Неравная игра - Пирсон Кит А. - Страница 64

Мозг посылает руке сигнал сместиться и оттолкнуться от пола. Команда получена, однако результатом всех моих усилий является лишь жгучая боль в запястье. Пробую другой рукой — еще больнее. По какой-то причине мне не пошевелить руками, однако это никак не может быть следствием удара тазером. С моих губ уже готово сорваться чудовищное ругательство, но тут от внезапного осознания так и перехватывает дыхание: да у меня же связаны запястья!

Одна за другой на меня обрушиваются волны страха, боли и беспомощности. Под их безжалостными ударами разум цепенеет. Как бы отчаянно я ни сопротивлялась, из глаз брызжут слезы, и вот я уже рыдаю — щеки трясутся, губы дрожат.

Я зажмуриваюсь и медленно опускаю голову на содрогающуюся грудь.

— Не… смей…

Не задумываясь о последствиях, открываю глаза и резко поворачиваю голову вправо. Меня едва ли не выворачивает наизнанку, но я даже не обращаю внимания.

— Слава богу, — всхлипываю я.

— Можешь не стараться, — хрипит Клемент. — Он все равно не слушает.

— Ты в порядке?

Он крутит головой по сторонам и морщится.

— Ага, в полнейшем.

Никогда еще его сарказм не звучал такой музыкой для моих ушей.

— Что произошло, черт возьми? — спрашивает он.

— Алекс вырубил нас тазером.

— Чем вырубил?

— Тазером — это такой электрошокер, вызывает временный паралич.

— И насколько временный? Я как будто несколько часов пролежал в отключке.

— Он что-то вколол тебе. То есть нам. Наверное, какое-то успокаивающее.

— Что-то не чувствую я себя успокоенным, пупсик. Да меня как будто катком переехало!

— У меня такое же ощущение.

— И ты не знаешь, где мы?

— Не знаю, и как сюда попали — тоже.

— Ну, тебя-то наверняка просто через плечо перекинул, но вот как меня перетащил, хрен его знает. Ни за что не поверю, что этот рыхлый дрочила меня донес.

— По правде говоря, Клемент, в данный момент переживать стоит из-за вещей посерьезнее. Что бы там Алекс ни задумывал насчет нас, я предпочла бы оказаться подальше отсюда, когда он определится.

— Что-то не догоняю.

Он пытается переместиться и сталкивается с той же удручающей проблемой, что ранее и я.

— У меня связаны руки.

Я слышала это выражение сотню раз — обычно от какого-нибудь крючкотвора в местном совете, когда осмеливалась подать жалобу. На этот раз смысл у фразы, увы, буквальный.

— Такая же история.

— Ну совсем охренительно!

Клемент приваливается к деревянной стенке. Не будь у него связаны руки, готова поспорить, одна бы из них сейчас потянулась к усам. Поскольку у меня самой по части идей туго, я предоставляю ему время поразмыслить.

Он снова подается вперед.

— Мне нужно, чтобы ты залезла ко мне в ботинок.

— Боже, только не говори, что у тебя фетиш ног! Сейчас не время и уж точно не место!

— Не, только фетиш ножей.

— Что-что?

— Да ножик того ушлепка. Я его в ботинок спрятал.

— Правда? Зачем?

— Потому что я предупреждал тебя, что мне не нравится эта затея. Насчет Алекса, может, ты и оказалась права, зато я не ошибся, что здесь что-то не так.

— Клемент, так и расцеловала бы тебя, если бы могла!

— Ну так давай выбираться отсюда, и тогда целуй как хочешь.

— Договорились! Так что мне делать?

— Поерзай на заднице, чтобы развернуться руками ко мне. Я подвинусь и подниму ногу, чтоб тебе достать до ботинка.

— И что потом?

— Достань нож, выкинь лезвие и просто крепко держи. А я развернусь и повожу этими ублюдскими путами на руках по лезвию. Думаю, хватит пару раз надрезать, и тогда смогу их порвать.

У меня даже появляется некоторое подобие улыбки, и я принимаюсь за исполнение задуманного. Увы, стоит мне лишь оторвать от пола левую ягодицу, как деревянную дверь сотрясает глухой удар. Судя по всему, снаружи отпирают замок.

— Назад! — шипит Клемент. — К нам гости.

Я прислоняюсь к стене и пытаюсь хоть сколько-то взять себя в руки.

