"Фантастика 2024-20.Компиляция. Книги 1-2 (СИ) - Варданен Евгений - Страница 15

— Я столько просто не съем!

— Это верно, но к вечеру и медсестры это поймут, так что попьешь с ними чай с тортиком: они же тоже всю душу вкладывают в наших пациентов, так что солдатам такое обиды не нанесет. А для одноклассников — мы с Байрамали Эльшановичем об этом подумали. И испекли для твоих одноклассников блины. Сестры наши для них варенье яблочное сварили… еще осенью, просто тебе не говорили…

В школу в этот день Таню сопровождал опекун: два врача блинов напекли как на Маланьину свадьбу, Таня столько не донесла бы. Зато их хватило и всем одноклассникам, и учителям — причем по две или даже по три штуки! А чтобы и школьники, и учителя в такому неожиданному подарку отнеслись «правильно», Байрамали Эльшанович специально перед всем классом сказал, что это — подарок Тане от бойцов Красной Армии, которых она каждый день спасает, не жалея сил.

Впрочем, и одноклассники подарили ей, что могли. Девочки где-то добыли козьего пуха и связали Тане очень красивую и теплую шаль, а мальчишки изготовили для нее настоящий радиоприемник. Правда, преподнося подарок, они честно признались, что сами изготовили лишь красивый деревянный корпус, а собственно приемник им помогал сделать какой-то Танин пациент. Из третьего госпиталя: девочка все же уговорила одноклассников приходить туда и помогать по хозяйству, а заодно и язык подтянуть…

Но все эти «праздничные мероприятия» лишь немного разбавили ежедневную рутину. После школы — госпиталь, после госпиталя — завод… Однако ночью «развлечения» продолжились: на станцию пришел очередной санитарный поезд и Таня увидела, как врачи суетятся возле вагонов, из которых выгружали раненых. А подойдя поближе, она натолкнулась на очень расстроенного хирурга-богатыря, что-то вслух произносящего по-азербайджански. Ну не знал он, что Шэд «на всякий случай» изучила довольно много языков, поэтому и высказывался, не обращая на девочку внимания.

— Что случилось? Я вижу, что вы чем-то не очень довольны.

— Таня? Хорошо, что ты уже пришла. Нам выгрузили больше сорока человек…

— Что, много операций предстоит? Я смогу хоть до утра ассистировать, вы не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь… и ассистировать не надо: сегодня у нас вместе с поездными работает шесть полных хирургических бригад. Так что я не об операциях волнуюсь, просто у нас раненых больше некуда размещать. Во втором госпитале операционной нет, там только выздоравливающие, а тут… впрочем, вот этому парню мы помочь ничем уже не сможем. Может, ты его в третий заберешь?

— Заберу, не вопрос. А почему помочь не сможем?

— Осколок в позвоночнике. Мы его даже достать не сможем, так что в лучшем случае он так и останется парализованным ниже пояса. Но ведь даже это очень ненадолго…

— Я позабочусь. А еще кого?

— Да тут… нет, только его: остальных мы хотя бы прооперировать сможем.

Дитрих фон Дитрих был очень неплохим врачом, так что ни малейших сомнений в перспективах своего существования после ранения он не испытывал. До тех пор не испытывал, пока какая-то юная русская девушка практически мимоходом его неизлечимую рану излечила. Причем так излечила, что уже через полторы недели он самостоятельно ходить мог! А когда решил девушку поблагодарить, он, все же испытывая определенную неловкость, сначала поинтересовался:

— Извините, медшен, как к вам можно обращаться? Я бы хотел…

— Обращайтесь ко мне просто: фрейфройляйн Таня, — и Дитрих ни на секунду не усомнился, что девушка имеет полное право требовать именно такого обращения: и ее поведение, и ее речь не давало ни малейшего повода подумать что-то иное. О том, что девушка по сути спасла всем лежащим в госпитале солдатам не только жизни, но и здоровье, он рассказал каждому пациенту — впрочем, все они и сами это очень быстро осознали. И передавали это осознание привозимым по два-три раза в неделю «сменщикам» — так что пленные исполняли любое ее требование. Ну, если были в силах это сделать — однако силы у всех восстанавливались очень быстро.

Так что когда Таня привезла в госпиталь нового пациента (не сама конечно, два солдата из охраны станции на санках прикатили) и приказала раненого осторожно перенести в операционную, немцы его перенесли так бережно, будто в руках у них была самая хрупкая вещь на свете. А когда она сказала «все вон» — все разбежались по палатам со скоростью, которой позавидовали и спринтеры на стадионе.

