Язычники (ЛП) - Энн Шеридан - Страница 7

Он подходит ближе, и мое сердце колотится от страха, в ужасе от того, что он приготовил для меня. Он наклоняется и натягивает ремень обратно на мое тело, сильно затягивая его, пока дыхание не выбивается из моих легких.

— Не двигайся, малышка, — говорит он мне, скользя взглядом по моему телу. — Будет чуточку больно.

4

Дрожь охватывает мое тело, когда я слышу навязчивый звук барабанов Леви, доносящийся из глубины замка. Прошло больше двадцати четырех часов с тех пор, как он ушел отсюда, оставив меня в кровавом месиве. Он был холоден и расчетлив, используя все, что знал обо мне, используя мои собственные страхи и кошмары против меня.

То, как он связал меня, как взял нож и водил им по моей коже. Я никогда так не кричала. Ни когда они впервые похитили меня, ни когда гнались за мной по лабиринту, ни даже когда столкнулась лицом к лицу со смертью.

Леви жесток. Он безжалостен и лишен каких-либо достойных человеческих черт. Он не причинил мне такой боли, как Лукас Миллер, он не оставил меня задыхаться или истекать кровью на столе, но каким-то образом его гребаные игры разума были намного хуже всего, что я когда-либо испытывала.

Леви ДеАнджелис — псих. Он получал удовольствие от моей боли, ему нравилось, как я вздрагиваю, когда он приближался ко мне, но каждый раз, когда он встречался со мной взглядом, что-то там, глубоко внутри него, говорило ему, что он должен остановиться. Но годы безжалостных пыток со стороны его отца, внушавшего сыновьям, что сдаваться — это слабость, были тем голосом, который поддерживал его, пока он не довел дело до конца.

Остановиться — значит проявить слабость, а Леви ДеАнджелис кто угодно, только не слабак.

Так какого черта я лежу здесь в луже собственной крови, отчаянно желая простить его? В глубине души он — разбитая частичка, которой нужен луч солнца, чтобы пробиться сквозь тьму. Его барабаны дают ему освобождение от пут, но в тот момент, когда он кладет палочки обратно, путы затягиваются, и он застревает в этом безжалостном цикле.

Почему я так поступаю с собой? Пока я не начну видеть в них плохих парней, я никогда не освобожусь от этого.

Впрочем, Роман… он может пойти и трахнуть осла, мне все равно. Он черствый и жестокий. Когда Леви остался пытать меня, я увидела проблеск нерешительности в его глазах, но не в глазах Романа. Он был готов пойти на убийство, покончить со всем этим одним движением руки, но он этого не сделает, пока не получит ответы, которые, как ему кажется, он ищет.

Братья возвращались несколько раз, сменяя друг друга и подходы, оба они были полны решимости сломить меня, оба безжалостны в своей тактике, своих манипулятивных маленьких интеллектуальных играх и отвратительных навыках. Я никогда так не желала смерти, как от их рук. Черт возьми, я думала, что быть схваченной Лукасом Миллером — худшее, что могло со мной случиться. Как я могла предположить, что трое мужчин, которые поклялись защищать меня, окажутся теми самыми людьми, которые уничтожат меня?

Я смотрю в потолок, меня трясет, но почти невозможно сказать почему. Может быть, мне холодно, может быть, это из-за чистого страха, а может быть, мне просто нужно закрыть глаза и отоспаться от умственного и физического истощения. Все, чего я хочу, это убраться отсюда и никогда не оглядываться назад, но этого никогда не случится. С того момента, как пуля вонзилась в грудь Маркуса, моя судьба была решена. Я должна принять это. Черт, Роману и Леви, вероятно, это понравилось бы. Это значительно облегчило бы им пытки. В конце концов, никому не нравится ходить на работу только для того, чтобы все время быть с кем-то, кто на них кричит.

К черту это и к черту их. Черт возьми, даже если я каким-то образом выберусь отсюда, куда я пойду? В моей квартире уже живет какой-нибудь другой бедолага, и я могу гарантировать, что после миллиона пропущенных смен у меня больше нет работы. Бьюсь об заклад, моему сраному домовладельцу понравилось вычищать мой прикроватный столик и обнаруживать, какая я маленькая шлюха. Покойся с миром, Тарзан. Это было весело, но не обманывайтесь, как только я смогу, я заменю этого маленького ублюдка Тарзаном 2.0.

