Баба Люба. Вернуть СССР 2 (СИ) - Фонд А. - Страница 23

Я молчала, судорожно рассуждая. Ведь по сути вот он, шанс!

Если я сейчас попаду к нему в библиотеку, то найти нужную мне книгу — дело несложное. И легко выполню просьбу Ростислава. А там сразу же — поездка в Киев, знакомство с американцами, затем — поездка в Бруклин. Всё просто.

Но что-то внутри царапнуло. Что-то сжимало и не давало возможности даже выдохнуть.

Я подавила вздох. Угу, мы же не ищем лёгких путей. Не наш метод, правда?

Всеволод продолжал смотреть на меня, ожидая ответа.

И я сказала:

— Отлично. Мне как раз нужно проникнуть к вам в библиотеку, найти там книгу в бордовом переплёте и вытащить оттуда письмо, чтобы вы не заметили.

Всеволод побледнел.

— Давайте поговорим, — хрипло сказал старейшина, бросая тревожные взгляды по сторонам, не слышит ли кто, — но только не здесь. У меня есть вкусный чай с бергамотом.

— Давайте, — позволила себе лёгкую улыбку я, хоть чай с бергамотом ненавижу с детства.

Мы вышли из Дома молитвы через чёрный выход во внутренний дворик. Я ещё здесь ни разу не была. В отличие от двора, к примеру, у деда Василия, здесь было совсем по-другому: по периметру разбиты небольшие клумбы с гладиолусами. Представляю, когда они расцветут — как здесь красиво будет. На заднем плане был растянут большой шатёр, или палатка, вроде как у военных, но не хаки, а синяя с серыми вставками. Интересно, зачем она здесь? Небольшой флигилёк чуть поодаль, по-видимому, служил летней кухней — оттуда вышла раскрасневшаяся женщина в фартуке и с закатанными рукавами. Она несла перед собой таз с водой, которую вылила под яблоню.

— Здравствуйте! — поприветствовала она нас добродушной улыбкой. — Сегодня у нас пирожки будут, с яблоками.

— Мир тебе, Алёна, — кивнул Всеволод, — пирожки с яблоками — это хорошо. Ты же на гостей наших тоже рассчитываешь? Тебе сестра Инна сказала?

— Всем хватит, — кивнула она и ушла обратно, прихватив таз.

Когда она открывала дверь, оттуда вкусно пахнуло жареной картошкой и гороховым супом.

— Алёна раньше работала в торговле, а потом союз развалился, и она осталась без работы, — пояснил Всеволод. У неё свёкр лежачий, а муж на заработки уехал и не вернулся. Вот она и взялась готовить здесь нам, раз работы нету. Так и осталась.

Я кивнула, не зная, что уместно говорить по этому поводу.

— К нам, в основном, приходят люди, которые сбились с пути, или кому нужно духовное утешение, или кто бедствует, у кого горе какое. У всех по-разному бывает, — вздохнул Всеволод и пропустил меня в дом, черный вход которого тоже выходил в общий двор.

Прихожая была по-спартански пустой, только вешалка, стул, на котором можно сесть и разуться, и потёртая ковровая дорожка на полу. Здесь пахло гуталином, пирожками с вишней и типографской краской.

— Здесь я обитаю, — пояснил Всеволод, разуваясь, — проходите, пожалуйста.

Остальной дом тоже не впечатлял. Судя по количеству дверей, там было четыре комнаты. Мы прошли в одну, Всеволод распахнул двери и пропустил меня вперёд. Я вошла и осмотрелась. Здесь тоже было аскетично: посреди комнаты круглый стол, заваленный грудой бумаг, журналов и каких-то брошюр. У стены в рядочек выстроились стулья, в углу — диван. Всё остальное место занимали книжные шкафы и полки, буквально в три ряда заставленные книгами и журналами. Стены обклеены дешевенькими обоями в цветочек.

— А это мой кабинет, — пояснил Всеволод и придвинул стул ближе к столу, а сам сел напротив и посетовал. — Всё никак себе нормальный письменный стол не приобрету. За круглым писать не удобно.

Я сочувственно улыбнулась.

— Рассказывайте, — велел он и внимательно уставился на меня. О сдерживаемом волнении свидетельствовали лишь подрагивающие нервные пальцы.

— Понимаете, Всеволод Спиридонович, мне нужно украсть у вас книгу в бордовом бархатном переплёте, — повторила я, и пояснила, — точнее не саму книгу, а письмо, которое там находится. Ну, и всё.

