Легионер. Дорога в Помпеи (СИ) - Гуров Валерий Александрович - Страница 17

— Скакуна господина Исаака? — удивился раб.

— Его самого.

Своей просьбой я хотел разом убить двух зайцев. Избавиться от раба (тот пробудет в отлучке несколько часов) и максимально затруднить возможную погоню, оставив хозяина каупоны без лошади.

— Но мой господин сказал, что… я сейчас переспрошу у господина!

— Пожалуйста, уточняй, — я со вздохом пожал плечами.

Дождался, пока раб поднимется, и тут же стукнул ему рукоятью кинжала в висок. Раб спикировал макушкой в землю, будто страус. Ну, я, по крайней мере, попытался.

— Не задались переговоры? — усмехнулся подошедший Паримед.

— И на старуху бывает проруха.

Я высвободил лошадь Исаака и хлопнул ее по боку. Животное заржало и понеслось прочь. Покосился на раба, который после удара в висок лежал в отключке. Идиот, конечно, а ведь мог забрать лошадь и деньги и уйти в закат. Сам себе выписать освобождение, а на вырученные деньги несколько месяцев жить припеваючи. Но каждый сам кузнец своего счастья.

— Уходим, Паримед.

Мы вскочили на лошадей и ускакали в сторону большой дороги.

Друзья, дайте лайков! Помогите встать в горячие новинки!

Луций Корнелий Сулла пребывал в думах. Обмыслить было что. Сулла никогда не стремился быть диктатором и даже запрещал называть себя царем. Но дрогнувший порядок в Риме можно было восстановить лишь твердой рукой, наделенной единоличной властью. Он всего какие считанные месяцы назад вернулся в Италию, чтобы спасти Республику, оказавшуюся на грани краха из-за горстки безумцев. Теперь все они, один за другим, были разбиты, зачинщики умерли собачьей смертью. Сулла отплатил им, говоря с ними на том языке, который они понимают.

Безумец Марий, и с ним Цинна, устроили резню в Риме и вынудили Суллу прибегнуть к языку крови и стали. Не он первый развязал бойню, но именно поставит точку в десятилетней распре. И если потребуется, Луций Корнелий не остановится ни перед чем. Враги Рима будут уничтожены, как и те, кто сочувствовал этим негодяям.

Прямо сейчас Сулла был занят делами не самыми приятными, но нужными. Феликс составлял списки тех, с кем Республике отныне было не по пути. И сильная рука непобежденного полководца дрогнула лишь однажды.

— Я хочу знать, что решил этот мальчишка, — сухо распорядился Сулла, когда один из его ближайших соратников явился с отчетом.

— Цеза­рь пуб­лич­но добивается ­жре­че­ской долж­но­сти фла­ми­на Юпи­те­ра.

Гай Юлий Цезарь… Марий Старший был женат на его тетке, Юлии, а Марий Младший, родившийся в этом браке, был двоюродным братом Цезаря. При этом сам юный Цезарь являлся зятем другого личного врага Суллы — Цинны.

— Хочет, значит, всю жизнь посвятить Юпитеру…

Что-то было в этом капризном юноше, которому едва исполнилось восемнадцать лет. Луций Корнелий хорошо помнил тот напор, с которым этот юноша копил долги, и то обаяние, которым Гай обладал. И было такое, Феликс ловил себя на мысли, что даже испытывает к юноше отеческую симпатию. Наверное, только поэтому мальчишка до сих пор оставался в живых, несмотря на все свои выходки.

Желание Цезаря публично добиваться жреческой должности Сулла воспринял с болью на душе. Как прежде с горечью узнал о его отказе развестись с дочерью Цинны — Корнелией. А вот кон­су­ляр Пизон согласился с подобным и по требованию Суллы раз­вёл­ся с Анни­ей, бывшей женой. Цин­ны. Но Цезарь, лишившийся защиты в лице могущественного тестя и двоюродного брата, по-прежнему стоял на своем.

— Цезарь отказался выполнять требование os­ten­ta­ti­ve Sig­nal, — докладчик озвучил то, что у Луция Корнелия уже крутилось в мыслях.

Гай Юлий отказывался войти в новую систему и отстраниться от своих прежних связей, а значит, он становился врагом Республики и ее устоев.

Выход существовал один… хотя, видят Боги, Сулла хотел избежать крайностей.

