Вернуть прошлое - Бэрбор Энн - Страница 28

• Предыдущая
• 28/58
• Следующая

Господи, ну какой же нелепой она создана! Она позволила себе опять потерять голову – и из-за кого? Из-за мужчины, который не чувствует к ней ничего, кроме небрежного снисхождения, и который готов гоняться за любой подвернувшейся юбкой. И теперь леди Элизабет Рашлейк, любимица высшего света и одна из самых желанных невест в Англии, сидит в своем саду среди ночи, горюя, как девчонка с разбитым сердцем.

– А вы забыли о коварстве ночного воздуха?

При звуке голоса, донесшегося до нее откуда-то поблизости, Лайза вздрогнула и, вскочив, ударилась головой о низко свисавшую вишневую ветку.

Она порывисто обернулась и увидела очертания фигуры в слабо освещенном окне третьего этажа соседнего дома.

– Чад!

– А между нашими садами есть калитка?

– Нет, – быстро начала Лайза, но потом, к своему ужасу, она услышала, как ее голос продолжил: – То есть да… но она заросла.

Господи Боже, что же на нее нашло, раз она так говорит? Может, россказни о сумасшествии во время полной луны – это правда? Когда она решилась взглянуть опять на окно, он уже исчез. Через несколько минут раздался сильный треск у стены между садами, и в следующую секунду в образовавшемся в зарослях плюща проеме появился Чад.

– Это… это… это страшно предосудительно. Господи, что за бред я несу!

– Раньше вы не были так озабочены соблюдением приличий.

Лайза услышала, как он засмеялся, и почувствовала огромное облегчение, что темнота скрыла краску, густо заливавшую ее щеки. Она так остро ощущала его близость, что даже резко отшатнулась назад, едва не потеряв равновесие. Она опустилась на скамейку, с которой вскочила, когда он приближался к ней.

Лайза была уверена, что он слышит биение ее сердца, и стала лихорадочно искать какую-нибудь нейтральную тему для разговора.

– Вы слышали новости – о Бонапарте? – спросила она, с трудом шевеля пересохшими губами, когда он подошел к ней.

– Да. Интересно, как ему это удалось?

– Не знаю. Я даже не знала, что он сбежал.

– Как я понял, он просто собрал компанию из своих сторонников, а потом взял и уплыл. Наверно, его охрана оставляла желать много лучшего.

– Надеюсь, они снова позовут Веллингтона.

– Я тоже надеюсь, что все будет именно так. А вы знаете, что в лунном свете ваши волосы начинают отливать серебром?

У Лайзы перехватило дыхание.

– Мы говорим о Наполеоне.

– Согласен и думаю, мы уже исчерпали эту тему. Я с гораздо большим удовольствием поговорю о нас.

Он подошел к ней совсем близко, и она вдруг почувствовала тепло его дыхания на своей щеке. Она быстро отодвинулась на краешек скамейки.

– Эта тема будет исчерпана еще быстрее – потому что «мы» больше не существует.

– Уверен, услышь это Джайлз Дэвентри, он бы себе все руки отбил, аплодируя вашим словам.

– Джайлз? – ответила она холодно. – Какое он имеет к этому отношение?

– Никакого – кроме того, что шансы на выигрыш тех, кто уверен, что вы примете его предложение, и тех, кто считает – не примете, давно уже уравнялись и для некоторых даже поползли вверх. Ставки повышаются.

Лайза застыла от ярости.

– А сколько вы поставили на эту перспективу? Сколько получите вы? – она коротко рассмеялась. – Как я понимаю, именно таким образом вы полагаете выиграть наше с вами пари?

– Нет, – спокойно ответил он. – Я на этом не выиграю ничего. Как я уже сказал, для других шансы стали ничтожными. А после вашего сегодняшнего представления они просто перестали существовать.

– Моего представления? – Она резко встала, и ее ярость перешла в бешенство.

Чад тоже встал.

– Вы строили ему глазки, как записная кокетка… и вы позволили ему поглаживать себя, словно вы дорогая вещица, а он – коллекционер, который по-хозяйски вертит в руках то, что почти купил.

Не помня себя, Лайза размахнулась, чтобы влепить ему пощечину, но он быстро схватил ее за запястье. Она молча пристально смотрела на него, задыхаясь от ярости.

