Бедная Лиза (СИ) - "Анонимyс" - Страница 51

– Умираю мало-мало! – неожиданно закричал китаец и, откинувшись в кресле, картинно закатил глаза к потолку.

На несколько секунд в комнате воцарилась изумленная тишина.

– Это и есть Пушкин? – с подозрением спросил Вальфьерно.

– Да, – с каменным лицом отвечал Загорский, переходя на английский. – Это начало его бессмертного романа в стихах «Евгений Онегин». Мы прочли его на два голоса, по ролям.

Растерянный хозяин дома слегка откашлялся: он, разумеется, не слова не понял, но сразу почувствовал особенную энергичность и музыкальность пушкинских виршей. А о чем этот бессмертный роман?

– О любви и ненависти, – отвечал Загорский. – О жизни и смерти. Впрочем, как вы, наверное, догадываетесь, я явился к вам не затем, чтобы беседовать о поэзии.

– Для чего же, в таком случае, вы явились? – улыбнулся хозяин.

Действительный статский советник покосился на охранников. Дело в том, что у него к господину Вальенте дело весьма деликатного свойства, и он не хотел бы, чтобы при разговоре присутствовали посторонние люди.

– Если вы про моих телохранителей, то не беспокойтесь, – отвечал Аргентинец, весело улыбаясь. – Эти головорезы не знают никакого языка, кроме своего родного испанского, так что мы можем разговаривать совершенно свободно.

Загорский снова пожал плечами: как скажет любезный хозяин.

– Итак? – Вальфьерно неотрывно глядел ему в лицо, глаза его перестали быть ласковыми.

Итак, князь Барятинский желал бы приобрести одну очень ценную вещь. Вещь эта считается пропавшей, однако у него есть основания полагать, что сеньору де ла Соте известно местонахождение этой вещи и более того, он может содействовать в ее приобретении. Разумеется, его посреднические услуги будут щедро оплачены.

Загорский говорил все это, заметно волнуясь и, наконец, даже умолк, очевидно, не в силах с собой справиться.

– И что же это за вещь? – негромко спросил Вальфьерно, не отрывая глаз от собеседника.

– Речь идет о картине Леонардо да Винчи, которая называется «Мона Лиза дель Джоконда», – выдохнул Загорский.

Вожделенное имя, наконец, прозвучало, однако хозяин дома даже в лице не изменился, все так же глядел на действительного статского советника без всякого выражения. Так продолжалось, наверное, с минуту. Наконец он немного пошевелился, как бы усаживаясь поудобнее.

– Вы, конечно, знаете, что Джоконда была украдена, – начал он вкрадчиво.

Загорский кивнул: разумеется, он знает.

– Несмотря на это, вы хотите ее приобрести, – продолжал Аргентинец.

Загорский снова кивнул. Вальфьерно криво улыбнулся: а что заставляет князя Барятинского думать, что он, Алехандро Гомес Вальенте де ла Сота, имеет хоть какое-то представление о том, где находится картина?

– Потому что вы участвовали в ее похищении, – безмятежно отвечал Загорский.

Вальфьерно вздрогнул. Действительный статский советник, напротив, сидел неподвижно. Теперь он совершенно переменился: в лице его не было никакого волнения, он казался единым и цельным, словно вырубленным из куска гранита.

– Это серьезное обвинение, – медленно проговорил Аргентинец.

Загорский развел руками. Он далеко не моралист, и меньше всего он намерен обвинять кого бы то ни было. Нет-нет, его в этой истории интересует только картина, точнее сказать, ее оригинал. Он знает, что под видом оригинала были проданы несколько копий, но его интересует только подлинник. И он готов дать за него любые деньги…

С минуту, наверное, в комнате царила полная тишина. Хозяин дома уже не смотрел на собеседника, он опустил глаза в пол и, очевидно, о чем-то напряженно думал.

– Хорошо, – сказал он наконец, поднимаясь с кресла, – я понял, что вам нужно. Постараюсь сделать все, что в моих силах.

Загорский с Ганцзалином хотели подняться вслед за хозяином, однако не успели. Тот, не торопясь, вытащил из кармана черный кольт и направил его прямо на Нестора Васильевича.

– Что за странные шутки? – удивился Загорский.