Дверь со скрипом распахивается, и в тусклом свете возникает пухлый силуэт Алекса Палмера. Он останавливается на пороге, давая привыкнуть глазам к сумраку нашей временной тюрьмы.

Мне хочется выложить ему тонну всего — и ни грамма приятного, — и в итоге я не сдерживаюсь:

— Что, на хрен, за игрушки такие, Алекс?

Мой бывший коллега, теперь облаченный в темно-зеленую непромокаемую куртку и резиновые сапоги, угрюмо смотрит на меня. И вполне разумно предпочитает держаться подальше.

— Никаких игрушек. Все предельно серьезно.

— У тебя ровно десять секунд, чтобы развязать нас, а не то…

— А не то что? — перебивает Алекс. — Не в твоем положении диктовать условия.

С горечью вынуждена признать его правоту.

— Чего ты хочешь?

— Вот это хороший вопрос, Эмма. Я скажу тебе, чего я хотел: чтобы ты не совала свой нос в дела, которые тебя совершенно не касаются. И я предоставил тебе уйму возможностей слиться. Господи, да я даже работу тебе предложил. И вот к чему все это привело. Так что отныне дело сводится вовсе не к тому, чего я хочу.

— А к чему же тогда?

— К тому, что нужно сделать.

Он сует руку в карман куртки и достает штуковину, которую за дрель уж точно не принять.

— Вставай, — приказывает Алекс, небрежно направляя пистолет в мою сторону. Воистину, одни могут прожить всю жизнь, в глаза не увидев огнестрельного оружия, — по крайней мере, в Великобритании, — а мне вот за два дня угрожают пушкой уже во второй раз. Тяжелая выдалась неделька.

Поворачиваю голову к Клементу в надежде на его телепатическое предложение, как нам выбраться из столь затруднительного положения. Судя по его сосредоточенному выражению лица и вздувшимся венам на шее, он, скорее всего, пытается разорвать путы на запястьях.

— Вставай, говорю!

Снова поднимаю взгляд на Палмера.

— А то что? Застрелишь?

— Думаешь, не смогу?

— Я думаю, Алекс, что ты жалкое и убогое подобие мужчины. Хоть ты и родился с яйцами, у тебя их нет!

Он приседает на корточки и, глядя мне в глаза, с ухмылкой говорит:

— Забавно. Видишь ли, твоя подружка Джини Варма вчера вечером почти точно так же и выразилась, когда я ей звонил. Ты прямо своего клона слепила, Эмма.

— Джини не имеет к этому никакого отношения.

— Как и ты к блокноту. Или твой отец, коли на то пошло.

— Может, расскажешь, как он у него оказался?

— Теперь это уже неважно. Блокнота все равно больше нет.

— Последняя улика, касающаяся «Клоуторна».

— Ах, какая утрата! — презрительно фыркает Палмер.

— Ладно тебе, Алекс, теперь-то можешь и рассказать. И кстати, как тебя-то вовлекли?

— Э нет, Эмма, так не получится. Это тебе не кино про Джеймса Бонда. Боюсь, ты никогда ничего не узнаешь.

— Я знаю, что ты Таллиман.

Подтверждения не следует. Алекс лишь качает головой и ухмыляется.

Затем поворачивается к Клементу и кричит:

— Как ты там, Ларч? — У меня мелькает мысль, смотрел ли великан когда-нибудь «Семейку Аддамс», чтобы понять иронию Палмера. — Я бы на твоем месте не трепыхался — эти кабельные стяжки тебе в жизнь не порвать.

— Пошел ты!

— Успокойся, как-нибудь обойдусь. Эмма вот…

Тело великана заметно напрягается, а если бы взгляд был способен убивать, Палмера уже везли бы в морг.

— Да ты не волнуйся, — бросает, увы, вполне живой Алекс. — Я за другими не подбираю.

Теперь мой разгневанный взгляд пропадает впустую, поскольку он сосредотачивается на часах.

— Хоть и мило тут с вами болтать, нам пора. Давай, вставай.

— Никуда мы не пойдем!

— Пойдешь, Эмма, пойдешь. А нет, так твоя подружка Джини присоединится к своему женишку в больнице — вот только, подозреваю, койку ей выделят в реанимации.

— Ты блефуешь!

— Да ну? Хочешь рискнуть и проверить? Мне стоит сделать лишь один звонок, и тот же человек, что наехал на ее жениха, сегодня вечером навестит ее в квартире в Шордиче… Когда она будет лежать в своей кроватке совсем одна.