— Внесите его имя в списки, — распорядился полководец. — В этом маль­чиш­ке — слишком мно­го Мари­ев.

— Наконец-то, — облегченно выдохнул Паримед. — Мы на месте, Квинт.

Мы увидели вдалеке вулкан. Везувий смотрелся величественно. Сейчас он был затянут дымкой и спал, не показывая никому, насколько грозен. Никто в Помпеях еще не знал, что извержение через сто лет прекратит существование древнего города раз и навсегда. Я много читал о том извержении и помнил, что цифра погибших была четырехзначной. Были стёрты с лица земли несколько тысяч жителей.

И не только, кстати, в самих Помпеях. Такие города, как Геркуланум, Оплантус и Стабии тоже сильно пострадали в тот злосчастный день от природного катаклизма.

Сейчас же я с удивлением видел, что у подножья Везувия полным ходом кипела жизнь. Издалека можно было различить несколько небольших селений…

— О чем задумался? — спросил Паримед, видя, как я внимательно рассматриваю вулкан.

— Ни о чем важном, — я покачал головой.

Не скажешь же, что очень скоро над Везувием поднимется облако из пепла и камней высотой более чем в тридцать километров. Не скажешь, а то с такими предсказаниями можно быстренько оказаться в жерле этого самого вулкана… древние, они такие — поговорка «не буди лихо, пока спит тихо» ими воспринимается буквально.

Мы прошли остаток пути, не останавливаясь. Одним рывком проскакали всю ночь напролет, поэтому к рассвету преодолели оставшиеся десять лиг.

Погони не было.

Хотя я всё-таки убедил Паримеда организовать засаду в полулиге от каупоны. Около часа мы сидели с мечами наголо, но никто так и не пришел. О потерянном времени я не пожалел, к таким вещам ни в коем случае нельзя относиться небрежно. Моя же жизнь и смерть была тому свидетельством.

— Ларид не рискнет за нами гнаться, — резюмировал Паримед, пряча клинок.

Я вопросительно изогнул бровь.

— А для чего? Чтобы быть позорно казненным? — грек отмахнулся.

— Он знает, куда мы едем?

— Знает… а что с того?

Грек считал, что хозяин каупоны попросту избавится от тела Исаака и забудет все как страшный сон. Как говорится, меньше вопросов задаешь — крепче здоровье и сон. А насчет казни… если нас с Пирамедом возьмут за мягкие места, то, мол, вскроется не только их с Исааком деятельность, но и самого хозяина. Объяснение я счел исчерпывающим и успокоился. Поэтому идею сворачивать с дороги отложил.

Сами Помпеи располагались на возвышенности — на крутом холме с почти отвесными сторонами из застывшей, что символично, лавы.

Однако можно было сколько угодно критиковать местных за неосторожность при выборе места для проживания, но в Помпеях, как и в окрестностях, жили далеко не идиоты. Холм давал горожанам отличную защиту, да и располагался почти у самого берега моря, что давало помпейцам дополнительный контроль над водными путями в устье Сарна. А что насчет извержения, тут мне вспомнилась поговорка — раз в сто лет и палка стреляет. Сейчас Везувий был покрыт плотной стеной растительности, в том числе и деревьями, росшими не один десяток лет. Это указывало на то, что память предков вряд ли сохранила хоть какие-то знаки того, что вулкан может быть активен.

Однако это были мои размышления, интересно было узнать мнение грека, который много общался с горожанами. И вообще был их современником.

— Ну вулкан и вулкан, он же спящий, — пояснил Паримед с лёгким удивлением. — Здесь лучшее расположение. Карту Рима видел?

— Приходилось.

— Ну так вот, Помпеи — это как ладонь, а пальцы — торговые пути. А еще тут земля с золой, — добавил он, а видя моё недоумение, пояснил: — даже растить ничего не надо, посадишь — так вырастет.

Что ж, моё солдатское одеяние и не обещало познаний в приусадебном хозяйстве. Зато я заметил, как хочется Паримеду расписать это место покраше — как самое лучшее на земле. Чаще всего такое бывает в одном случае.

— Ты что, сам местный? — решил уточнить я.

— Родня кое-какая здесь живет, это да, я сам тоже из Кампании, но чуть южнее. В главном же ты прав, — он вздернул и без того заметный нос чуть повыше и провозгласил: — Помпеи — греческий город, если кто скажет обратное — не верь. Это греки нашли этот холм, Юпитер знает когда.