Хитрый коврик. Сказки и рассказы - Пермяк Евгений Андреевич - Страница 10

– Уже не верит в свободу, – сказал он. – Не верит, что мы с тобой немножечко смешные люди.

Утром нора оказалась пустой, и Кусаин, входя в юрту, сказал:

– Вставай. Чай пить будем. Шестой малахай убежал искать свои пять малахаев. Она их найдёт, обязательно найдёт. Найдёт и скажет: «Эх вы… эти самые…»

А может быть, промолчит? Простит? Она ведь мать.

По вечерам мы нередко проводили время в корабельном салоне, и бывалый моряк Сергей Сергеевич рассказывал нам презабавные истории. Вот что он рассказал однажды…

– Наш крейсер находился в учебном плавании. Был тихий летний день. Море – как зеркало. Хорошая видимость, только солнце слепило глаза вперёдсмотрящим.

Вперёдсмотрящими в этот час вахты были старший матрос Коробов и матрос Ванечкин. Зоркие моряки! Корабль ли какой появится на горизонте или шлюпка, обязательно первыми доложат по корабельному телефону на ходовой мостик. Даже если, допустим, ящик какой-нибудь плывёт – не упустят. И правильно. Мало ли в море случаев бывает – и безобидный ящик может плавающую мину прикрыть.

И вот, изволите ли видеть, вдруг старший матрос Коробов по полной форме докладывает:

– Товарищ командир, прямо по носу в семи кабельтовых стиральное корыто, а в корыте кошка!

– Есть, – отвечает командир, – прямо по носу стиральное корыто, а в корыте кошка!

На ходовом мостике раздался дружный хохот. Приникли к биноклям. Точно: прямо по носу стиральное корыто, а в корыте кошка.

Корабль замедлил ход, затем остановился. Спустили шлюпку. Кстати, это входило в программу нашего учебного плавания. Отрабатывали исполнение команды: «Человек за бортом».

Вскоре и корыто, и кошка по всем правилам спасения на водах были подняты вместе с матросами и шлюпкой на палубу. Рыжий кот обрадовался кораблю, как берегу.

Начались догадки:

– Откуда? Как? Почему кот очутился в корыте?

Строились самые различные предположения. Может быть, мальчишки созорничали и пустили несчастного кота в плавание. Вернее всего, что это именно так и было. Но какие мальчишки? Стали исследовать, в какой стране делаются такие корыта. Мнения раскололись, «национальная принадлежность» корыта так и не была определена. А спасённого плавателя определили в боцманскую команду и назвали Тёмкой – в память погибшего корабельного кота Тёмки.

Нового Тёмку для порядка поселили в клетку. На карантин. Мало ли… Может быть, больной. Нарочно кем-то заражённый кот. На корабле во всём необходимы предосторожности.

Через неделю корабельные медики нашли Тёмку совершенно здоровым, и он перешёл на постоянное место жительства в боцманскую каюту.

Животное оказалось ласковым, общительным; от него пахло домом, берегом. Всякая кошка напоминает семью, детство.

Полюбили Тёмку. Приучили Тёмку бегать по команде за обедом и ужином в камбуз. Звучит горн на обед, скажет корабельное радио: «Команде обедать!» – смотришь, Тёмка хвост трубой – и в камбуз, к своей миске.

Прижился кот на корабле, но вскоре заметили, что кот хиреет, избегает ступать по корабельной палубе. И снова заговорили, что второй Тёмка, как и первый, как, впрочем, и все кошки, – не жилец на корабле. Электрики объясняли это тем, что на нежные подошвицы-подушечки кошачьих лап действуют электрические токи палубы. Находясь длительное время под действием этих токов, кошки гибнут.

– Железная палуба для кошек, – объяснил боцман, – как бы электрический стул замедленного действия.

Так это или нет – с боцманом не спорили, только Тёмку хотелось сберечь всем, начиная от командира. Не для того же спасли, чтобы погубить!

И вот, изволите ли видеть, однажды корабельный сапожник, старшина первой статьи Ожигов, доложил командиру:

– Разрешите, товарищ командир, сшить Тёмочке предохранительные сапоги!

Это сначала рассмешило командира, а потом он сказал:

– Будет ли только кот в сапогах ходить? Он ведь не сказочный. А настоящий.

Корабельный сапожник на это ответил:

– Товарищ командир, если сапожки ему сшить лёгонькие, с шёлковой шнуровочкой, с завязочками, куда тогда коту деваться? Будет в сапогах ходить. А чтобы сапоги не скользили, подошвы из губчатой резины приспособим. Они и от электричества его лапки предохранят.

