Становление (СИ) - Старый Денис - Страница 62

— Вот вы, господа, все люди образованные, мудрые, скажите, как в России порядок навести? — спросил Павел. — Юнцы сержантами в гвардии приписаны. Как служить? Для чего нужны эти полки? Армию буду уменьшать! Порядок нужен во всем!

Все собравшиеся стояли возле своих стульев и не смели присесть, так как император также не спешил занять свой стул у изголовья большого стола. Павел Петрович ходил от одного окна к другому, чаще оставаясь спиной к собравшимся. После своего вступительного спича, государь еще минут пять не произносил ни слова.

Пауза уже неприлично затягивалась, некоторые из вельмож стали обильно потеть из-за того, что печи во дворце были протоплены необычайно основательно. Чиновники одевались соответственно тому, что император более предпочитал прохладу во дворце, а тут слуги расстарались.

— У меня сложилось впечатление, что вас, господа, более остального заботит судьба Сперанского, а не Отечества, — Павел резко развернулся, словно на плацу и вновь осмотрел главных вельмож России. — Сперанский! Всем отчего-то нужно о нем говорить! Отчего же, господа, вы не говорите о том безобразии, что творится в гвардии? Почему молчите о том, что Суворов стоит у Исфахана, что не нравится англичанам. А я говорил, я велел! Я не хочу новых завоеваний, я порядок в России хочу! Мы долго воевали и к чему пришли? Финансы расстроены и неимоверными усилиями мы пока не скатились в пропасть.

Словно опустошенный, Павел сел на свой стул и жестом руки показал, чтобы то же самое сделали остальные. Дождавшись, пока собравшиеся сядут, государь продолжил свой монолог:

— Собрал же я вас из-за добрых вестей, а оно вот как выходит. Юрий Александрович, пиши! Повелеваю спать в Петербурге ложиться не позднее двадцати второго часа. Ни каких свечей позже!

Недоуменные взгляды присутствующих говорили о том, что чиновники не поняли логики в словах и действиях императора. Ну, а Павел Петрович не собирался объяснять, почему он, вдруг, решил издать указ о комендантском часе после десяти часов вечера.

Эта путаница, когда государь держал мысли в голове и только озвучивал свою волю, часто вызывала оторопь у всех, кто был подле Павла. Вот император говорит об одном, но успевает подумать абсолютно о другом, объявляя свою волю по вопросу, который даже не прозвучал. Выглядело подобное, действительно, как признак сумасшествия. А Павел Петрович никогда не объяснялся, считая, что не должен оправдываться перед людьми, так как его ответственность только перед Богом.

Вот и сейчас прозвучал крайне странный указ о том, что в Петербурге должны все ночью спать. На поверхности подобная воля императора выглядела, как вмешательство в частную жизнь и некая форма тирании, столь осуждаемой на занятиях по истории Древнего Рима. Вот он, русский Нерон, который своими деяниями спалит Петербург. На самом же деле, подобный указ был своего рода криком отчаяния Павла Петровича. Ни одна служба в Петербурге не работала с утра. Как правило, рабочий день начинался по полудни, после, в два часа наступал обед, который мог длиться полтора и более часов. А потом какая работа, если зима и на дворе темень!

Павел Петрович лично проверял несколько ведомств и везде картина была одинакова. Государь мог приехать в какую-нибудь организацию и встретить там, в лучшем случае, хоть кого-то, но никогда не начальство. При этом государь был само организован и вставал рано утром, к семи часам уже изготовлялся работать. Высшие чиновники, которым приходилось докладывать императору, с трудом, но перестраивались на новый рабочий лад, а вот остальные продолжали сибаритствовать.

И причиной всему, вернее, одна из главных причин — то, что Петербург ложился спать с рассветом. Еще Елизавета Петровна приучила всех веселиться по ночам. Екатерина Алексеевна подобным тенденциям особо не противилась, несмотря на то, что сама работала утром.

