Прыжок Ящера - Щупов Андрей Олегович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая

– Я бы им потравил!.. – Ганс еще что-то там ворчал, но мне было уже не до него. Я сладко зевал. То есть кета, конечно, рыбка неплохая, особенно свежего копчения, только крысятничать – скверная штука. Стоит только привыкнуть, век потом не отучишься.

– Ой, кинотеатр! – Фима крутанулась на сидении с такой резвостью, что на миг мне показалось, ее прелестная головка отвинтится вовсе, скатившись к моим ногам. Но все обошлось. Мы как раз проезжали мимо зачуханного строения, с цветастой афишей, и, впившись в нее глазами, Фима умоляюще затеребила мой локоть.

– Давай остановимся! Ну пожалуйста!

– Чего ради? – я послушно притормозил.

– Я ведь раньше здесь жила. Вон за теми двумя домами. А в этот кинотеатр ходила смотреть фильмы. Еще совсем маленькой девочкой.

Юная Фима была девочкой! Смехота! А кем, интересно, она была сейчас? Я фыркнул. Можно ли Ганса представить школяром в наглаженной рубашке, в галстучке и с портфелем? Можно, конечно. Если предварительно крепко напиться. Тем не менее машину я остановил, снисходительным взглядом прошелся по непритязательному фасаду здания. Кино-театр скорее походил на кино-забегаловку, но назывался, разумеется, «Родиной», что должно было по идее обижать, но отчего-то совсем не обижало. Национальное самосознание тесно срослось с национальным самооплевыванием. Хронически унижаемые в собственных глазах мы – о чудо! – постепенно перестали быть таковыми.

– Хочешь зайти?

– А можно? – глаза Фимы загорелись. Вероятно, ворохнулось под грудью октябрятское прошлое, запалило ностальгическую свечечку. Эта самая свечка, должно быть, и зажглась в ее карих глазках. Я улыбнулся. Ощущение было таким, словно заглядываешь в дверную щелку дядиной спальни.

– Конечно, можно. Сегодня, я царь и бог, исполняю любые желания.

Припарковав машину к наполовину раскуроченной чугунной оградке (явно трудились молодцы перед очередным организационным слетом), отворил дверцу.

– Ну что, зайдем? Рискнем, как говорится, здоровьем.

– Почему – здоровьем? – удивилась она.

– Примерно в таком же кинотеатрике, – объяснил я, – в дни моей светлой юности мне вышибли первый зуб.

Она засмеялась и тут же, спохватившись, зажала себе рот.

– Можно, – разрешил я. – Можно смеяться, можно даже заказывать мороженое в вафельных плевательницах. Уж нырять в детство, так плашмя и пузом! Как мартовский кот в водосточную трубу.

Озабоченно почесывая макушку, Ганс обогнал нас и скрылся в вестибюле. За ним протопала парочка «моряков».

– Они тебе не помешают? – я кивнул в сторону охраны.

Фима пожала плечиками.

– Сама не знаю. Странное состояние! Что-то помню, а что-то нет. И непонятно, что мне здесь нужно?

– Но что-то, видимо, нужно?

– Представь себе – да! Иду, будто кто-то тянет. В этот самый кинотеатр и именно на этот сеанс.

– Вот Гансик и поглядит, кто это тебя туда завлекает. – Я взглянул на афишу, нараспев прочитал: – Ковбои нашего времени… Забавно. И действительно что-то напоминает.

– Тебе тоже? То есть… Я хотела сказать «вам».

– Что хотела, то и сказала. Не надо лгать, Фимочка. Пусть будет «тебе», я не против.

Мы зашли в фойе, контролерша у входа старательно отвернулась, будто и не видела нас. Разумеется, Гансик успел наплести ей пугающих небылиц. Он это умеет. Я щелкнул пальцами и вынырнувшему кудеснику сурово выговорил:

– Без фокусов, Ганс. Два билета, как положено.

Ганс ломанулся к кассе, но я уже передумал. Протянул ему пару зеленых купюр.

– Заплати за весь зал. Всех лишних выпроводи. Только интеллигентно! Никого не обижать. Деньги за билеты вернуть.

– Понял, босс! – Ганс плотоядно уставился на ободранную, толпящуюся у батареи центрального отопления компанию. Кроме этой команды в фойе прогуливалось еще три-четыре парочки, а больше зрителей не наблюдалось. Я покрутил головой. Не слишком кучеряво живут нынешние кинотеатры! С такой-то публики!

Предложив Фимочке согнутую руку, я галантно шагнул вперед. Она цопнула ее с какой-то пугливой поспешностью. По сию пору боялась чего-то дурочка. Некоторые штришки в ее поведении меня явно настораживали, но задумываться над этим было лень. Один из «морячков» торжественно распахнул перед нами двери, раздвинул бархатные шторы, и мы степенно вступили в пустой зал.

Дощатый пол, украшенные пилястрами колонны, стандартная лепнина под потолком. Справа, слева и сверху цветастые гербы некогда дружественных республик, пшеничные колосья и знамена, знамена, знамена… Но более всего поражала люстра. Огромная из тысяч граненых стекляшек, она гасла на глазах, напоминая заходящее солнце. Мы поспешили занять места, и эхо шагов гулко загуляло под сводами.

