Десятое Блаженство (СИ) - Большаков Валерий Петрович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая
— Да наоборот! Чем раньше войска введут, тем меньше жертв! Эти же придурки не сами друг друга режут, их Европа науськивает!
— Ой, всё! Хватит политики! — решительная рука Али подхватила пульт, пальцем нащупывая кнопку. Экран погас, чернея, как квадрат Малевича. — Будто других тем нету…
— Есть, — дипломатично улыбнулся я, заводя новый разговор. — Изя, а у тебя в марте-апреле ничего не намечается? Ну, там, экспедиции какие-то? Конгрессы с симпозиумами?
— В марте-апреле у Изи отпуск, — фразисто сообщила Аля, подкладывая мне колбасок.
— Ага! Изя… Недельки через две Гайдай и его команда вылетят в Израиль, там начнутся съемки нового фильма. И режиссеру срочно требуется историк-консультант. Искать аутентичные руины, вести раскопки по всем правилам… Ты как? Можно неплохо заработать, и…
— Заработать — ладно, — отмахнулся Изя, подпуская к губам мечтательную улыбочку. — Главное, я впервые попаду на историческую родину!
— Так ты «за»?
— Обеими руками — и одной ногой!
— А почему — одной? — удивилась Соня.
— Так на другой я стоять буду!
Альбина не сделала замечаний супругу, но изрядно поскучнела.
— Изя уже и в Мексике побывал, и в Египте… — медленно проговорила она. — В Ираке, в Иране… А я вообще нигде не была, даже в Болгарии!
Динавицер переглянулся со мной, и воскликнул:
— Ну, так поехали! Мне заплатят, а на тебя я свои отпускные потрачу!
— Ой, да ну-у… — отмахнулась Аля. — Что ж я, Сонечку одну оставлю?
— Ма-ам, — ласково улыбнулась девушка, — мне уже восемнадцать годиков, вообще-то.
Алькин взгляд встревоженно заметался.
— Ой, да вы чего? Вы что, серьезно?
— Поехали, Аль! — подключилась Рита. — Ну, правда! А то ты совсем уже домоседкой стала! Поехали!
— Ой, ну я не знаю… — период отрицания плавно переходил к жестоким сомнениям. — Я там… Ну… Это же так далеко!
— Далеко — это Луна! — отрезал Изя. — А Тель-Авив рядом почти!
— Ой… — мучительное противоборство желаний отразились на лице Альбины. — Ну… Ладно, только…
— Без «только»! — сурово сказал Динавицер. — Едем, и всё!
Соня захлопала в ладоши, наверняка предвкушая месяц свободы и независимости, а ее папа плеснул всем текилы.
— Ну, за плавающих и путешествующих!
— За тебя, Алечка! — прозвенела Рита.
— За мир во всем мире! — постановил я.
Воскресенье, 1 марта. Ночь
Щелково-40, улица Колмогорова
Рита рассказывала, что, когда я «сливался в экстазе» с Наташей, выглядело это странно — наши тела почти не шевелились, лишь мелко подрагивали. Маленько напрягались мышцы, иногда чуть сгибались ноги в коленях или елозили руки. Глубокое дыхание то учащалось, прерываясь стонами, то стихало.
Двоих как будто качало на волнах нирваны. И только мозг неистовствовал, гоняя Силу от чакры к чакре.
Забавно, что при этом мы вовсе не выпадали из реальности. И слышали всё, и видели. Просто закрывали глаза, дабы не отвлекаться на окружающий мир…
…Я разжмурился первым. Лицо Инны круглилось совсем рядом. Ее ресницы трепетали, словно у заснувшего дитяти.
Отлепив ладонь от круглой, налитой груди, я огладил Инкины растрепанные волосы. Женщина вздохнула, и открыла глаза. В их влажной синеве дрожала блаженная мольба.
— Мишенька… — слетело с сухих губ.
Я тут же накрыл их поцелуем. Ощутив игривое касание Инкиного язычка, вернул ладонь на старое место, вдавил набухший сосок в атласную тугость. На сквознячке таял терпкий запах «молодильного зелья».
— Нельзя же долго… — задышливо прошелестел ласковый укор. — Ай… Мишенька, не выходи… ладно? Побудь еще, просто так…
— Ладно.
Долгая весенняя ночь темнела за окнами, помаргивая яркой звездочкой. Дверь в Инкину комнату я прикрыть забыл, и ощущал, какая тишина зависла в доме — ясно различалась энергичная поступь Коши. Блеснув зелеными зрачками, кот шмыгнул на галерею.
— Мне так хорошо с тобой… — нежный шепот развеял безмолвие.
— Мне тоже.
