1928 год: ликвидировать ликвидаторов. Том 2 (СИ) - Ангелов Августин - Страница 21

— Будет добро, или нет, это ты лучше у товарища Куйбышева спроси, Леша. Он все наперед знает, планы пятилетние разрабатывает. А я человек практический. Точно знаю только, что уже произошло, а когда загадываю наперед, стараясь достигнуть задуманного, то получается не всегда. Потому что один человек предполагает, какую бы должность он ни занимал, а располагает народ. И как наш народ решит, так и будет. А добро то, или не совсем добро, — время покажет! — сказал Сталин Рыкову, отойдя от стола к комоду, взяв с него свою трубку и закурив.

А все остальные гости в это время внимательно следили за разговором первых лиц Советского Союза, продолжая молча есть из своих тарелок нехитрое сталинское угощение в виде картошки с жареной рыбой, квашенной капусты, да соленых огурцов. А Сталин неожиданно взглянул прямо на меня и перевел разговор на другую тему:

— Раз все собрались, хочу порекомендовать кандидатом в Политбюро товарища Менжинского. За него уже поручились Молотов и Ворошилов. И я тоже присоединяюсь к ним, потому что нам сейчас необходимо опереться на того, кто сумеет навести порядок крепкой рукой. А именно таким человеком за последнее время себя проявил товарищ Менжинский, раскрыв заговор вредителя Генриха Ягоды внутри ОГПУ и организовав высылку наших главных оппозиционеров в Горки. Кто за это предложение?

И он сам первым поднял руку. Следом за генсеком в поддержку моей кандидатуры тут же проголосовали Молотов с Ворошиловым. Но остальные не спешили. Томский и Рыков молча уставились на меня, словно увидели впервые, а Бухарин проговорил:

— Насколько мне помнится, даже наш Железный Феликс не удостаивался подобной чести…

Но, тут Николая Ивановича неожиданно перебил Куйбышев:

— А что, я всегда за укрепление порядка. Без твердой дисциплины все наши планы полетят к чертям!

И он поднял руку. Таким образом получилось, что большинство присутствующих мою кандидатуру одобрили.

У Сталина я засиделся до глубокой ночи. Засобирался лишь тогда, когда Куйбышев уже опьянел настолько, что начал декламировать стихи и петь песни, а захмелевший Ворошилов стал подпевать ему. Тут остальные гости, которые оказались не так сильно пьяны, начали расходиться. Первым ушел Рыков, за ним последовал Томский. Потом откланялся Бухарин, а я уходил уже после него. К этому времени запевалой сделался Ворошилов, горланя во всю глотку:

'Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрем

В борьбе за это!'

На прощанье, провожая меня у двери, Сталин неожиданно улыбнулся, сказал тихо, так, чтобы остальные не слышали:

— Я намеревался отправиться в Сибирь сам. Но сейчас уверен, что вы справитесь гораздо лучше меня, товарищ Менжинский. Перед вашей поездкой мы еще раз все обсудим насчет коллективизации. Если не подведете, то я обеспечу вам место в Политбюро.

И тут я вспомнил, что читал в прошлой жизни какую-то заметку о поездке Сталина в Сибирь в январе 1928 года. И, вроде бы, это именно во время этой самой поездки сибирские крестьяне вежливо послали Сталина куда подальше, предложив генсеку станцевать лезгинку вместо того, чтобы отдавать ему свой хлеб. В заметке делался вывод, что именно та обида, якобы, послужила для Сталина отправной точкой решения о жесткой коллективизации. Теперь же получалось, что посылать подальше те самые крестьяне будут меня, а сам генсек никуда не поедет. Да и в той истории из прошлой жизни Сталин поехал лично исправлять положение с хлебом в Сибири, скорее, вынужденно, по той причине, что не было у него тогда под рукой никого, кому можно было бы доверить подобное ответственное задание. Ведь верный Каганович уже исполнял поручение генсека о подготовке коллективизации на Украине, а в Политбюро жесткой линии в этом отношении, с которой бы согласились все члены правящей верхушки, еще не было выработано.

