Язычники (ЛП) - Энн Шеридан - Страница 37

— Дерьмо, — бормочу я, видя беспорядок, который оставил после себя его отец. Я немедленно принимаюсь за работу, прижимая салфетку к его ране, пытаясь остановить кровотечение. — Я думаю, это придется зашивать заново.

Маркус опускает взгляд и убирает мою руку со своей груди, чтобы увидеть беспорядок внизу.

— Черт возьми, — бормочет он себе под нос, подтверждая мои подозрения и побуждая Леви встать и пройти через комнату. Он проходит на кухню и через мгновение возвращается с небольшой аптечкой первой помощи в руке.

Леви подходит ко мне и хватает стул Маркуса, прежде чем развернуть его лицом к себе.

— Вот, — говорит он, протягивая ему бутылку бурбона. — Тебе это понадобится.

Маркус берет бутылку и подносит ее к губам.

— Как, черт возьми, он узнал? — спрашивает он, его глаза сужаются до щелочек, когда он погружается в свои мысли.

— Я задалась тем же вопросом, — говорю я ему, пока Леви использует стол рядом с моей задницей, чтобы оборудовать хирургическое место. — В этом нет никакого смысла. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из вас, ребята, случайно упомянул об этом вскользь, и я чертовски уверена, что не проболталась об этом. Итак, откуда он мог знать? У него есть камеры? Он что, наблюдает за нами?

Роман качает головой.

— Нет, если бы у этого ублюдка здесь были камеры, он бы нас давно убил.

— Что тогда? — Спрашиваю я, оглядываясь через плечо на Романа, пока Леви принимается за работу, минуя обезболивание.

Губы Романа сжимаются в жесткую линию, и на мгновение его глаза становятся черными как смоль.

— Сучка в капюшоне, — говорит он. — Кто же еще?

Мой взгляд возвращается к Маркусу, и его темные глаза сужаются, он точно знает, что у меня на уме, но прежде, чем у него появляется шанс остановить меня, слова сами срываются с моих губ.

— Маркус думает, что это была Фелисити, но он слишком большая сучка, чтобы сказать тебе.

Рука Леви останавливается на груди Маркуса, а Роман просто смотрит, выглядя гребаным ангелом мщения. Маркус вздыхает, осознав, насколько велика банка фасоли, которую я только что рассыпала по всему полу.

Роман встает, его глаза прикованы к моим, когда яд начинает пульсировать в его венах.

— Что, черт возьми, ты только что сказала?

Я поворачиваюсь на столе, втискиваясь между тремя братьями.

— Перестань вести себя так, будто я сказала это только для того, чтобы поиздеваться над тобой. Ты слышал, что я сказала.

— Фелисити мертва, — говорит он, гнев клокочет в его тоне. — Я видел, как она умирала на моих гребаных глазах. Я держал ее, когда она испускала свой последний вздох, а теперь ты хочешь прийти ко мне с этим дерьмом, пытаясь сказать, что женщина, носящая моего ребенка, — это шлюха, стрелявшая в моего гребаного брата?

Я пожимаю плечами и сжимаю губы в тонкую линию.

— А что, если она не умерла?

— Она была мертва, Шейн. Я убил больше людей, чем ты можешь себе представить. Я знаю гребаную разницу между мертвыми и живыми. Я проигрывал этот момент снова и снова. Она, блядь, мертва.

Я с трудом сглатываю, оглядываясь на Маркуса, который стал ужасно тихим.

— У женщины, которая стреляла в Маркуса, были грязные светлые волосы. Я видела, как они выглядывают из-под капюшона, потому что они были длинными. Она была ниже меня ростом, стройная, и по ее голосу я поняла, что она прошла через какое-то дерьмо. Она называла вас всех ‘моими’, как будто у нее были личные отношения с каждым из вас. Она сказала мне бежать, потому что не хотела, чтобы то, что случилось с ней, случилось и со мной. Просто… ты должен видеть это так, как вижу я. Кто еще это мог быть? Есть ли какая-то другая девушка, которую ты прятал, кто-то еще, о ком ты мне не рассказал?

Леви качает головой.

— Больше никого не было. По крайней мере, никого, с кем мы все были близки. Было много девушек.

— Все они похоронены в лесу, — бормочет Роман, его разум явно переполнен горем.

— Но что, если это так? Что, если она жива все это время?

Роман встает, опираясь на стол и бросая на меня тяжелый взгляд.

