Ямато. Японский императорский дом - Шляхов Андрей Левонович - Страница 39

В середине 1894 года, после того как по просьбе корейского правительства сюда, для подавления крестьянского восстания, прибыли цинские войска, Япония направила в Корею свою армию, при поддержке которой в корейской столице Сеуле произошел прояпонский государственный переворот, сопровождавшийся просьбой нового правительства об изгнании цинских войск с корейской земли. В апреле 1895 года война закончилась подписанием в городе Симоносеки[126] невыгодного для Китая мирного договора, по которому Япония получала остров Тайвань, острова Пэнху и Ляодунский полуостров, а также контрибуцию в триста миллионов иен и право строительства промышленных предприятий в Маньчжурии. Но в дело вмешались Россия, Германия и Франция, которым было невыгодно значительное укрепление японских позиций в Восточной Азии, и под их давлением Японии пришлось отказаться от Ляодунского полуострова. Но даже с учетом этого война оказалась выгодной для Японии, которая дала понять всем, что на азиатской политической арене появился новый игрок, притом весьма сильный.

Война с Россией, начавшаяся в феврале 1904 года и закончившаяся в сентябре следующего года, принесла Японии южную часть острова Сахалин и Ляодунский полуостров, который перешел на правах аренды, и контроль над бóльшей частью Южно-Маньчжурской железной дороги, соединявшей Харбин с Порт-Артуром.

Будучи верховным главнокомандующим японской императорской армии, император Мэйдзи носил высшее воинское звание дай-гэнсуй рикукайгун тайсё (сокращенно – дай-гэнсуй), которое на западе обычно переводят как «генералиссимус»[127]. Нет точных сведений относительно того, какое именно участие принимал император Мэйдзи в принятии военных решений и планировании военных действий. Японские генералы не отражали в своих мемуарах изнанку происходящего, как это делали их западные коллеги, да и вообще мемуаристика была у них не в чести. Во-первых, о делах самурая должны рассказывать другие люди, а не он сам, чтобы не выглядеть хвастуном (хвастовство – позорнейшее из качеств, хуже него только трусость, но обычно эти качества «ходят парой»). Во-вторых, невозможно предавать огласке то, что изначально не предназначалось для посторонних ушей, даже по прошествии многих лет. Но, так или иначе, император был главной фигурой в обеих войнах, высшим руководителем и символом нации. Все важные распоряжения отпускались от имени императора, солдаты клялись ему в верности и умирали с его именем на устах. Разумеется, даже с учетом всех произошедших перемен, никто из японцев не мог ожидать от своего правителя непосредственного участия в боевых действиях, ведь божественный император, являющийся одновременно и верховным жрецом синто, не мог соприкасаться со смертью и, тем более, нести ее другим. Роль императора заключалась в другом – он сплачивал вокруг себя японскую нацию. В прежние времена, при сёгунах или том же Хидэёси, объединителе Японии, император пребывал в глубокой тени, а теперь он был на виду у всех. Ну и конечно же, особую гордость у японцев вызывала и продолжает вызывать непрерывность их императорской династии, не имеющая аналогов в мире (давайте не будем сейчас вспоминать об обстоятельствах рождения императора Одзина).

Старейшинами-гэнро назвали девятерых государственных деятелей, выступавших в качестве главных, но при том – неофициальных советников императоров с 1892 по 1940 год. Некоторые историки склонны считать гэнро основателями современной Японии, но на это почетное звание претендует столько исторических личностей, что в отцах-основателях можно запутаться. Давайте обойдемся без лишней патетики и просто познакомимся с этим уникальным политическим явлением новой японской истории.

Уникальность гэнро заключается в том, что при всем своем огромном влиянии, эта категория императорских советников находилась словно бы «вне закона» – статус гэнро не определялся никакими официальными документами, но при этом гэнро могли влиять на решения правительства, действуя от имени императоров. Нет, речь не шла о возрождении сёгуната под другой личиной. Во-первых, гэнро полностью зависели от расположения императора, во-вторых, они не имели в своем распоряжении отдельной администрации-бакуфу, а, в-третьих, не могло быть и речи о передачи статуса гэнро по наследству – в новой Японии играли по новым правилам, которые кардинально отличались от старых. Если сёгуны оттесняли императоров от власти, то основой влияния гэнро было императорское доверие.