Когда девочка начала разрезать на спине солдата повязку, тот — до этого не проронивший ни звука — вдруг подал голос:

— Девушка, вы бы меня оставили, я же слышал, что ваш доктор сказал. Не нужно мне ничего… разве что морфия какого: все же больно… немножко.

— Ага, больно… поболит и перестанет. А доктор сказал, что санитары в медсанбате накорябали в направлении, то есть чушь. Конечно, будет не просто… а очень просто, — Таня приоткрыла дверь в коридор и крикнула, причем не очень громко: — Дитрих, нужна ваша помощь, срочно в операционную!

Кричала она, конечно же, по-немецки: фон Дитрих Великий и Могучий уже пытался изучать, но пока без особых успехов. Да ему и не надо было: кроме как с фрейфройляйн Таней он ни с кем из персонала госпиталя не общался: статус не позволял.

— Дитрих, тут предстоит непростая операция, на спине — а пациенту дышать и так непросто. Так что будете ему качать воздух в легкие вот этой штукой, шесть секунд на вдох и четыре он сам выдыхать будет. И будьте готовы кислород дать: надеюсь, не понадобится, но на всякий случай… Можете смотреть, что и как я делаю, но молча, вопросов, пока я не закончу, не задавайте: меня отвлекать точно нельзя будет. Парень, ты слышишь? Если почувствуешь боль, сразу говори где, ну или просто кричи: терпеть нельзя, мне нужно понимать что происходит. Понятно? Тогда начали…

Немецкий хирург молча, как ему и приказала «баронесса Таня», смотрел, что эта девочка делает. То есть сначала смотрел, пытаясь понять, что же она собирается сделать — ведь с такой раной… хотя и про свою рану он думал, что ничего сделать нельзя. Однако уже минут через десять до него дошло, что он вообще не понимает, что же и как делает эта удивительная девочка. Совсем девочка: Дитрих уже узнал, что ей всего тринадцать. Так что он стоял, качал парню воздух, и потихоньку до него доходило, что рана-то у пациента куда как хуже, чем у него: времени прошло уже минут сорок, а признаков завершения операции он не замечал.

Внезапно раненый буквально прокричал, причем явно стиснув зубы, чтобы не заорать на весь госпиталь:

— Больно! Очень больно!!!

На что девочка совершенно спокойно поинтересовалась:

— Где больно, в левой ноге?

— Да! Очень… уже не очень, но больно.

— Терпи, сейчас будет еще раз больно, но уже в…

На этот раз парень заорал не сдерживаясь — а девочка вдруг довольно улыбнулась:

— Ну что, все получилось? Кто молодец? Я молодец! И ты, парень, тоже молодец: было больно, но ты это вытерпел. Значит так: завтра, когда придет тот здоровенный доктор, скажешь ему, что я вытащила у тебя стальную занозу аж из задницы.

Это русское слово Дитрих уже выучил, поэтому решил уточнить:

— Фрейфройляйн Таня, это не задница, это спина… позвоночник? Или я неверно слово запомнил?

— Спасибо, Дитрих, за напоминание, — и с этими словами Таня полоснула скальпелем именно по заднице пациента, да так, что тот аж завыл от боли.

— Зачем вы это сделали⁈

— Чтобы пациент почувствовал боль и понял, что у него вернулась чувствительность нижней части тела. Задница-то заживет через пару дней, а мысль о том, что ее беречь надо, а голове задержится гораздо дольше…

Вообще-то Таня Ашфаль эту операцию делала вовсе не потому, что её хоть немного волновало здоровье или хотя бы самочувствие раненого солдата. И даже не для того, чтобы проверить какие-то свои прежние навыки. Эта операция нужна было Шэд — чтобы проверить действие как раз сегодня синтезированного, наконец, регенерата-семнадцать, не самого мощного, но все же вполне «рабочего» препарата, используемого для регенерации нервных волокон. Так что то, что ей именно сегодня подвернулся подходящий пациент, было лишь удачным совпадением. Ведь в любом случае какой-нибудь подходящий пациент попался бы, а днем раньше или позже — особого значения не имело. Ну, получилось убедиться в том, что синтез проведен правильно, сразу — и что? Ведь в любом случае Таня (Ашфаль) на ближайшие пару недель была занята другими работами…