— Ты, блядь, меня не слушаешь, — говорит он. — Как это может быть Фелисити? Я видел, как она умирала у меня на руках. Пять гребаных месяцев назад. Она истекла кровью на полу подо мной. Мои колени были пропитаны ее кровью, и я почувствовал тот самый момент, когда она обмякла в моих руках. Она перестала дышать. Ее сердце перестало биться. ОНА. БЛЯДЬ. УМЕРЛА. Это не она.

Я с трудом сглатываю и снова смотрю на Маркуса. Он мог ошибиться. Это могла быть какая-то другая девушка, которая думала, что братья ДеАнджелис поступили с ней неправильно, которая думала, что у нее есть какие-то нелепые права на них, но мое нутро подсказывает мне доверять своим инстинктам, верить в невозможное.

Понимая, что сейчас не время развивать тему, я вздыхаю и оглядываюсь на Леви, наблюдая, как он умело погружает маленькую иглу в грудь Маркуса и без усилий устраняет проблему.

— Кто такая Джиа Моретти? — Спрашиваю я, переводя взгляд обратно на Романа, чтобы убедиться, что с ним все в порядке после того, как я сбросила бомбу. — Я думала, план состоял в том, чтобы свалить все это на Антонио.

— Так и есть, — говорит он мне, не отрывая глаз от того, что делает, пока Маркус осушает бутылку бурбона. — Все дороги в конечном итоге ведут обратно к Антонио, но почему бы нам немного не повеселиться, прежде чем мы туда доберемся?

На моем лице появляется ухмылка, и я качаю головой, веселье слишком настоящее.

— Так кто же она тогда? Жена босса? Похоже, она горячая штучка.

Роман усмехается.

— Джиа-гребаный босс. Она глава семьи Моретти, и не та, кого хочется встретить в темном переулке. По сравнению с ней мы выглядим детской забавой.

Мои глаза вылезают из орбит, и я оглядываюсь на Маркуса, ожидая, что он скажет мне, что Роман издевается надо мной. Но он приподнимает бровь и кивает, и, черт возьми, блеск в его глазах говорит мне, что он не просто впечатлен этой женщиной, но и немного влюблен.

— Вот дерьмо. Разве она не разозлится, что ты свалил вину за это дерьмо на нее?

Роман пожимает плечами.

— Возможно, — говорит он, что-то темное вспыхивает в его глазах, когда он достает из-под стола еще одну бутылку виски, что мгновенно заставляет брови Леви раздраженно опуститься. — Есть две вещи, которые такие люди, как мы, ненавидят. Не быть признанными за наши… достижения и быть обвиненными в чьих-то еще.

— Значит ли это, что тогда она придет за вами?

Маркус усмехается.

— Нет, только не Джиа. Она неравнодушна к нашему отцу, поэтому придет за ним, прежде чем за нами, но ей нравится выжидать. Он будет мертв прежде, чем она получит свой шанс, а мы уже поднимемся. Я не удивлюсь, если она изменит свою позицию. Она умная женщина. Она знает, что для нее хорошо. Она будет держаться от нас подальше, и мы окажем ей честь, держась подальше от нее.

Осмысливая это и желая дать Леви возможность поработать над Маркусом, я соскакиваю с края стола и обхожу Романа, прежде чем опуститься на стул рядом с ним.

Он прищуривается, глядя на меня, когда я протягиваю руку и беру яблоко из корзины с фруктами. Я откусываю большой кусок и, оглядываясь на него, обнаруживаю, что его взгляд все еще прикован ко мне.

— Что ты делаешь? — спрашивает он, больше всего на свете любя уединение.

Проглотив кусочек, я оглядываюсь на Леви и Маркуса и вижу, что они уже погрузились в приватную беседу, вероятно, пытаясь выработать между собой график траха, при котором все участники будут довольны, как никогда.

Поворачиваясь обратно к Роману, я вздыхаю и позволяю себе быть уязвимой всего на мгновение.

— Я, эээм… я не хотела действовать тебе на нервы или будить плохие воспоминания, когда сказала, что Фелисити была единственной, кто… ну, ты понимаешь. Я просто хотела, чтобы ты знал, что у меня на уме, — объясняю я. — Маркус рассказал об этом мне, когда мы вернулись от Антонио, и с тех пор это несколько раз крутилось у меня в голове. Я просто думаю, что если бы она была все еще жива, все стрелки указывали бы на нее.