Бог Ярости (ЛП) - Кент Рина - Страница 101

Но эта мысль была ничем не обоснована. Я никогда не испытывал влечения к своим товарищам по команде, которые раздевались в раздевалке, а ведь у них были довольно подтянутые тела. Я никогда не заглядывался на них даже подсознательно и не видел в них ничего большего, чем просто товарищей по команде. Однако мне нужно было проверить эту теорию.

Однажды ночью я решился на это. В школе был открытый гей, и он часто заигрывал с симпатичными парнями-натуралами — в том числе и со мной и Лэном. Когда он таскался за мной на вечеринке, флиртуя и прикасаясь, я поцеловал его, чтобы проверить, нравится ли мне это.

Меня чуть не стошнило прямо ему в рот.

Тогда я подумал, что, возможно, дело в том, что он был слишком эпатажным, а мне это не нравилось. Я попробовал еще с несколькими другими парнями, но результат был тот же. Я чувствовал отвращение и не мог зайти дальше поцелуев.

Оказалось, что я не был ни натуралом, ни би, ни геем. Я был просто сломан, как чертова неисправная машина. Когда мы с Лэном были в маминой утробе, он забрал все и оставил меня ни с чем. Тогда это вызвало у меня сильный стресс, и я хотел поговорить об этом с папой, но не мог заставить себя. Я думал, что он будет разочарован или что-то в этом роде.

У него были головные боли из-за Лэна, но он с ухмылкой слушал, когда мой брат рассказывал ему о своих бесконечных секс-похождениях. Папа не одобрял многие его поступки, но он всегда безмерно гордился тем, как мой брат ведет себя во внешнем мире.

Я так ревновал к Лэну, так преисполнился зависти, что начал отдаляться от него. Я винил его в том, что меня сломали. Я ненавидел его за то, что не был похож на него. Я презирал его за то, что у него было все, а у меня — ничего.

Это было колоссально иррационально, но у глупого, раздражительного пятнадцатилетнего меня не было логики.

Самой большой моей ошибкой было высказать Грейс свое недовольство по поводу Лэна. Она вцепилась в это, как гиена, и привела меня именно туда, куда хотела.

Беспомощный. Безнадежный. Использованный.

С тех пор я был погружен в чернильную точку на своей руке, на которую смотрел все то время, пока она трахалась со мной. Пока я кричал и умолял ее остановиться. Как гребаный слабак.

Я мог бы бороться с ней или оттолкнуть ее. У меня начался период полового созревания, и я определенно был физически сильнее ее. Но я был слишком растерян, слишком захвачен вниманием, которое она мне оказывала, слишком напуган и в ужасе от мысли, что ненавижу идею секса в общем.

Причина, по которой я резал левую руку, в том, что именно этой рукой я обхватил ее затылок, когда целовал в тот день. Когда я дал ей возможность основательно надругаться надо мной.

У меня часто возникали фантазии о том, как я отрезаю эту руку. Разрубаю ее на куски. Достаю раковый орган, подписавший свидетельство о моей душевной смерти.

Причина, по которой я каждый день публиковал истории с #NewDay, заключалась в том, что я гордился тем, что пережил еще один день, что не позволил своей голове взять верх над собой и столкнуть меня с обрыва моего здравомыслия.

Прошло уже более восьми лет, но я до сих пор не могу избавиться от чернил и тошноты, которые захлестнули меня во время всего этого.

Я так хорошо помню тот день. Выбравшись из ее квартиры, я бродил по улицам под дождем с ошарашенным выражением лица. Несмотря на то, что вымок до нитки, я чувствовал не физический дискомфорт.

Нет.

Я промерз, промерз и промерз до самого своего проклятого разума.

Придя домой, я простоял под душем два часа. Но меня омывала не вода.

Черные чернила лились сверху, застилая глаза, нос и уши и застревая в горле, пока меня снова и снова не рвало на пол в душе. В какой-то момент я начал задыхаться. Все это время сильный цветочный парфюм забивал мои ноздри и мое гребаное горло, а ее красные гребаные ногти душили меня.

Я не пошел в свою постель. Я не мог.

Всякий раз, когда я двигался, я чувствовал ее призрак прямо за собой, с гоготом и воркованием, ее ногти впивались в мою руку.

