Сонник Инверсанта - Щупов Андрей Олегович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/96
• Следующая

Лысых в ту пору среди нас не водилось, а потому, выслушав Димку, мы крепко приуныли. Правда, на следующий день, когда обман раскрылся, новичка дружно побили, на что он, в общем-то, не обиделся. Похлюпал с минуту разбитым носом и тут же сипло пообещал нам скорую смерть от подлетающей к земле гигантской кометы. И снова мы, юные олухи, купились. Последующие несколько минут он со страстью вещал нам об ужасах, которые последуют за столкновением с небесной гостьей. Нечего и говорить, что приближение чертовой кометы нас перепугало. Таков уж был Димка Павловский – враль и выдумщик от рождения.

В детстве, когда мы жили еще в маленьком городишке Яровом, я нередко его колотил, даже макал лицом в снег, однако врагами мы все же не стали. Очень уж интересно было водиться с этим балагуром. Он же во мне, должно быть, чувствовал некую примитивную, не умеющую предавать опору. Словом, нам было не так уж плохо в Яровом, и конечно, мы ведать не ведали, что очень скоро переедем в Екатеринбург, поступим на факультет психологии и оба станем врачами. Точнее, врачом стал только я, – Дмитрий скучноватый барьер легко перепрыгнул, сразу после кандидатской сочинив докторскую, а после с головой погрузившись в бесноватый оккультизм. И снова я начал его «мутузить» – на этот раз уже на страницах газет и журналов, тщетно взывая к человеческому здравомыслию. Увы, Димка снова оказался сильнее. Вся моя аргументация оказывалась недейственной, – люди покупали его книги и шли к нему в залы, а за семинары с его участием отдавали порой последние деньги. И что толку, что я мог побить его на шпагах, – в нынешнем мире сталь ничего не решала. Абсолютно ничего…

– Прошу обратить внимание на моих ассистентов. – Ворковал между тем Дмитрий. – Сейчас они ходят по залу с книжками и четками. Четки я привез в этом году из Шао-Линьского монастыря, а выточены они из каменного высокогорного дерева. Обертоны данного дерева таковы, что с течением времени способны устранять сердечные недуги и наделять мудростью. Книги тоже заряжены целительной энергией. Это видно по массивной золотой печати на форзаце. Цена – всего сто рублей. И за книгу, и за четки. Сущий пустяк, если речь идет о здоровье. Каждое утро и каждый вечер кладите свою левую ладонь на золотую печать и, закрывая глаза, вспоминайте этот зал и эти свечи. Можете брать в руки четки, и мысль тотчас вернет вас к нашей сегодняшней встрече. Это будет подобием минисеанса, в котором роль Мага и главного целителя придется исполнять уже вам самим…

Глянув на свою соседку, я разглядел лихорадочный румянец на ее щеках. Глаза пухленькой Маши тоже не на шутку разгорелись, полные губы шептали что-то неслышимое – может быть, вторя окатистым фразам Дмитрия. Тем временем, руки девушки уже вовсю шарили в кошельке, нервно отсчитывая мятые десятки. Судя по всему, насчет внушения я ничуть не ошибся. Свою публику Димон, в самом деле, гипнотизировал.

– Попутно отмечу знаменательный факт, который был, кстати сказать, засвидетельствован множественными представителями прессы. В 1999 году, когда я молился в немецком костеле городка Брехенвиль, кривая преступности снизилась до нулевой отметки. Полицейским в тот день просто нечего было делать. От местного же бургомистра я получил в подарок золотой кубок и рыцарскую шпагу. Потому что именно в этот день у него полностью прошло воспаление селезенки…

Я сдерживался изо всех сил, но зубы мои все равно поскрипывали. Видит Бог, я старался! Я делал все, чтобы не допустить сеансов этого шарлатана. Не раз и не два я выступал по телевидению, успел даже сочинить про Димку несколько обличающих статей, но, увы, все прошло впустую. Павловский с блеском продолжал гастроли по Сибири и Уралу, снимая с кошелькового моря жирные пенки, с каждым днем увеличивая количество своих поклонников.

Глядя на него, я неожиданно припомнил жаргонное словечко «лепила». Доктор оккультных наук и впрямь лепил слова, как пироги. А главное – моего давнего знакомца слушали! Более того, многие этому волоокому красавцу верили!…

Возможно, я злился напрасно, но у меня просто не получалось иначе.