Гэнро занимались не рутинными, а глобальными политическими делами. Они предлагали императору кандидатуру премьер-министра и влияли на принятие ключевых решений, определявших направления японской политики. Всего в японской истории было семь гэнро, начиная с первого премьер-министра Ито Хиробуми и заканчивая Сайондзи Киммоти, который пребывал в большой политике с самого начала ХХ века до 1937 года. Большой заслугой Сайондзи было то, что он всячески пытался препятствовать давлению военной верхушки на японское правительство, за что едва не погиб во время путча молодых офицеров, состоявшегося 26 февраля 1936 года (об этом еще будет сказано). В 1937 году, признав свое поражение в этом противостоянии, Сайондзи покинул Тайный совет и более к политике не возвращался.

Можно без какого-либо преувеличения сказать, что на третьего сына императора Мэйдзи принца Ёсихито вся Япония взирала с надеждой. Одни надеялись на возвращение «старых добрых времен», а другие – на то, что сын продолжит дело своего отца и уверенной рукой поведет страну к светлому будущему, которое всё никак не наступало. Несмотря на все обещания, раздаваемые на самых высоких уровнях, в конце правления императора Мэйдзи простые японцы, крестьяне и наемные работники, жили не много лучше, чем их предки на закате сёгуната Токугава. Образно говоря, простой народ «хранил весь свой рис в плошке», то есть люди не имели каких-то значимых запасов, другими словами – не могли откладывать деньги, а проедали (и тратили на прочие насущные нужды) все заработанное. Вдобавок к несбывшимся надеждам, ломка традиционного уклада наносила японцам сильные моральные травмы, и далеко не все могли перестроить свое мышление на новый лад, особенно – в низах общества. Скромность, возведенная в ранг наивысшей добродетели сёгуном Ёсимунэ, укрепляла не только финансовую, но и политическую стабильность государства – когда верхи общества демонстрируют скромность, низы не так остро ощущают свою бедность.

Со временем плохое обычно забывается, а хорошее помнится долго, поэтому люди так любят вспоминать о «старых добрых временах». В сочинениях на тему «В какое время мне хотелось бы жить» многие школьники пишут о том, что для них предпочтительнее всего времена великого Оды и такое мнение возникло не на пустом месте, а было сформировано под влиянием старших, восхищающихся героизмом Нобунаги и теми высокими целями, которые он перед собой ставил. Но если абстрагироваться от личности одного из наиболее выдающихся персонажей японской истории, и спросить себя, положа руку на сердце: «Хочется ли мне жить в эпоху бесконечных войн, когда люди массово гибли, хозяйства разорялись и нигде, кроме загробного мира, нельзя было найти спокойствия?», то ответ предсказуемо будет отрицательным.

Однако, давайте вернемся к принцу Ёсихито, который стал наследником престола благодаря тому, что оба его старших брата умерли в детстве. Провозглашение состоялось 31 августа 1889 года, когда Ёсихито исполнилось десять лет. Император Мэйдзи после Реставрации сразу же стал генералиссимусом, а его преемник рос в чинах постепенно, начав с офицерского звания рикугун сёи (младшего обер-офицера) армии и флота[128]. Правда, в званиях принц продвигался очень быстро, если не сказать – стремительно. В двадцать лет он уже носил погоны рикугун тюдзё (генерал-лейтенанта или вице-адмирала), ну а по восшествии на престол, как и положено, стал генералиссимусом. Как монарх союзного государства, во время Первой мировой войны император получил от британского короля Георга V фельдмаршальское звание. Подобный «знак почета» не вполне понятен. Во-первых, Ёсихито уже имел аналогичное звание в японской армии, так что дубляж не добавил нисколько к его престижу. Во-вторых, японский император не отдавал приказы британским генералам и потому не нуждался в подобной легитимизации своего статуса. Но, тем не менее…