Лучший исторический детектив (СИ) - Малеваная Людмила - Страница 5

Бричка подкатилась к воротам Кальварии. Эдвард Мрозовский соскочил на землю и крякнул, ухватив себя за поясницу.

— Ох, ты ж… грехи мои тяжкие. Сидел бы сейчас в кабинете, кофе пил, да в окне голубей считал. Ну, теперь ты, пани Кшыся, должна будешь пану Мрозовскому…

Эдвард обращался к невидимой собеседнице, потрясая указательным пальцем, а хлопчик на козлах хихикал в кулачок и крутил пальцем у виска.

Кладбищенский сторож людей не любил. Они навевали на него тоску и желание выпить. Вот и сегодня: с утра прошла похоронная процессия, и родственники усопшего занесли сторожу, что Бог послал. Пётр, так звали сторожа, воспитан был хорошо и потому вежливо улыбнулся, даже поклонился. После разложил поминальную пищу на столике и выпил за упокой души рабы божией Домахи. Из всех людей Пётр любил только её. Покойница Домаха приходилась ему супругой. Ей одной он хранил верность. Но от осознания своей праведной жизни время от времени нарушал заветы Домахи и пил горькую. Пил он её радостно, потому что никто не подойдёт со спины и не огреет чугунной сковородкой по загривку.

Сейчас Пётр смачно закусывал краковской колбаской и квашеной капусткой, как из-за угла вышел неприятный господин. Кладбищенский сторож знал пана Мрозовского и от того считал неприятным.

— Доброго дня, пан Пётр! — поздоровался Мрозовский и кивнул на столик: — Хоронили сегодня кого-то или жалование выдали?

— Доброго. Кому он добрый, а кому последний, — скривился сторож. — Прошу пана, а что, это теперь такие порядки, что человеку в тарелку заглядывать, да про жалование спрашивать?

— Ничего подобного! Не в моих правилах напрашиваться на обеды, но вся «двуйка» давно отобедала.

— Так им делать-то нечего, вот и обедают по времени. А мне следить за всем нужно. Ямы вот людям копать.

— А вы разве сами их копаете? — спросил Мрозовский и прищурил один глаз.

— Не сам. Но таким сычом на меня зыркать не надо, я с копальщиками не рассчитываюсь, то дело хозяйское, кому и сколько давать.

— Хозяйское, говорите? А в прошлом годе, это не вам вдовая молодуха с горя перстень мужнин отдала?

— Ой, Езус-Мария! Теперь и благодарить человека нельзя, всё в одно корыто мешают — и шмальцовщиков, и честного человека!

— Так уж и отблагодарила? Вы ей такую цену за яму назвали, что честной женщине пришлось семейные драгоценности из кармана доставать. Но это всё лирика. Вы мне, пан Пётр, вот что скажите. Люди жалуются, что на могилах их шерудят, венки разбрасывают. А вы за порядком не смотрите, хоть за то вам и платят жалование от Магистрата. Может, скажете мне, часто ли бывают богатые похороны? Когда много венков, дорогой гроб, на покойнике — хорошая одежда.

Сторож равнодушно жевал краковскую, заедая квашеной капустой, и молчал. Мрозовский подошел к столику и отодвинул от сторожа миску с капустой.

— Пан Пётр, я могу не побрезговать сейчас и забрать у вас обед. А потом пройти к начальнику «двуйки» со всеми теми заявлениями, что скопились у меня в кабинете.

— К начальнику «двуйки» — это лишнее. Богатые похороны случаются, конечно.

— Вот вам карточка, чтоб не забыли, где меня найти. Пан Пётр, попрошу сообщить, когда случатся такие похороны, — сказал Мрозовский и тише добавил: — Думаю, не нужно повторять о том, что разговор у нас конфиденциальный?

— Не нужно, — ответил сторож.

Когда Мрозовский ушел, сторож налил в стопку и отломил кусок колбасы.

— Визи-и-итки он раздаёт, — скривился Пётр. — Не зря люди визитёром обозвали. Как будто я не знаю, где «двуйка» находится. Вот видишь, Домаха? Ты видишь, что за люди вокруг. Ушла, а меня оставила. Чем тебе со мной плохо жилось? Теперь каждый полицейский клоп хочет обидеть одинокого человека.

