Бог Ярости (ЛП) - Кент Рина - Страница 74

Ну, теперь я думаю о пентхаусе как о доме, что странно. Брэн тоже написал сегодня смс «Увидимся дома», так что, по крайней мере, я не единственный, кто так думает.

Я снимаю футболку и бросаю ее на пол, а потом, вспомнив о ворчании этого засранца, поднимаю ее и бросаю на стул. Не идеально, но это компромисс.

Я морщу лоб, когда не застаю его на кухне. Он так тщательно следит за тем, что готовит. Брэн — из тех кулинаров, которые выходят на улицу в неурочный час, лишь бы были идеальные ингредиенты.

Он превосходный повар. Я просто хочу, чтобы он немного сбавил обороты.

И не только в кулинарии, но и в лакроссе, в его миллиарде благотворительных акций и живописи. Он дотошен во всем и так до смешного строг к себе, что это начинает тревожить. Никто не может быть настолько идеальным и думать, что это не так. Буквально никто.

Иногда я сомневаюсь, что ему вообще нравится его тело, потому что он слишком быстро надевает одежду, как только мы перестаем трахаться. Как будто ему неприятно смотреть на эти великолепные, идеально подтянутые мышцы.

Невозможно увидеть его полуголым. Парни Язычники часто дефилируют полуголыми после душа или вокруг бассейна. Брэн не любит плавать, возможно, потому что для этого ему нужно раздеваться.

Мне бы хотелось, чтобы он больше со мной разговаривал. Хотя мы часто беседуем во время завтрака или ужина, я заметил одну закономерность.

Всякий раз, когда я спрашиваю что-то о нем, он незаметно переводит разговор на меня.

Он любит задавать вопросы о моих родителях, братьях и сестрах, о моей жизни в Нью-Йорке и даже о моей роли Язычника. Когда бы я ни говорил, он всегда слушает с интересом.

Однако, когда я пытаюсь узнать его получше, он как чистый лист. Предпочитает говорить о своих друзьях и брате-засранце, а не о себе.

Что, мягко говоря, раздражает.

Странно, что его нет на кухне. Он что, еще не пришел?

Я сужаю глаза. Он сказал, что раннее играл в дурацкие видеоигры с Мией, так что ему лучше не терять счет времени.

И нет, я не ревную к своей младшей сестре.

Нет, сильно ревную.

Я направляюсь в гостевую комнату в коридоре, которую он превратил в мини-художественную студию. Он сказал, что раз уж он проводит здесь больше времени, чем в особняке Элиты, то может хотя бы продуктивно поработать над своим творчеством.

И действительно, это одно из лучших решений, которые он когда-либо принимал. Мне нравится тайком наблюдать за тем, как он сосредоточенно наносит эти смелые цветовые мазки. Я не понимаю их, но они выглядят красиво, и, самое главное, он выглядит чертовски сексуально, когда находится в своей зоне комфорта.

У него есть живописная картина с горами, над которой он работает, но Брэн выглядит ничуть не довольным, когда рисует ее.

Я открываю дверь, готовый наброситься на него сзади и атаковать с щекоткой, пока он не разразится хохотом. Этот звук настолько редкий, что я не могу устоять перед любой возможностью услышать его.

Обычно он беззаботно смеется или улыбается, когда я рассказываю ему о своих прошлых приключениях в школе или с мамой и папой, так что сегодня мне нужно рассказать о них побольше. Я даже позвонил маме, чтобы расспросить о всяких розыгрышах, о которых я, возможно, забыл…

Моя рука падает с ручки, когда я вижу, что он стоит в центре комнаты, перед холстом, полным хаотичных черных мазков. Его палитра лежит на полу, заляпанная черным, как будто он вылил на нее этот цвет, чтобы убить все остальные.

Брызги черного пачкают его ноги, брюки цвета хаки и даже обычно безупречную белую рубашку.

Это на него не похоже. Брэн очень организован и презирает концепцию хаоса. Поэтому видеть его посреди всего этого — ненормально.

Я медленно подхожу к нему и мельком вижу, как он с пустым лицом смотрит на холст. Его рука так резко дергает за волосы, что затылок покраснел, а костяшки пальцев побелели.

— Цветок лотоса? — зову его я, но он не подает никаких признаков, что знает о моем присутствии.