Всеволод тяжко вздохнул и пристально посмотрел на меня:

— А кто именно вас попросил сделать это, вы, конечно же, не скажете, да, Любовь Васильевна?

Я пожала плечами и слегка отстранённо улыбнулась.

— Но при этом вы всё-таки решили сообщить мне, — продолжил Всеволод и, прищурившись, спросил, — а почему, можно узнать?

— Если я скажу, что вы мне по-человечески нравитесь, вы же всё равно не поверите? — чуть насмешливо изогнула бровь я.

— Почему не поверю? — устало вздохнул старейшина и побарабанил пальцами по столешнице. — Интуиция подчас бывает гораздо прозорливее разума.

Я хотела ответить, но Всеволод продолжил:

— Это письмо… если оно попадёт не в те руки, наша конфессия прекратит своё существование… Дом молитвы отберут в пользу государства, всех руководителей посадят, а люди останутся наедине со своими проблемами…

Я молчала, потрясённо уставившись на него.

— И тот, кто вас об этом попросил, безусловно рассчитывает на это, — Всеволод вскочил и нервно заходил туда-сюда, — если бы дело касалось только меня — то ладно, пусть так. Я готов вынести все испытания, но ведь под шумок пострадают и такие, как Марина или Алёна. Они же просто несут Слово Божье тем, кто нуждается в утешении, пытаются спасти души от грядущего конца света.

Он резко остановился и посмотрел на меня:

— А такие, как ваша соседка, останутся беззащитны перед алчными родственниками. Вы знаете, что Агрипина Ивановна перестала пить керосин, или что она там пила, и заниматься прочей дурью? Сейчас она читает псалмы, и вы знаете — у нее это довольно хорошо получается. Я сам удивлён, она ведь на глаза слабовата, так, чтобы ей разрешали читать, она их все наизусть учит. Наизусть! В таком возрасте!

Всеволод опять принялся нарезать круги:

— Вы понимаете, Любовь Степановна, скажу откровенно, раз такой разговор пошел, ведь для всех этих людей дело даже не в вере. Да-да! Вера тут вообще ни при чём!

Я аж икнула от неожиданности.

Поняв по моему ошарашенному лицу, что я в глубоком изумлении, старейшина плюхнулся обратно на свой стул и, глотая от эмоций слова, пояснил:

— Что, странно слышать такие слова от руководителя Церкви? — он кривовато ухмыльнулся, — понимаете, для всех этих людей здесь главное то, что мы дали им Цель! Ведь все они давно потеряли смысл жизни. Вот и начинают из-за этого, кто уринотерапией лечиться, кто водку хлестать, кто еще что похуже. А мы им цель дали и вот уже для них жизнь заиграла новыми красками, они знают, что нужны, востребованы. И главное, они знают, что они не одни такие, что есть соратники, товарищи, которые всегда подставят плечо, если будет трудно.

Я продолжала молча, во все глаза смотреть на старейшину.

— Вам это ничего не напоминает? — хмыкнул он.

Я покачала головой.

— Коммунизм! — Всеволод тряхнул головой и развёл руками, — если раньше был СССР и у всех людей была конкретная цель — построить коммунизм к двадцатому году. То теперь, после развала, они все потерялись. Не знают — зачем дальше жить, что потом будет. Молодежь, те, у кого дети есть, им работать много надо, некогда рефлексировать, у них хоть маленькая цель, но есть, а вот что делать таким как Агрипина Ивановна, Алёна, Марина? Вот для этого наша организация и нужна! Понимаете?

Я кивнула, мол, понимаю.

— А тот, кто решил нас этим письмом уничтожить — он хочет всех этих людей погубить!

— Думаю, он всего лишь хочет стать на ваше место, — сказала я.

— Ростислав, значит? — догадался Всеволод и выругался под нос, — вот утырок!

Я промолчала.

— Не понимаю, откуда в столь молодом возрасте такие амбиции? — вздохнул Всеволод, — чтобы руководить такой организацией, нужен опыт, и опыт немалый. Я, прежде, чем стать старейшиной, был директором крупной ткацкой фабрики.

— А что с ней стало, с фабрикой вашей? — не удержалась я.

— Приватизировали, — нахмурился Всеволод и быстро перевёл тему, — значит, Ростислав решил заполучить письмо, да ещё и чужими руками… причём, считай, накануне Конгресса…