1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин - Страница 24

Далее я кратко изложил мою беседу с Бокием, показав Трилиссеру и стенограмму подслушанного телефонного разговора, оставленную мне начальником СПЕКО.

— Да, это очень похоже на зашифрованные сообщения, — согласился начальник ИНО, пробежав глазами диалог об охоте и рыбалке. Потом спросил удивленно:

— Почему только мне меры нужно принимать, а не нам вместе с вами, Вячеслав Рудольфович? И, кстати, это повод собрать сейчас всю нашу тройку на оперативное совещание. Разве нет?

Пришлось сказать ему:

— А потому разгребать все вот это, товарищ Москвин, придется лично вам, что с завтрашнего дня именно вы моим приказом будете временно исполнять обязанности председателя ОГПУ. Я же, по распоряжению Политбюро ЦК партии и лично товарища Сталина, еду в Сибирь, чтобы наводить там порядок с продовольствием. И сколько времени я там пробуду — неизвестно. Сегодня я намерен посвятить время своей подготовке к этой ответственной миссии, а к ночи уже отправлюсь. Так что вы уж сами тут распоряжайтесь, пожалуйста. Глеб Бокий мною предупрежден. Он обещал мне не препираться с вами, как обычно, а внимательно прислушиваться к вашим советам и пожеланиям, оказывая всяческое содействие. Сейчас сотрудники его отдела пытаются расшифровать кодированный текст. Одновременно СПЕКО ищет Блюмкина. Вот и вы подключайте свой отдел к этой работе. Оперативное Управление ОГПУ тоже будет в вашем распоряжении на время моего отсутствия. У меня нехорошее предчувствие, что этот ваш Блюмкин собирается наделать дел с подачи Троцкого. А он может выкинуть любой фортель. Он же и до поступления в ИНО чем только не занимался! Да и вообще, прямо скажем, террорист ваш Блюмкин весьма профессиональный. И что у него на уме, мы не знаем. Потому я уже распорядился усилить охрану ссыльных оппозиционеров в Горках. Вдруг он попытается, например, вывезти куда-нибудь Троцкого? Но и исключать организацию настоящих террористических актов со стороны Блюмкина нельзя. Потому необходимо дополнительно усилить охрану стратегических объектов в Москве.

День перед поездкой пролетал стремительно. Суета подстегивалась не только необходимостью сдать все дела Трилиссеру, но и тем, что требовалось самому все организовать на собственном маршруте. Для этого всем подразделениям ОГПУ по пути следования были разосланы указания. Да и особый бронепоезд со штабным вагоном требовалось подготовить, оформив соответствующие распоряжения, связанные с изменениями расписания движения железной дороги. А еще, прежде, чем отправиться в это своеобразное политическое турне в сторону Новосибирска, я, разумеется, заехал домой, чтобы попрощаться с женой и ребенком. И потом уже, снова вернувшись на Лубянку, дал указания собираться своей верной секретарше. Что Эльза восприняла с искренним восторгом.

Моя поездка составляла государственную тайну, о ней не имели понятия ни простые люди, ни даже самые пронырливые журналисты. Тем не менее, о моем маршруте заранее были проинформированы все руководители на местах по партийной линии. Об этом позаботился сам генсек, разослав указания через своих аппаратчиков, как и обещал мне. Как бы там ни было, а к десяти вечера все было готово.

На вокзале меня провожал Глеб Бокий. Весь вокзал был оцеплен чекистами в гражданской одежде. А непосредственно перед поездом на перроне выстроились сотрудники ОГПУ в форме пограничников, вооруженные винтовками. В составе бронепоезда, помимо многочисленной и хорошо вооруженной охраны, имелись пулеметные и даже орудийные башни, а штабной вагон посередине и два паровоза по краям были бронированными. Я даже не ожидал увидеть такую мощную передвижную крепость, внутри которой меня вот-вот должны были повезти в далекую Сибирь.