Мой мочевой пузырь требует освобождения, а желудок — хорошей еды, но я точно не стану полагаться на братьев ДеАнджелис. Наверняка они надеются, что я просто описаюсь, чтобы они могли прийти сюда и унизить меня еще больше. Хотя наблюдать за тем, как мочатся взрослые люди, для них не в новинку. По роду своей деятельности они видели буквально все.

Я осматриваю комнату, отчаянно пытаясь отвлечься от… всего. Мое тело болит, мой мочевой пузырь ненавидит меня, а сердце переполнено горем от того, что Маркус не выжил, но сейчас я не могу позволить себе зацикливаться на этом. Я должна сосредоточиться на себе, сосредоточиться на том, чтобы выжить.

Я не обратила особого внимания на комнату, в которой нахожусь. Здесь много чего происходило, и каждый раз, когда я думала, что у меня будет минутка побыть наедине с собой, чтобы наконец вздохнуть, один из братьев возвращается, чтобы заморочить мне голову. Мне требуется всего минута, чтобы осознать, что я уже бывала в этой комнате раньше. В один из первых дней после того, как братья похитили меня. Я сидела здесь, откинувшись на спинку этой самой хирургической кровати и раздвинув ноги, ожидая, пока врач проведет тщательный медицинский осмотр. Он ввел мне в руку противозачаточный имплант… или, по крайней мере, я думаю, что это противозачаточный имплант. Никогда нельзя быть слишком уверенной, когда речь заходит о братьях ДеАнджелис. Там также где-то вставлено устройство слежения, хотя я предполагаю, что они каким-то образом связаны.

Врач умер всего через несколько минут после нашего приема, и отчасти это из-за моего болтливого характера. Он пытался мне помочь. Он предупредил меня о том, что случилось с Фелисити и одно это высказывание стоило ему жизни. Братья поклялись мне, что парень действительно заслужил это, что он не был хорошим человеком и что его детям было лучше без него, но что они знают? Не похоже, что у них есть хороший отец, с которым можно его сравнить.

Я взяла себе за правило не думать о встрече с доктором. На самом деле, многое из того дерьма, с которым я столкнулась в этом замке, было отодвинуто на задний план в моем сознании. Ничто из этого на самом деле не было хорошим, если не считать нескольких случаев, связанных с крышей, цепями и наркотиками, засунутыми мне в задницу. Но здесь я ловлю себя на том, что вспоминаю тот момент с доктором. Он подробно описал мне противозачаточное средство, которое он вводил мне в руку, и в конце был достаточно любезен, чтобы оставить мне пакет, полный средств первой помощи на случай, если я окажусь в дерьмовой ситуации, и, черт возьми, если это не дерьмовая ситуация, то я не знаю, что это такое.

Если бы я могла каким-то образом добраться туда, дотянуться до высокого шкафа, в котором он оставил пакет, тогда я смогла бы привести себя в порядок. Надеюсь, там найдется какое-нибудь сильное обезболивающее, чтобы облегчить боль, которая полностью охватила мое тело. Я бы все отдала за коктейль с морфием, просто чтобы иметь возможность десять минут полежать на этом долбаном маленьком хирургическом столе, не чувствуя выворачивающей внутренности боли, которая терзала мое тело последние двадцать четыре часа.

Я останавливаю взгляд на высоком шкафу, в груди тяжесть опустошения. Добраться отсюда туда намного сложнее, чем должно быть. Мое тело достигло истощения, и вот я здесь, хочу, чтобы оно продолжало двигаться, продолжало бороться, нашло облегчение, зная, что, если меня поймают, я заплачу за это своей жизнью.

Ремни оставили свободными, но они все равно слишком тугие, чтобы их можно было легко снять. Если бы у меня были силы, я могла бы высвободиться, но какой ценой? Швы глубоко в моем животе обречены разорваться, а остальные порезы и синяки, покрывающие мое тело, будут болеть до тех пор, пока я не перестану двигаться. Не говоря уже о том, что единственным выходом из этой ситуации — соскользнуть на дно стола и упасть на землю. После того, как я попала в аварию и Роман протащил меня через лес, мое тело не собирается прощать меня за то, что я позволила дальнейшие пытки.