По пути в Управу Мрозовский зашел в кондитерскую на чашечку кофе. В той кондитерской варила кофе очаровательная дамочка. Хоть лет дамочке было и немало, но все не во вред. Марьяна Пашкевич всегда пахла ванилью и корицей, и напоминала Мрозовскому глазированную булочку с изюмом. Пухлые губы на круглом лице всегда улыбались, у глаз собирались морщинки-лучики. Пани Марьяна, на взгляд Мрозовского, ещё вполне упругая дама, и годилась для уединений. Однажды, им удалось остаться у пани Марьяны в доме, покуда её муж, сердитый пан Пашкевич, ездил на охоту. Мысль о несвоевременном возвращении сердитого охотника возбуждала Мрозовского еще больше, чем округлые бока неверной жены. Пани Марьяна стреляла из темноты спальни карими глазами и дышала, как загнанный зверь. Уходя от страстной кондитерши, Эдвард Мрозовский ощущал себя с тяжестью добычи в руках и с не единожды стрелявшим ружьём.

Так и теперь он, не успев войти в дверь кондитерской, залоснился улыбкой и сразу стал высматривать свою козочку.

— Доброго дня, пан Эдвард, — пропела пани Марьяна из-за стойки и подарила ему одному предназначенный взгляд. — Что пан желает сегодня? Или пану, как всегда, кофе погорячее и со взбитыми сливками?

— Приветствую вас, пани Марьяна, — ответил Мрозовский, облизав губы. — Вы мой выбор знаете. К нему можно добавить штрудель яблочный, и полить сиропом.

— Прошу пана, какой сироп желаете?

— А это уже на ваш вкус.

Пани Марьяна суетилась за стойкой, насколько возможно изящно в её весе, прогибала спину, чтоб достать из шкафчика штрудель, и кокетливо заправляя за ушко прядь волос. Она улыбалась Мрозовскому, опуская ресницы как школьница. Никому из редких посетителей кондитерской не приходило в голову, что между этим пожилым господином и немолодой дамой возможна любовная связь. Когда в заведении остался занят только один столик, да и то Мрозовским, пани Марьяна вынесла маленький серебряный поднос, на котором в тонком фарфоре и под шапкой взбитых сливок дымился кофе, а рядом, политый карамелью, ароматно пах пирог с яблоками и изюмом.

— Ваш заказ, пан Эдвард, — с придыханием сказала пани Марьяна.

— Скажите мне… Дайте хотя бы надежду, что я смогу получить ещё больше, — сказал Мрозовский, поймав пани Марьяну за руку.

— Ах… — Марьяна закатила глаза, и тут же взяла себя в руки — сквозь большие окна кондитерской их могли заметить с улицы. Кондитерша поспешно отняла руку и спросила: — А вы знаете, что скоро открывается сезон охоты?

— Неужели?!

— Да, да… Мой муж, пан Пашкевич, очень любит выезжать на охоту. Если вы придёте на следующей неделе, я смогу сообщить вам точнее. Ведь пан Пашкевич наверняка откроет сезон лично.

— Вы не сомневайтесь, пани Марьяна, я обязательно зайду засвидетельствовать своё почтение на следующей неделе, — сказал Мрозовский, помешивая кофе. — Мне кажется, или вы смололи какой-то новый сорт? Необычайный вкус и аромат. С этим ароматом может сравниться разве что запах сдобы, — Мрозовский говорил со значением растягиая слова и поглядывая на кондитершу жадно блестевшими глазами.

Договорившись о свидании, Мрозовский допил кофе, рассчитался и вышел на улицу.

— Всё-таки, что бы ни говорили доктора, а кофе положительно влияет на свежесть мысли.

Холодное лето давало отдых от неожиданно знойного мая. Мрозовский не любил жару. Сейчас он спокойно мог прогуливаться в костюме, не расстёгивая пиджака, и даже вечером набросить плащ. Навстречу ему прошли монахини-доминиканки, Мрозовский снял шляпу и слегка поклонился. На что монахини ничего не ответили, только ниже склонили головы и ускорили шаг. Эти монахини были строги и мирских радостей не одобряли, отчего Мрозовский по молодости любил пошутить над ними, но всякий раз бывал пойман и строго отчитан местным ребе. Но более доминиканок Мрозовский страшился монахов Василианского монастыря. Эти сами могли поймать и за ухо отвести не в синагогу, а к своему настоятелю. Потому маленький Эдюня всегда обходил их другой дорогой.

В пятницу, когда все мысли Эдварда Мрозовского были о предстоящей рыбалке, в Управу заявился кладбищенский сторож. Он пожимал плечами, морщил усы и всё как-то не решался отойти от входной двери. Потом внимательно осмотрелся и решительно вошёл внутрь. В кабинете он уселся на предложенный стул и, обдав Мрозовского запахом перегара, стал вертеться, то заглядывая под стул, то вытягивал шею и высматривал кого-то в окне.