Тогда я встаю перед ним, загораживая ему вид на холст.

Он смотрит прямо сквозь меня, как будто его тело здесь, а душа парит где-то в другом месте. Я тянусь к его руке и замираю, почувствовав, как он напрягся, словно застыл перед угрозой.

Что, черт возьми, с тобой происходит, Брэн?

Мне приходится надавить, чтобы отделить его пальцы от волос один за другим. Моя грудь сжимается, когда я вижу коричневые пряди в его ладони.

— Брэндон?

Я обвожу рукой его затылок, поглаживая то место, которое он терзал.

— Малыш, посмотри на меня.

Мои губы касаются его губ, и они подрагивают. Когда я отстраняюсь, он смотрит на меня недоуменными, потерянными глазами.

— Николай? Когда ты приехал?

— Только что, — вру я, мои пальцы все еще ласкают его затылок. — Ты в порядке?

— Я в порядке.

— Ты не выглядишь в порядке. У тебя бледная кожа, и ты стоишь посреди беспорядка.

Он осматривает свое окружение, словно видит все это впервые.

Постепенно за радужными оболочками глаз снова появляется свет, и он вздрагивает.

— Черт возьми. Прости.

— Перестань, блять, извиняться, — я резко выдыхаю, внимательно наблюдая за ним, пытаясь найти хоть малейший след той версии зомби, которая была минуту назад.

— Прости… э-э, я имею в виду, прости. Господи… — вырывается у него. — Тебе лучше уйти. Я приберусь.

Он начинает двигаться, бросая взгляд куда угодно, только не на меня.

Я крепко сжимаю его затылок, а свободной рукой хватаю его челюсть, чтобы он посмотрел на меня.

— Что случилось?

Неестественный блеск застилает его глаза, и это так похоже на то, как он впадает в панику, когда я прикасаюсь к нему в полуобщественном месте.

— Это был… несчастный случай.

— Это не похоже на несчастный случай.

— Я просто уронил палитру. Ничего страшного.

Он отстраняется от меня и берет палитру, затем аккуратно кладет ее на несколько салфеток на своем столе для рисования.

Несколько секунд он стоит на месте, ухватившись рукой за край стола, а его спина напряжена, словно он борется со своими демонами и загоняет их обратно, туда, где их никто не видит.

Когда он поворачивается, то уже больше похож на себя, и на этот раз он смотрит на меня, по-настоящему смотрит, и тут же его губы сжимаются в неодобрении.

— Ты снова дрался?

Я издаю утвердительный звук, не пытаясь использовать свое состояние как повод для того, чтобы он прикоснулся ко мне.

С ним что-то не так, и чем больше он это скрывает, тем яснее я это вижу. Но если я спрошу его об этом прямо, он просто отмахнется и спрячется за свои высокие стены. Или, что еще хуже, вернется к своим старым привычкам и сбежит.

Но я больше не могу этого выносить. Не могу смотреть, как он молча ломается и ничего не делает.

Брэн проводит влажными салфетками по рукам, стирая черную краску, затем подходит ко мне, берет за челюсть и поворачивает мою голову слева направо.

— Тебе серьезно нужно перестать драться. Однажды ты действительно получишь травму. Ты же не бессмертный.

Он прижимает палец к синяку на моей челюсти, и я вздрагиваю.

— Больно? — спрашивает он с ноткой обеспокоенности, которой у него для себя явно нет.

— Если я скажу «да», ты подаришь ему лечебный поцелуй?

— Я сдаюсь, — он отпускает меня со вздохом. — Пойду принесу аптечку.

— Я сам. Мне все равно нужно в ванную, — я иду к выходу и оглядываюсь.

Брэн наблюдает за мной с жалким выражением лица, его тело наклонено в мою сторону, как каждый раз, когда мы находимся на людях, а затем он открывает рот, но, как и в тот раз, снова закрывает его.

— Ты хочешь мне что-то сказать, малыш?

Я жду чего-то. Чего угодно, но он качает головой.

— Я… уберусь и приготовлю ужин.

Я ничего не говорю, выбегая из комнаты и направляясь в ванную. Я уже должен был привыкнуть к его методам, но мне они все равно не нравятся.

У меня от всего этого дерьма мурашки по коже.