Я боялся, что она сделает это снова.

Поэтому я побежал в комнату Лэна. Иронично, ведь именно я потребовал за два года до этого, чтобы у нас были разные комнаты. Лэн никогда этого не хотел и стал очень мелочным.

Однако, когда я стоял в дверях, он сразу понял, что что-то не так. Он вскочил с кровати и спросил, в чем дело.

Я прошептал:

— Ничего. Можешь меня обнять?

В тот момент, когда его руки обхватили меня, я сломался. Я плакал у него на груди так долго, что, кажется, потерял сознание.

Брат держал меня в своих руках, и, хотя он не умеет успокаивать людей, он все время гладил меня по спине. Он отнес меня в свою кровать и дал мне уснуть в его объятиях.

Он прошептал:

— Скажи мне, кто сделал это с тобой, чтобы я мог прикончить его.

Тогда он впервые в жизни умолял меня.

Я не стал рассказывать ему о настоящей причине. Вместо этого я излил душу о том, как мне тяжело дается искусство, школа и внимание. Я также признался вслух, что ненавижу то, что не такой сильный, как он.

На какое-то время это сработало, но я не думаю, что он мне поверил.

Потом этап экспериментов, через который я прошел, кольнул меня в задницу, и некоторые гомофобы начали издеваться надо мной и обзывать.

Лэн думал, что срыв произошел из-за этого, а я воочию увидел, как он нацелился на них и превратил их жизнь в кошмар. По сей день ни один из них не является полноценным членом общества.

Долгое время Лэн продолжал наблюдать за мной, но я уже хорошо умел притворяться и совершенствовать свой образ.

Я перестал экспериментировать с парнями и остановился на девушках, потому что с ними я чувствовал себя как Лэн. Натуралом. С высоким сексуальным влечением. Нормальным.

Что касается Грейс, то с ней я разобрался сразу.

Она совершила ошибку, прислав мне видеозапись произошедшего с подписью: «Изучи это, и ты раскроешь свой необузданный талант».

Я сказал ей, что она должна сама сказать маме, что прекращает занятия со мной из-за работы или под любым другим предлогом, который она сможет придумать. Если она этого не сделает, я покажу маме видеозапись.

Это была ложь. Я скорее умру, чем покажу ее кому-либо.

Грейс была потрясена. Она думала, что мы вместе и что она мне нравится. Она даже сказала мне, что ей кажется, будто я использовал ее.

Я использовал ее.

Я.

Она послушалась меня, но не потому, что думала, будто виновата. Нет. Это был страх перед скандалом из-за секса с несовершеннолетним. По сей день она верит, что все было по обоюдному согласию, и часто говорит мне, что мы могли бы вернуться к «старым добрым временам».

Она ушла из моей непосредственной жизни, но никогда не покидала ее полностью, не тогда, когда мамина карьера зависела от всемогущей Грейс Брукнер. Мама так старалась, чтобы она ее заметила, и я не мог разрушить это.

Поэтому я проглотил этот нож вместе с кровью на нем и притворился, что все будет хорошо. Я подбадривал ее. Целовал в ответ. Упивался ощущением власти, которую она мне предлагала.

Мужчина не может быть изнасилован женщиной.

Это клеймо так и осталось в моей голове, хотя тошнота от того времени преследовала меня всю оставшуюся жизнь.

Мне становилось хуже, а не лучше, но я держал все под контролем. Я верил, что со мной все в порядке.

Пока Николай не вторгся в мою жизнь и не заставил меня увидеть, насколько я сломлен. Сколько бы я ни прятался, я все равно безликий и пустой.

Правда, от которой я убегал годами, восстала из пепла. Я предал ту пятнадцатилетнюю версию себя, и она восстала из пепла и превратилась в отражение в зеркале. Она стала лужей чернил и глазами, которые никогда не простят меня за то, что я ее подвел.

Николай в корне изменил меня, потому что он уничтожил ложь, которую я говорил себе годами. Я думал, что если буду убеждать себя в том, что я нормальный, честный и совершенно не подвержен влиянию прошлого, то в конце концов поверю в это. Но это оказалось несбыточной мечтой.