снаружи выглядел для всех именно поляком в иностранном пальто и в шляпе, да еще и с круглыми стеклами очков на носу.

И тут я внезапно решил, как удивить Буденного еще больше. Погнав в свою правую руку биоэнергетическую волну, я просто подошел и пожал ему руку. Рукопожатие Семена Михайловича было богатырским, словно бы мою руку сдавили стальные тиски. Но, я стерпел. В свою очередь, вогнав в ладонь знаменитого кавалериста заряд тепла, одновременно я заглянул ему прямо в глаза и послал гипнотическую мысль: «Всегда подчиняйся мне. И снова получишь не только конную армию, а и всю кавалерию страны в свое распоряжение».

Он отдернул руку, словно ошпаренный, отведя глаза и пробормотав:

— Да у вас просто раскаленное рукопожатие, товарищ Менжинский.

Я улыбнулся и задал вопросы:

— Вот сейчас, когда мы вошли, с вашей стороны как-то уж слишком опрометчиво прозвучало предложение атаковать Горки с двух сторон кавалерией, а если там у мятежников установлены пулеметы? Ведь у курсантов академии Фрунзе, которые перешли на сторону троцкистов, они могут иметься. Надеюсь, Семен Михайлович, что вы уже провели предварительную разведку?

— Так мы с командирами как раз и обсуждали план разведки боем, когда вы вошли, — парировал Буденный.