А вот Павел Петрович со своим неуступчивым характером, болезненным стремлением к порядку и с собственным пониманием справедливости оставить подобное явление без внимания не мог. И тогда он решил, если в Петербурге все лягут спать в десять часов вечера, то им ничего не останется, как проснуться в семь утра и пойти на работу. Вероятно, это был не самый продуманный указ императора, но он человек эмоциональный и слишком прямолинейный, чтобы искать обходные пути решения проблем.

— Так вот, на счет Сперанского, — Павел стал отходить от своего ужасного настроения, предвкушая главное событие, возможно, всего года. — Одни меня просят наградить сего дворянина, иные хотят его удалить из Петербурга. Так вот…

Павел взял паузу, посмотрел на сидящего по правую руку Безбородко, потом на своего друга детства князя Александра Борисовича Куракина, заострил внимание на Ростопчине, а после с некоторой насмешкой посмотрел на сидящего по левую руку генерал-губернатора Петербурга Петра Алексеевича Палена. Пален улыбаясь пожал плечами, мол, я здесь не причем и ни о каком Сперанском речи не вел. Своими взглядами император показал, кто именно просил за, казалось бы, незначительного чиновника Сперанского.

За последнюю неделю с разными намерениями, но неизменно касающимися Сперанского, к Павлу приходил и государственный казначей Васильев, просящий за своего подчиненного, а по факту составителя финансовой реформы. И канцлер Безбородко, убеждавший императора дать административную должность Сперанскому в какой-нибудь удаленной губернии. Просил за него и Державин. А вот Ростопчин высказывался в негативном тоне, видимо, посчитав, что настало время задвигать Куракиных, а Сперанский их креатура.

Вот и решил Павел, что лучше удалить Сперанского, но не обидеть, так как не нашел государь ничего предосудительного в том, как работает сей муж. Может только за дуэль сослать, но тогда и самого царя стоит подвергнуть остракизму, ибо Павел все еще ждал ответа на вызов на дуэль от европейских монархов.

Александр Борисович Куракин, когда Павел в разговоре с ним сказал, что собирается отправить Сперанского товарищем генерал-губернатора в Пермь, упросил о назначении своего протеже в Нижний Новгород. Не сразу согласился император, показывая, что не особо желает вообще что-то делать для друга детства, но в итоге дал свое одобрение.

Сам же Михаил Михайлович Сперанский через статс-секретаря Нелединского-Мелецкого передал черновой вариант Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Павел Петрович еще до конца не определился с тем, как относиться к этой кодификации видов преступлений и наказаний за проступки. Все выглядело стройно и интересно, подобное Уложение могло бы сильно облегчить и упорядочить систему наказаний, однако, это было слишком инновационным. Новшество уже то, что Уложение делится на два раздела: в одном прописаны составы преступлений и наказаний за них, в другом составы правонарушений и так же наказания. Уголовный и Административный Кодексы, соответственно, только названы иначе.

Также смущало то, что Сперанский вводил в качестве основного вида наказания штрафы, так же и другие, до того не применяемые, наказания, например, исправительные общественные работы. Много было и преступлений, которые ранее не определялись как таковые. Вандализм, посредничество в мздоимстве, как и само оное, когда наказывался штрафом тот, кто взятку предлагал, ну а кто ее брал, мог и на катаргу загреметь с конфискацией имущества. Вот оно, что еще сильно смущало — конфискация.

Павел Петрович не так, чтобы много чего понял из такого вот Уложения. Вроде бы и все справно, но так, как нигде не принято. Император дал почитать сей опус Державину, который считался знатоком законотворчества. Тогда Гаврила Романович без ложной скромности сказал, что даже консультировал составителей Уложения — целую команду правоведов, бывших студентов Московского университета, работающих под начальством Михаила Михайловича Сперанского.

Так что нужно экспериментально проверить то, как подобное может работать и насколько подобное Уложение способно упорядочить суды.

— Отдел Сперанского по Уложению законодательства отправится в Нижний Новгород и там начнет применять новое Уложение, кабы вскрыть все недочеты. Сие не опала. Я благосклонен к нему, — поспешил разъяснить Павел свою позицию.