Когда помощники добрались до нашего ряда, Маша порывисто сунула стопку десятирублевок в потную ладонь продавца и почти выхватила брошюрку с «золотой» печатью. Шумно вздохнув, я поднялся. Отодвинув с пути шустрого ассистента, демонстративно двинулся к выходу. Возможно, излишне демонстративно, поскольку находчивый «маг» тут же не замедлил прокомментировать мой уход:

– А вот и первое действие целительных сил! Из зала потянулось все злое и недоброе. И это уже не выдумка, это знак свыше! Можете не сомневаться, что вскоре нечто подобное начнет происходить в ваших душах и ваших телах…

Увы, Димка остался верен себе. За схватку в костюмерной он сумел быстро и легко рассчитаться со мной. Я уходил из зала поверженным. Я выходил под вольное небо глубоко посрамленным.

Самое обидное, что, оказавшись вне зала, я вдруг понял, что в чем-то мой старый школьный товарищ прав. Я действительно был зол на весь мир. Он – этот мир – не устраивал меня по целому ряду параметров. Он был жутко несовершенен, и что самое ужасное – с каждым годом его несовершенство только возрастало. Становился более грязным воздух и возрастало количество бойцовых собак на улицах, каждый год в России становилось на полтора миллиона больше автомобилей и более чем на полмиллиона уменьшалось число жителей. Что касается моего собственного заоконного неба, то, некогда голубое и располагающее к подростковым мечтаниям, оно исчезло около месяца назад. Его перекрыл каменный гриб выпершего из земли шестнадцатиэтажного здания.

Это было не слишком достойно, но я ничего не мог с собой поделать. Психолог, превращающийся в брюзгу, – скверный психолог, но именно это происходило со мной в последние годы. Пожалуй, протекай моя жизнь в лесу, в горах или у моря, я мог бы в полной мере упиваться красотою планеты, любить человечество и лелеять абстрактное добро, но я обитал в городе, и моими ежедневными собеседниками являлись конкретные люди, страдающие конкретными психозами. То есть, так это только называлось – психозы, – главная проблема моих пациентов была та же, что и у меня. Им также не нравился приютивший их мир, он пугал их и нервировал, он лишал их сна и покоя. С ужасом они читали о терактах и грабежах, а, глядя на телеэкраны, всякий раз видели, как не похожи они на своих обожаемых кумиров. На их беду, мировая эталонизация успела коснуться внутреннего состояния человека, а потому каждая телепередача и каждый газетный лист ежеминутно подтверждали их неизлечимую ущербность.

Уверен, все гении прошлого – от Диогена до Ландау были бы определены сегодняшней медициной как люди психически ненормальные. Рассуждая логически, они и впрямь были ненормальны. Уверен, что такие люди, как Таривердиев, Пушкин, Гоголь или Тарковский также являлись в значительной степени ненормальными. Более того, само слово «норма», возможно, казалось им оскорблением.

Тем не менее, психопатия, какой бы она ни была, на поверку оказалась штукой крайне заразной. В какой-то степени многочисленные комплексы моих пациентов успели перекочевать и в меня. Ужасно, но благодаря своей работе, я стал обращать внимание на вещи, которые раньше меня абсолютно не волновали. Я вдруг увидел, что мой нынешний город представляет собой страшноватый гарлем с замусоренными улицами и уродливыми домами, с памятниками, вызывающими приступы гомерического хохота, с людьми, готовыми в любую секунду окрыситься и укусить.

В отличие от того же Димки Павловского меня никогда особенно не тянуло к эстетике, а тут я вдруг неожиданно приобщился к стихам, начал присматриваться к архитектуре, стал внимательнее прислушиваться к песенным текстам. Я осознал, наконец, что газеты у нас читают, а книги просматривают, и понял, что первыми друзьями обывателя давно стали телевизор, сотовый телефон и компьютер. Дальше больше, – бдительно озирая улицы Екатеринбурга, фасады окружающих зданий, внешнюю лепнину пышных офисов и правительственных дворцов, я обнаруживал повсюду тотальную безвкусицу и удручающее благодушие по отношению к писающим на углах «мальчикам». Впрочем, писали уже и девочки – на выходе из кафе и ресторанов, за гаражами и в парковых кустиках. Одну такую красавицу я как-то обнаружил возле вечного огня. Красавица была одета в подвенечное платье и, увидев меня, ничуть не смутилась. Даже попросила подойти и прикрыть ее от снующих вокруг прохожих. Жених, как она объяснила, был уже «в сиську пьян» – и не то, что прикрыть, даже сфотографироваться с невестой был не в состоянии. Пили теперь все, кололись – через одного, а пиво стало национальным напитком, потеснив даже жвачку с шоколадом. Попутно мне стал очевиден страх, питаемый городской администрацией перед книжными развалами, вещевыми ярмарками и уличными трубадурами, несанкционированно терзающими струны скрипок и гитар.

• Предыдущая
• 4/96
• Следующая