– А как насчет вас и Кэролайн Пул? – нанесла ответный удар Лайза. – Вы почти раздевали ее взглядом на виду у всех. Конечно, вам не пришлось бы долго трудиться, потому что ее платье было настоящим позором. Скажите мне, мистер Локридж, что говорят о союзе между вами и мисс Пул?

Какое-то мгновение Чад стоял неподвижно, и даже в темноте Лайза чувствовала, что его взгляд прикован к ее глазам. Она попыталась отстраниться, но он крепко держал ее за руку. Неожиданно он вздохнул.

– Лайза, извините меня. Мне очень жаль. Я пришел сюда не за тем, чтобы ссориться с вами.

– Так зачем же вы пришли сюда?

В ту же секунду, когда эти слова сорвались с ее губ, она бы с радостью откусила себе язык. Чад ничего не ответил, но словно электрический разряд проскочил между ними. У Лайзы перехватило дыхание. И в следующее же мгновение Чад выпустил ее руку только для того, чтоб одной своей рукой обвить ее талию, а другую погрузить в ее беспорядочно сбегавшие на шею локоны. Она издала невнятный возглас протеста, когда он притянул ее к себе. Лайза замолкла, и невольная дрожь счастья пробежала по всему ее телу, когда сильные и ищущие губы прижались к ее губам.

Безотчетно ее руки порхнули вверх, чтобы обнять его, и она всем телом прижалась к нему. Его губы оторвались от ее рта лишь для того, чтобы легче птичьего пера коснуться ее глаз, щек и висков. Лайза едва дышала, и воля ее была сломлена. И когда его рот снова вернулся к ее губам, они с радостью раскрылись ему навстречу.

Опустившись с Лайзой назад на скамейку, он еще теснее прижал ее к себе и прошептал:

– О Господи… – Голос его был почти что стоном. – Ты терзаешь меня, Лайза.

При этих словах Лайза опомнилась – она мгновенно вырвалась из рук Чада. У нее было такое чувство, словно ей дали пощечину. Она вскочила со скамейки и с невнятным возгласом стремглав умчалась домой, оставив Чада смотреть ей вслед.

– А в четверг, – сказал Джем Дженуари, – мистер Дэвентри провел почти весь день в Лиммерсе в обществе Чарльза Саммерсби.

– Саммерсби? – переспросил Чад. – Мне незнакома эта фамилия.

Оба они сидели в кабинете Чада на первом этаже арендованного им дома. Чад в изумлении смотрел на своего лакея, с присущей ему элегантностью расположившегося в кресле напротив письменного стола хозяина. И дело было вовсе не в том, что теперь он был одет в темную ливрею камердинера – просто, глядя на него, можно было подумать, что это гость джентльмена, заглянувший мило и непринужденно поболтать за бокалом вина. Его речь волшебным образом трансформировалась, лишившись жаргонных словечек и акцента простонародного наречия, на котором он говорил в день своего появления на Беркли-сквер. Джем объяснял это своим природным талантом к мимикрии.

– Саммерсби, – пояснил Джем, взглянув в потертую записную книжку, которую держал в руках, – это развратная злобная мелкая бестия, которая шныряет, как хорек, по задворкам высшего света. Он холит себя, словно он – дорогой голландский тюльпан, и благодаря своей респектабельной внешности ему иногда удается пролезть в разные престижные щели, но он, несомненно, скверный человек. И опасный. Или, по крайней мере, мог бы быть им, не будь он таким трусом. Его излюбленное лакомство – юнцы с тугими кошельками из провинции, которых он обирает до нитки, но ходит слух, что он готов на что угодно – только заплати. Правда, пока речь не зайдет о насилии. Он закоренелый сплетник, что, безусловно, делает его особенно притягательным для хозяек лондонских домов рангом пониже.

– Сплетник, говоришь… – задумчиво проговорил Чад. Он оперся обоими локтями о стол и сплел пальцы – М-м… Что-нибудь еще?

– Как оказалось, Дэвентри знается с некоторыми из дружков Саммерсби, занимающимися темными делишками. И говорят, он частенько использует их для всяческих неблаговидных поручений в обмен на разные «милости» типа пачек поддельных банкнот – или подкидывает им излишек юнцов, которых у него самого просто не хватает рук обобрать. А недавно, – Джем замолк и нахмурился, – он принимал в высшей степени пикантных посетителей в довольно неурочный час.

• Предыдущая
• 28/58
• Следующая