— А мне все равно хорошее! — хихикнула Инна. — И, вообще, всё прекрасно! И в театре, и в кино… А самое прекрасное — здесь, в твоем доме…
— В нашем доме, — мягко поправил я.
И уловил сладкую улыбку.
— Ну, всё, Мишенька… А то Рита заждалась уже. Ай…
Полегонечку освободясь, я присел на краешек узкой, «девичьей» кровати.
— Спи. Сегодня не вставать.
— Ага… Мишенька… Я тебя очень, очень люблю!
Лунный свет выбелил нагое женское тело, оттенив влекущие западинки. Опираясь ладонью о вздрагивающий живот, я дотянулся до Инкиных губ.
— И я тебя.
Было ли мое признание честным? Или мне всего лишь хотелось красивой правды? А, может, я просто надеялся, что когда-нибудь главные слова станут созвучны реалу?
Чтобы смазать возвышенность момента, я пощекотал Инке гладкий лобок. Женщина захихикала, поджимая колени, и луна окатила стройное бедро голубым сиянием. Картинка!
Покинув Инкину спальню, я тихонечко прикрыл за собою дверь.
Суббота, 14 марта. Утро
Москва, улица Мосфильмовская
Под «читку» Гайдай приспособил съемочный павильон номер восемь. Сегодня обширное помещение пустовало, и даже декорации были разобраны.
Легкие столики, как бы не заимствованные в столовке, выглядели странно, сдвинутые посередине павильона — свет падал на них сверху, раздвигая гулкий, загустевший мрак.
Рита мягко улыбнулась, замечая любопытство Миши и Наташи, новеньких в киношном закулисье.
Актеры, приглашенные Леонидом Иовичем, вели себя дружелюбно с Гариным, а тот не обращал ровно никакого внимания на звездные статусы — в одном тоне разговаривал и с Видовым, и с Эшбахом, и с Виторганом.
Гайдай хлопнул дверью, стремительно врываясь и шелестя ворохом бумаг.
— Всем привет! — бодро затараторил он, приседая во главе импровизированного «монастырского» стола. Видимо, эта аналогия тоже пришла ему на ум. — Начинаем нашу… э-э… тайную утреню! Та-ак… По ролям. Роль Иешуа Менеца исполнит Дмитрий Харатьян. В образ писателя Петера Эйзенхардта войдет Андреас Эшбах…
Автор сценария радостно улыбнулся при звуке своего имени.
— Лидия Эйзенхардт — Инна Дворская. Главный буржуин Джон Каун — Эммануил Виторган. Ну, кто в главных ролях, я уже говорил, кажется… Стивен Фокс — Олег Видов, Юдит Менец — Рута Шимшони. Сьюзен Миллер — Маргарита Гарина. Вы уж блесните, Риточка!
— Я постараюсь, — потупила глазки «Лита Сегаль».
— Ага… Так… Эмиссар Ватикана, инквизитор Луиджи Скарфаро — Владимир Мсрян. Профессор Чарльз Уилфорд Смит — Александр Белявский. Главный охранник Райан — Сергей Жигунов. Ури Либерман — тот настырный журналюга из «Джерусалем Пост» — Михаил Боярский. Папа Римский — Роман Громадский… Растете, Роман Борисович! — ухмыльнулся Гайдай. — До этого вы только кардинала Монтанелли играли!
По съемочному павильону рассеялись смешки.
— Да, представлю вам еще одну дебютантку — она снимется в паре эпизодов… Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин!
— Да просто Марина, — смутилась порядком обрусевшая бразильяночка. — Я учусь на третьем курсе ГИТИСа, и… Мне очень, очень приятно просто быть здесь, с вами! А уж сниматься… Мечта!
Хорошенькая и непосредственная, Мариша понравилась всем — одобрительные смешки, мужские, в основном, разошлись по павильону, теряясь в гуще теней.
— Ну, во-от… — затянул Леонид Иович, нервно-зябко потирая руки. — Мы с Андреасом нашли, так сказать, общий знаменатель. Я согласился с ним, что переписывать роман совершенно излишне, но вот сценарий должен выглядеть, как переработанная версия книги. Ориентировочно, наш художественный фильм будет разбит на четыре длинные часовые серии… — он задумчиво потер подбородок. — Мне самому непривычна работа над «Видео Иисуса». И дело даже не в объеме сцен и кадров. Девятнадцатого мы вылетаем в Израиль, и за два месяца, до наступления летней жары, должны будем снять основную часть фильма. Да-да! Я не шучу! Поэтому нам нужно очень хорошо, отчетливо поработать. Товарищи из «Элрона» предоставят целый караван грузовиков с кунгами, набитыми дорогущим оборудованием. Будет нам и свет, и звук, и даже оцифровка. Хотя, если честно, я понятия не имею, что это такое!
- Предыдущая
- 6/55
- Следующая