Потому Сталин и радовался, найдя в моем лице еще одного порученца, на которого можно будет переложить ответственность за предстоящую коллективизацию. Для себя Иосиф Виссарионович, похоже, уже все решил по этому поводу. И лезгинка тут ни при чем. Не в обиде на крестьян все дело, а в том, что генсек четко обозначил для себя цели и шел к ним напролом. Он уже и про индустриальные пятилетки принял решение, и про плановое хозяйство все продумал, раз усилил Куйбышева, который все эти планы и подготавливал, недавно добившись его приема в члены Политбюро. Теперь же Сталин хотел привлечь в круг своих ближайших сподвижников и меня, надеясь сильно укрепить свою власть прямо сейчас с помощью ОГПУ.

Во время этих домашних посиделок у Сталина я старался пить не слишком много, к тому же, обильно закусывал. Так что пьяным себя не чувствовал. Тем более, что теперь, перегнав энергию внутри своего тела, научился снимать и похмельный синдром. Целительский талант во мне развивался с каждым днем. Потому голова соображала вполне ясно. Я снова неторопливо шел домой пешком по убранным от снега кремлевским улочкам, освещенным электрическими фонарями, обдумывая услышанное и рассуждая о своей теперешней жизни попаданца.

Вроде бы, все для меня складывалось весьма неплохо. Еще бы! За короткое время войти в Политбюро, пусть даже пока и кандидатом, — это, разумеется, огромный успех. Получается, что я не только успешно делал карьеру на самом верху местной «вертикали власти», но, благодаря не то удачному стечению обстоятельств, не то помощи таинственных высших сил, мне в руки шло все больше властных полномочий. С другой стороны, меня коробило от того, что я пока, даже, вроде бы, обладая серьезной властью над всем аппаратом ОГПУ не мог ничего поменять кардинально. Конечно, какие-то изменения я в события уже внес, но, они пока не были очень уж значительными.

Несмотря на все мои усилия, исторический процесс, похоже, пока продолжался своим чередом. Сталин собирался и дальше продавливать собственные планы преобразований и, как я уже понял, с этого пути он сворачивать не собирается. Потому рассчитывать, что смогу серьезно подвинуть вектор развития страны, я пока не мог. Более того, моя деятельность даже возымела обратный эффект бумеранга. Желая войти в ближайший круг тех, кому доверяет генсек, я навлек на себя серьезную проблему. Ведь, по большому счету, в коллективизации я ничерта не смыслил! Да еще и не одобрял ее в том виде, как ее проводили тогда, то есть, сейчас. А Сталин как раз поручил мне заниматься именно ее внедрением в Сибири. И что я теперь буду делать? Ослушаться генсека нельзя, потому мне в Сибирь придется ехать вместо него. Получилось, что я сам себя загнал в этот тупик!

Вот, незадача! Оказался наверху власти, а сделать ничего конкретного для более справедливого течения событий в стране не могу! Приходится из себя порученца сталинского изображать, занимаясь темами, которые меня раньше, в той моей прошлой жизни, не особенно интересовали! Я отдавал себе отчет, что необходимо многое менять в нынешнем Советском Союзе 1928 года, чтобы не допустить период массовых репрессий и потом, конечно, войны с Германией. Но, как это сделать? Одной ликвидацией одиозных фигур не обойтись. Если я пойду и пристрелю Ежова прямо сейчас, то ничего от этого принципиально не изменится, ведь партаппаратчики пришлют в ОГПУ другого смотрящего. И не факт, что другой соглядатай будет лучше по своим моральным качествам, чем тот же Ежов. Вокруг много и других карьеристов, вроде него, которые сидят тихо на второстепенных должностях, терпеливо ожидая, когда схватят удачу за хвост, получив ответственное назначение. А там и выясняется, что скрытый садист и серийный убийца все это время дожидался момента, чтобы устроить массовую казнь, дорвавшись до власти.

Конечно, какие-то чистки и мне самому придется организовывать. Избежать их совсем, оставшись чистеньким, я не смогу. Куда же без этого в сложившейся обстановке внутреннего фронта, который собирается открывать Сталин против нэпманов и кулаков? Да еще и оппозиция не добита до конца в самой партии. Негодяев разного рода вокруг хватает. А где их нету? Вот только нужно постараться сделать так, чтобы на этот раз множество невинных людей не попали под маховик внутренней борьбы!