Никто не сорил семечками, никто не блажил в первых рядах, и подобно Фимочке я все более проникался мыслью, что не зря оказался в этом месте. Казалось, что-то проникло в позвоночник, стальной пружиной выпрямило тело, пропитав напряженным ожиданием чуда. И чудо действительно свершилось. Едва мы устроились на фанерных холодных сидениях, как застрекотал кинопроектор. Мутный от золотистой пыли луч оживил полотно экрана, высветив на нем название фильма и профиль человека в широкополой шляпе. Заиграла мрачная мелодия далеких прерий, и камера потихоньку стала наезжать на скрытое дымкой лицо ковбоя. А потом Фима вскрикнула, больно стиснув мою руку ноготками. Где-то под темечком у меня звонко перещелкнуло, как бывало порой при демонстрации наиболее сложных фокусов. Холодные мурашки стайкой засеменили по спине. Дымка, скрывающая героя окончательно рассеялась. С экрана на нас цепко глядели глаза Ящера.

Да, да! Я САМ, непонятным образом перенесшийся на экран, взирал на двух съежившихся в пустом зале зрителей. Взирал, надо заметить, очень и очень нехорошо. Фильм занялся подобно лесному пожару. Замерев на своих местах, мы молча смотрели и слушали.

Фима дрожала, как осиновый лист, а я… Я скрежетал зубами и мысленно клокотал. Черт подери! Да меня словно током пронзило! Жутковатый, знакомый по снам паралич приковал к месту, а в один из моментов вдруг показалось, что впереди сидят еще люди – десятка два или три зрителей. Они располагались ко мне спиной, однако взгляды их я невообразимым образом чувствовал. Бывает так, когда затылком ощущаешь чей-то ствол, чей-то прищуренный глаз, – сам не раз испытывал подобное. Здесь наблюдалось нечто похожее. Хотя… При чем тут стволы и взгляды! Все эти псевдозрители были, разумеется, обычным наваждением, более страшным казалось другое – то, что мы сейчас видели. Ощущая внутреннюю дрожь, я сидел и пальцами стискивал обгрызенные подлокотники. Я был не в силах оторвать взор от экрана. Нам демонстрировали вещи, о которых не знал никто кроме меня! Меня и тех отошедших в мир иной, что не могли уже поведать никому о своих последних минутах. Впрочем, черт с ними, с последними минутами! Необъяснимое заключалось в том, что это не было фильмом! На белом полотне под музыку техасских вестернов планомерно прокручивалась моя собственная жизнь! И на экране был тоже я! Не артист, не двойник, а именно я! И Ганс был самый настоящий, и покойный Мак, и Дин-Гамбургер – один из лучших моих снайперов. Значит… Кто-то умудрился заснять нашу теплую компанию! Самым искуснейшим образом! И мы, экранные идиоты, гоготали и подшучивали, накачивались джином и безобразничали, ни о чем не догадываясь, не подозревая. Сюжет же, надо признать, раскручивался по всем правилам нынешних триллеров. Зрители требовали, чтобы кинобифштекс был обильно полит кровавым кетчупом, и милостивые режиссеры не видели причин, чтобы отказывать им.

Сначала взвилась в воздух машина Беса. Выписав двойное сальто, бежевая красавица со скрежетом проехалась по тротуару, подмяла зазевавшуюся старушку и чуть погодя жарко полыхнула. Потом по третьему этажу налоговых комиссаров жахнули из «мухи». Бил умелец и специалист. А потому обошлось без промаха. Кирпичики так и брызнули в стороны, толкаемые вздувающимся пламенем. Позднее мне доложили, что ракета угодила точнехонько в стол Муримова, этого хитрющего жука, который вместо традиционного тарифа однажды запросил с меня вдвое. За жлобство его и шлепнули. Без особого изюма, но быстро, профессионально и, как теперь мы имели возможность видеть, даже красиво. Еще минута багровых всполохов, и экран воспроизвел маленькое сафари, совершенное в прошлом году. Тогда, выпустив двоих чинуш в леса северного Урала, мы устроили на них честную охоту – без собак и всяких там микрочипов с радиомаячками. Воплотили, так сказать, роман Дэшила Хэммета в плоть и кровь. Хотя особой крови в общем-то не наблюдалось. Этим банковским жилеткам, никогда не отрывавшим геморройных задниц от пуховых кресел, можно было дать и втрое большую фору. Я даже предположил тогда, что отпусти мы их вовсе без погони, они и тогда бы непременно погибли. От холода, голода и мошкары. Парней, подобных Рэмбо, в реалиях не встретишь, и наша дичь уже на вторые сутки позволила себя настигнуть. Рыхлые дяденьки без сил лежали на земле и были не в состоянии сказать «мяу». Первым выстрелил Ганс, это камера показала предельно четко, а потом уже «флэшью» добавил я. Без садизма и прочих восточных причуд. И закопали их, кстати, вполне по-человечески. Чего пугать туристов косточками. Мы не пираты старика Флинта.

• Предыдущая
• 8/88
• Следующая