Неравная игра - Пирсон Кит А. - Страница 70

— Хм, верно, я тоже не хочу. Эрик, дай-ка мне свой телефон.

— Я сотру видео, — отмахивается он. — Обещаю.

— Без обид, но твое слово для меня уже пустой звук. Давай сюда телефон.

Старик неохотно достает из кармана большущий мобильник. Однако передавать мне и не думает — вместо этого принимается тыкать пальцем в экран.

— Эрик, ты что делаешь?

— Что ты и просила. Удаляю видео.

— Ты оглох, что ли, на старости лет? Я сказала, что не доверяю тебе! Давай сюда!

Эрик, однако, медлит, и терпение Клемента лопается. Он выхватывает телефон у старика и вручает мне.

— Отдай! — рявкает мой бывший наставник.

— В чем дело, Эрик? Никак член свой фотографировал?

— Очень смешно. На телефоне у меня хранится личная информация, и я не хочу, чтобы ты ее увидела.

— Черта с два!

Эрик пытается выхватить у меня мобильник, однако с лапищей великана на плече занятие это пустое.

Не обращая внимания на его несмолкающие протесты, я стучу по иконке галереи на экране. Как выясняется, там всего лишь два файла. Первый — снятый ролик о гибели Алекса, однако внимание мое привлекает второй. Я увеличиваю изображение и демонстрирую его Эрику и Клементу.

Старик тут же смолкает, великан же подается вперед и рассматривает снимок.

— Пупсик, это то, что я думаю?

— Да, это скриншот моего твита с фотографиями блокнота «Клоуторна».

— Я… хм… Должно быть, Алекс послал его мне по ошибке, — мямлит Эрик.

— Ах вот как?

— Именно! Да я даже не знаю, что такое твит!

— Но когда я спрашивала, ты сказал, что в жизни не слышал о клубе.

— Да, не слышал. Это же просто дурацкая фотография, я ее толком и не разглядывал.

Голос, однако, выдает его панику. Я начинаю подозревать, что известно Эрику гораздо больше, нежели он признает.

— Так, посмотрим, что еще у нас тут есть.

Загар на лице старика бледнеет в буквальном смысле.

Я открываю мессенджер. В нем уйма сообщений, однако адресата всего три, все обозначены лишь инициалами.

— Как я вижу, ты активно переписывался с тремя людьми — некими АП, ТБ и ЭХ. АП, насколько понимаю, — это Алекс Палмер, но, быть может, просветишь нас, кто такие ТБ и ЭХ?

Старик молчит, и я стучу по одному из сообщений от ТБ, полученному в субботу вечером, и для Клемента зачитываю его вслух:

«Я сделал, что ты просил. От квартиры остался лишь пепел, как и от блокнота. Теперь мы в расчете. Не пиши мне больше».

В следующее мгновение до меня доходит смысл прочитанного. Я ошарашенно поворачиваюсь к Клементу:

— ТБ — это же Терри Браун!

Прежде чем великан успевает отозваться, я открываю сообщение, адресованное ЭХ. И немедленно понимаю, что уже читала его. И понимаю, что означают инициалы ЭХ.

— ЭХ — это же я, верно, Эрик? Полученные мной сообщения с угрозами отправлялись с этого телефона.

Он молчит.

— А значит, ты и есть… О нет!

Клемент, однако, все понимает.

— Охренеть! — выпаливает он, уставившись на старика. — Так ты и есть тот самый Таллиман?

Какое-то время мы с великаном молча таращимся на мертвецки бледного пенсионера. Уж не знаю, о чем думает Клемент, но лично я мысленно перебираю способы, которыми так и убила бы Эрика. Потом принимаюсь расхаживать по комнате, сводя воедино известные мне факты.

Наконец останавливаюсь в паре метров от старика.

— Ты… Ты, гребаный… О боже!

Слов мне не подыскать, зато действие напрашивается само собой. Я с такой силой влепляю пощечину Эрику, что от резкой боли в ладони у меня даже перехватывает дыхание. Старику, впрочем, куда больнее, поскольку он с криком отшатывается.

— Усади его! — рычу я великану. — Мне нужны ответы.

— Не тебе одной! — бросает тот и с готовностью волочет Эрика обратно в угол.