Весть о сапогах для кота облетела все кубрики. Всем тоже показалась очень смешной затея Ожигова. Но в смехе моряков сквозило сочувствие. Всем им хотелось видеть кота в сапогах и верить, что сапоги спасут ему жизнь.

В сапожную мастерскую то и дело забегали матросы, старшины и офицеры крейсера.

Терпеливо корабельный сапожник, старшина первой статьи Ожигов, снимал мерку, искал форму сапога, чтобы Тёмка не сбросил сапоги, не стащил их зубами. Все давали советы, вносили предложения, исправления…

И вот настал день примерки красных сафьяновых сапожков на шёлковой шнуровке. Кот упирался. Мяукал. Вырывался. И его уговаривали:

– Тёмочка, голубчик, тебе жизнь спасают!.. Привыкнешь, дураша!

Наконец кота обули. Пустили по палубе. Тёмка ни за что не хотел становиться на ноги. Валялся. Стаскивал сапоги. Да куда там!..

Вечером кота разували, утром обували. С каждым днём кот сопротивлялся всё меньше и меньше. Увереннее ходил по палубе, изредка тряся то одной, то другой лапой, словно желая сбросить сапог.

Вскоре стали замечать, что у Тёмки появился аппетит. Нашлись в медицинской службе радетели, которые взвешивали кота. Докладывали командиру о прибавке веса.

Кот теперь довольно быстро бегал даже по трапам. Ему только не хватало одного – когтей. Когти были спрятаны в сапоги. Ожигов, раздумывая над этим, внёс усовершенствование: он проделал в сапогах отверстия для выпуска кошачьих коготков. Кот после этого почувствовал себя куда увереннее.

За жизнь Тёмки уже никто не беспокоился. К нему так привыкли, что даже перестали замечать. Но как-то Тёмка напомнил о себе и привлёк всеобщее внимание.

Однажды Тёмку забыли обуть. Было не до кота – готовились к большому походу. Голодный, забытый кот терпеливо сидел в кубрике до обеда. Но когда послышалось в репродукторе: «Команде обедать!» – раздался дикий кошачий рёв. Кот требовал сапоги. Он ни за что не хотел отправиться в камбуз «босым» по длинной железной палубе. И, как только Тёмку обули, он стремглав бросился к коку, где его давно ожидал остывший обед.

Время шло. Тёмка стал большим, разжиревшим толстомордым котом. Он стал медлительнее в движениях, важно следовал по палубе в своих сафьяновых сапогах, будто кичась своей красивой обувью.

Теперь-то уж Серёжа большой человек. Сергеем Ивановичем его зовут.

А я его знал совсем мальчишкой. Лет четырнадцать ему было, когда мы с ним познакомились в лесной сторожке, где мне пришлось заночевать у старика Ивана Макаровича.

Вечер стоял тёплый, светлый. Недаром июнь на Урале считается белым месяцем. Сидим мы на бережке, разговариваем. Для попугу комаров костёр развели. Тишина. Речонка еле-еле журчит. Будто тоже дремлет, как и лес, как и травы. И вдруг слышим: «Буль, буль, буль…» Не то кто-то идёт, не то плывёт по речке…

– Уж не выдра ли? – насторожился Иван Макарович. – Не похоже. А если корова, так откуда ей здесь быть… Да и зачем ей речкой идти понадобилось…

Бульканье ближе.

Вскоре появился мальчуган. Довольно высокого роста. Белокурый. С синими весёлыми глазами.

– Здравствуйте! – сказал он.

– Здравствуй, – ответили мы.

Разговорились. Пригласили его к костру. Спросили, кто и откуда, как звать. Куда он по речке путь держит.

Мальчик назвался Серёжей и рассказал прелюбопытную историю.

История состояла в том, что Сергея ещё в прошлом году заинтересовал необыкновенный состав воды речки Людянки.

– Ненормальная какая-то вода, – сказал он. – Не то жесткая, не то мылкая… Странная вода.

– Ну и что из этого? – спросил я.

Он повернулся ко мне и ответил:

– Пока ничего. Но меня и моего друга, Володю-химика, это заинтересовало. Он очень хороший химик. Мы с ним в одном классе учимся. Вот мы и стали исследовать воду Людянки. Нам помог преподаватель химии. И мы обнаружили в составе воды мельчайшие частицы слюды.