Интерьер, отделанный деревом, сразу порадовал. Да и проводником у меня оказался сам начальник поезда, который был со мной весьма любезен и, проводив внутрь, тут же деликатно удалился в свое маленькое купе, расположенное прямо у входа. С его слов выяснилось, что этот бронепоезд остался еще с дореволюционных времен и принадлежал когда-то Генштабу царской армии, а в распоряжении чекистов оказался уже после экспроприации. Пройдя дальше внутрь со своим чемоданчиком, в котором я прихватил из дома запасное белье и кое-какую одежду, я удивился простору внутреннего пространства, поскольку вместо ожидаемого сплошного длинного коридора с купе за раздвижными дверями очутился посередине вагона в самом настоящем передвижном кабинете с большим столом в центре и с удобными мягкими креслами с кожаной обивкой, расставленными вокруг него.

Поставив свой чемодан на красный ковер, покрывающий пол, я рассматривал в свете электрических ламп-бра богатое убранство, оставшееся с дореволюционных времен и каким-то чудом избежавшее расхищения народными массами. Поверх декоративных панелей из красного дерева висели небольшие картины с вполне мирными пейзажами Средней полосы России. А за маленьким столиком в углу, предназначенным для стенографистки, уже сидела и улыбалась мне Эльза, заскочившая в штабной вагон раньше меня вместе с сотрудниками охраны.

Более привычный мне коридорчик в вагоне начинался дальше за большим кабинетом по правой стороне. И там, разумеется, находились жилые помещения. Полюбовавшись интерьером и картинами, я отнес свой чемодан в первое купе, которое Бокий, вошедший вместе со мной внутрь, назвал генеральским. И действительно, тут было просторно и уютно, а к услугам важного пассажира имелся даже собственный туалет, отделенный от купе маленькой дверью. Заглянул я и туда, убедившись, что к приходу такого большого начальника, вроде меня, все идеально вымыто и даже повешено чистое полотенце рядом с умывальником.

Желая растянуть мои проводы, Глеб Бокий вызвался проехать в моей компании по железной дороге пару станций, и мы с ним разговаривали о всякой ерунде. Поиски Блюмкина пока ни к чему не привели. А расшифровка беседы этого террориста с Троцким тоже не продвигалась. Потому Бокий коротал время, ожидая все-таки результатов от сотрудников СПЕКО.

После того случая с молнией на могиле вятичей в Горках, Глеб какое-то время обращался ко мне только на «вы» и по имени-отчеству. И я с трудом убедил его снова называть меня просто Вячеславом, хотя бы наедине. Когда мы уселись напротив друг друга за купейный столик, пристроенный у окна, поезд как раз тронулся. И Бокий спросил:

— Я вот только одного не понимаю, Вячеслав, в чем же будет состоять твоя работа в Сибири по коллективизации? Ты уже наметил себе какой-нибудь план действий?

Прежде, чем ответить ему, я покрутил ус, задумавшись. Ведь, на самом деле, никакого плана у меня не имелось. Потому ответил:

— Надеюсь, что втянусь во все эти вопросы уже на месте. Я, конечно, не агроном и не землеустроитель, но, что-нибудь соображу, наверное. Как я понимаю, сельское хозяйство — это организм весьма непростой. Потому и менять в нем что-либо следует все-таки осторожно. А нахрапом, как предлагают некоторые товарищи, можно только дров наломать. Потому сначала вникну в положение дел на местах, посоветуюсь там с руководителями, а потом уже и решать буду. А какие меры приму, так об этом сейчас преждевременно думать.

Глядя на Глеба Бокия, я размышлял, что до сих пор не до конца понимаю, искренний он мой союзник, или же все-таки ведет какую-то собственную игру? Возможно ли, что он просто действует в каких-то своих тайных интересах настолько виртуозно, что я даже и не замечаю, что вся искренность с его стороны — лишь игра, и не более? Но, какова тогда его истинная цель?

Тем не менее, внешне я демонстрировал ему полное доверие, как и он мне. Хотя корни его интереса к эзотерике и оккультизму мне до сих пор до конца ясны не были. Ведь во всем должен прослеживаться какой-нибудь мотив. Не просто же праздный обывательский интерес движет этим неординарным чекистом? Значит, мотивация его, скорее всего, весьма серьезна. Не даром же потом, насколько я помнил, даже немецкое Аненербе интересовалось исследованиями, проводимыми в отделе у Бокия? Те немцы вряд ли были дураками. Значит, какая-то серьезная подоплека под всеми этими его «увлечениями», возможно, имелась.