Без долгих церемоний Клемент толкает старика в кресло, а я делаю несколько глубоких вздохов и собираюсь с мыслями. Теперь-то предсмертные слова Терри Брауна обретают смысл. Когда я спрашивала его, кем является Таллиман, мне показалось, что он ответил что-то вроде «бери», но на самом деле журналист пытался произнести «Бертлз». И где только были мои глаза? Мне следовало обо всем догадаться в ту же секунду, как Эрик появился на пороге этой комнаты.

— Прости, — начинает он скулить. — Мне правда жаль…

— Заткнись, на хрен! — взвизгиваю я. — Рот раскрывать будешь только тогда, когда я тебе разрешу!

Вновь принимаюсь расхаживать по комнате, сопоставляя детали истории. Хотя многие и складываются друг с другом, общая картина от меня все же ускользает. Мне надо успокоиться. Закрываю глаза и дожидаюсь, пока дыхание не выровняется.

— Так, — наконец объявляю я Эрику более-менее нормальным голосом. — Сейчас я буду задавать тебе вопросы, и ты будешь на них отвечать.

Он кивает.

— И на тот случай, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что ты мне лжешь, тебе стоит вспомнить одно решающее обстоятельство.

— Что за обстоятельство? — осторожно спрашивает старик.

— Для всего мира Эрик Бертлз мертв. И если сегодня ночью ты окочуришься по-настоящему, никто ничего не заметит.

Эрик вцепляется в подлокотники так, что белеют костяшки — по-видимому, до него только доходит вся серьезность его положения. А мне тошно даже смотреть на него. Ведь его виновность превращает в насмешку буквально все, что я знала. Многие годы я равнялась на него, доверяла ему, почитала его. И все это от начала до конца было ложью. Человек, о котором я скорблю уже полгода, оказывается тем же самым, за кем я и охочусь — председателем клуба «Клоуторн».

Вытаскиваю из-за стола стул, водружаю его перед Эриком и усаживаюсь. Клемент занимает позицию возле его кресла. О побеге старику и думать нечего.

— Итак, начнем, — говорю я. — Но сперва я хотела бы узнать, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Эриком или Таллиманом?

Старик предпочитает отмолчаться.

— Довольно банальное прозвище, тебе не кажется? С какой стати ты вообще его выбрал?

Снова молчание. Я поднимаю взгляд на Клемента, и он улавливает посыл и угрожающе гудит:

— Давай, отвечай ей, пока я не вышел из себя!

— Ладно, — вздыхает Эрик. — Прозвище меня совершенно не заботило, хотя, как мне представляется, оно и придавало некоторую таинственность моему положению. Люди боятся неизвестного. Некоторые дети не могут заснуть из-за злого буки, а некоторые взрослые — из-за Таллимана. Точнее, не могли, коли столько времени прошло…

— Что ж, рада, что хоть с чем-то разобрались. А теперь поведай нам, зачем тебе понадобилось фабриковать свою смерть.

— У меня действительно не оставалось выбора. Полиция в конце концов убедилась, что слухи о клубе «Клоуторн» отнюдь не беспочвенны, в то время как наше влияние на них уже заметно ослабло. Некий детектив чересчур близко подобрался к истине и моему разоблачению. Моя безвременная кончина и, хм, несчастный случай с отважным полицейским остановили расследование, вот только правду можно скрывать лишь до поры до времени — тебе ли, Эмма, этого не знать.

— Правду? — фыркаю я. — Да откуда тебе слово-то такое известно?

Эрик благоразумно молчит.

— Насколько я понимаю, что Алекс был твоим крестником, ты тоже сочинил?

— Вовсе нет. Если тебе нужны доказательства, могу показать нашу с ним фотографию, когда он был еще подростком.

Его ершистый тон склоняет меня к мысли, что он не врет.

— Тогда скажи мне, зачем ты втянул его во все это?

— Его отец являлся членом «Клоуторна». Более того, он один из всего лишь трех человек знал мою подлинную личность. После гибели родителей Алекс обнаружил отцовский дневник, где весьма подробно расписывалась деятельность клуба. Парень предъявил мне записи, и мне пришлось все ему рассказать. Я потратил столько времени на карьеру Алекса в том числе и потому, что его молчание пришлось покупать. Именно я помог ему получить должность в телекоммуникационной компании, когда его полная непригодность для журналистики стала очевидной.