Кодекс чести - Гаркушев Евгений Николаевич - Страница 9

• Предыдущая
• 9/119
• Следующая

Дженни усмехнулась.

Мы слонялись по дворам с полчаса. Я начал сомневаться, что мы увидим нечто интересное, и перестал понимать, что все-таки хочет узнать Дженни: с людьми она не заговаривала – да и не с кем было говорить, – в квартиры не стучалась. Но тут мы наткнулись на компанию ребятишек, пускавших деревянные щепки в большой луже. Три мальчика лет десяти-двенадцати и девочка примерно того же возраста.

Дженни вынула из сумочки горсть конфет – американских, привезла с собой, – и протянула их ребятам. Те недоверчиво посмотрели на неожиданно щедрую тетю, но угощение взяли, захрустели карамелью. А девушка завела с ними нехитрую беседу о том, кем они хотят стать, когда вырастут. Даже умудрилась не соврать, зачем ей это нужно: сказала, что пытается выяснить, хорошо ли живется детям у нас в стране, чем они занимаются в свободное время, как учатся в школе. Малыши прониклись гордостью от осознания того факта, что их дела кому-то интересны, и начали заливаться соловьями.

Самый старший мальчик, Дима, высокий и темноволосый, рассказал, что живет один с мамой, которая получает пособие.

– Я вырасту, поучусь еще немного в школе – и пойду в локомотивное депо чинить тепловозы. Маме помогать надо, ей тяжело нас с Машей поднимать. – Маша, – как оказалось, его сестра, девочка, совершенно на Диму не похожая, – согласно закивала. – А потом выучусь на машиниста и буду по всей стране ездить. Платят хорошо, интересно.

– В армии ты служить не хочешь? – спросила Дженни, мягко подталкивая его к вопросу о получении гражданства самым коротким путем.

– Нет, мне семью кормить надо, – солидно ответил мальчик. – А на войне убить могут. Так мама говорит. Еще там долго служить вдали от дома. И экзамены можно не сдать.

– Да. – Я кивнул. Молодой прагматик меня позабавил – в таком возрасте, как правило, еще не рассуждают о тяготах армейских будней.

– А вы служили в армии, дядя? – обратился ко мне светловолосый малыш Ваня. – Вот у вас и меч на боку…

Глазастый мальчуган сразу заметил клинок, который я прикрывал плащом от посторонних взглядов.

– Служил. Это действительно сложно и опасно. А клинок у меня не потому, что я должен им воевать, а потому, что человек, который становится гражданином, должен всегда отвечать за свои слова.

– Я хочу быть гражданином, – солидно заявил Ваня. – Буду драться на дуэлях и убивать тех, кто обидел меня или моих друзей. Вот только папа не покупает мне шпагу. У него самого нет, и он говорит, что она мне не нужна.

– Гражданин, – фыркнул кареглазый Костя – как мне показалось, самый хитрый из всех детей. – Если у тебя папка – житель, то нечего и мечтать. Будешь хлеб печь.

– Не буду! – возмутился Ваня.

– Будешь. Или пристукнут тебя на первой же дуэли. Вон у Митьки Абросимова брат пошел в армию – и все.

– Что – все? – вздрогнула Дженни.

– Похоронили, – мрачно объявил мальчик. – Даже тело домой не привезли – прислали похоронку, и пенсию семье назначили маленькую, временную.

Последние слова он явно повторял со слов взрослых. А ситуация – жизненная. Погиб на учениях или убит на дуэли – кто его знает, этого Абросимова, может, был задирой, с плохим характером, – а драться не умел, все же в рабочем квартале редко встретишь хорошего фехтовальщика – вот и нарвался. А поскольку служил он мало и полноправным гражданином стать не успел, пенсию семье дали только на время. Сообразно с внесенным в общественное развитие вкладом. Если бы он участвовал в боевых действиях – дело другое. Но никто необстрелянных ребят в бой не посылает.

– Вот, – торжественно и немного злорадно сказала Дженни, когда мы отошли от мальчишек. – А ты говоришь, что система гражданства – не наследственная. Каждый из этих мальчиков может стать гражданином, только пройдя сложные, порой смертельные испытания. Уверена, сыну любого дворянина получить гражданство гораздо легче.

– Сыну гражданина, – поправил я девушку. – Сейчас не принято называть сословие, из которого произошел. Да, сыну или дочери граждан легче – отчасти. Они видят цель и уверены в своих силах. Но разве не так в любом деле? Кому проще получить высшее образование – ребенку, у которого отец и мать инженеры, учителя, врачи, или сыну уборщицы? Кому легче устроиться в жизни – ребенку из богатой семьи или воспитаннику детдома? У детдомовца тоже есть все шансы – но ему будет не в пример тяжелее.

– Демократия и всеобщее избирательное право – основа свобод граждан, – изрекла девушка.

– Полная свобода ведет к вседозволенности, – парировал я. – Наше общественное устройство кажется мне вполне справедливым. По крайней мере уровень преступности у нас в три раза ниже, чем в Америке.

– А уровень смертности молодых людей – в два раза выше. Не слишком ли высокая цена?

– За все надо платить. Во всяком случае, мы не боимся ходить по улицам в любое время дня и ночи.

– Не расставаясь с клинком, – довольно ядовито заявила Дженни.

– Но и ты ведь не ходишь по улице с завязанными глазами или скованными руками.

– Интересное у вас понятие о свободе…

– Свобода – это защищенность.

– Нет, свобода – это уважение себя и других.

– Тоже верно. Только люди еще не достигли таких высот развития, чтобы действовать не по принуждению. И в России, и в Америке.

Темнело. Во дворах зажглись редкие фонари – зачастую просто лампочки, вкрученные в пластиковые патроны. Иногда они были защищены металлическими сетками или толстым стеклянным колпаком. И прежде безлюдные дворы опустели полностью.

– Пойдем домой? – спросил я у Дженни.

– Боишься гулять в бедных районах ночью? – начала подначивать меня девушка.

– Я уже не в том возрасте, чтобы вестись «на слабо». Знаешь, что это означает?

– Примерно догадалась.

– Так вот, если тебе это доставит удовольствие – будем бродить здесь хоть до полуночи, хоть до утра. Но, по-моему, ты устала. Да и нечего нам здесь больше делать.

– Ладно, пойдем.

Мы свернули в проулок – я решил выйти на проспект и поймать такси. Возвращаться пешком было долго и утомительно. Между двумя пятиэтажными домами стояла компания молодежи – человек восемь. Стоят – и стоят. Может быть, Дженни и думает, что жители бедных районов – дикие звери, которых опасаются благовоспитанные граждане. Я-то прекрасно знаю, что, как правило, даже пьяные компании и обкуренные подростки безопасны. Максимум, на что они могут решиться, – это пристать к вам с какими-то мутными излияниями. Граждане образованны, и некоторые жители почему-то считают, что они должны просвещать их по мере сил. Отчасти верно, только вспоминают они об этом только во хмелю – и вопросы, которые их интересуют, очень далеки от реальности.

• Предыдущая
• 9/119
• Следующая