– Увы, – отвечал хозяин дома, – шутки кончились в тот момент, когда я понял, что вы никакой не князь Барятинский. Возможно, вы Павел Шпейер, о котором мне рассказывал мсье Ларусс, имевший сомнительное удовольствие познакомиться с вами поближе. А, скорее всего, вы просто полицейская ищейка, которая выдает себя за разных людей.

– Уверяю вас, вы ошибаетесь, – Загорский пошевелился, видимо, желая все-таки подняться или, может быть, сесть поудобнее…

– Сидеть! – прервал его Аргентинец и шевельнул пистолетом. – Я стреляю недурно, но еще лучше стреляют ребята, которые стоят у вас за спиной.

Нестор Васильевич покосился и увидел, что охрана напряглась и, похоже, готова в любой момент вытащить пистолеты.

– Я никогда не ошибаюсь, – продолжал Вальфьерно назидательно. – У Шпейера, с которым имел дело Ларусс, тоже был какой-то слуга-китаец. Не думаю, что это простое совпадение.

Положение было угрожающим. Тем не менее, действительный статский советник не потерял хладнокровия.

– Повторяю вам еще раз, – сказал он, – что я – именно тот, за кого себя выдаю. Вы можете отправить запрос в российское посольство, и там подтвердят…

Аргентинец только усмехнулся: он уверен, что в русском посольстве подтвердят все, что угодно, в том числе и то, что сидящий перед ними господин – не кто иной, как знаменитый поэт Пушкин, который неожиданно воскрес и решил добраться до Кубы. Однако он, Вальенте, не так прост и склонен верить фактам, а не лживым словам полицейских ищеек.

– Еще раз говорю вам: я не ищейка и в доказательство готов купить у вас «Джоконду», – прервал его Нестор Васильевич. – Много ли вы знаете ищеек, способных на такой фокус? В конце концов, даже если бы я и был полицейским, какая вам разница? На Кубу полномочия русского министерства внутренних дел не распространяются. Вы, может быть, боитесь, что я донесу на вас в местную полицию? Но им-то какое дело до пропавшей в Париже два года назад картины? Тем более, у меня нет никаких доказательств, только слово против слова. А здесь, я полагаю, полиция поверит скорее вам, чем мне.

– Довольно, – сказал Аргентинец, и в глазах его сверкнул злобный огонек. – Вы ловко болтаете, но мне совершенно очевидно одно: вы явились сюда для того, чтобы меня уничтожить. Увы, я вам этого позволить не могу, а потому вынужден буду избавиться от вас обоих.

Несмотря на серьезность положения, действительный статский советник даже бровью не повел. Напротив, он разглядывал Вальенте с каким-то странным интересом, будто собирался словесный портрет его составить.

– Не могу сказать, что этот ваш план мне по душе, – заговорил он наконец. – Однако понимаете ли вы, что, убив меня и моего помощника, вы поставите себя вне закона?

Вальенте, криво улыбнувшись, сказал, что он и так вне закона.

– В Европе – возможно, но не здесь, – возразил ему Загорский. – В противном случае, вы не разговаривали бы тут со мной, а сидели бы в тюрьме. И вот еще что. Убить человека не так легко, мне можете поверить. А вы, конечно, вор и мошенник, но вы все-таки не убийца.

Сеньор Алехандро только плечами пожал: откуда господину Барятинскому известно, кто он такой на самом деле? Впрочем, предположим даже, что он прав, и Вальенте никогда никого не убивал своими руками. Но ситуация, в которую они попали, представляется ему безвыходной. Он не может отпустить господина Барятинского, потому что тот, увы, слишком много знает. Если отпустить его сейчас, за ним, Вальенте, начнется охота и в Старом, и в Новом Свете. Поэтому придется их обоих устранить.

Нестор Васильевич пожал плечами.

– Вы блефуете, – сказал он небрежно. – Ваши кубинские охранники, возможно, башибузуки и могли бы застрелить меня, если бы я на вас напал. Но они не наемные убийцы, они не станут убивать беззащитных людей. Да и вы не решитесь убить нас прямо у них на глазах.

Вальенте нахмурился, на лице его заиграли желваки.

– Вы, князь, слишком умны для изнеженного и богатого аристократа, каким хотите казаться, – проговорил он негромко. – Однако, поверьте, я не глупее вас, и как-нибудь найду выход из этого двусмысленного положения. Вы правы, эти люди недостаточно преданы мне, чтобы просто взять и убить вас без всякого повода. Но они достаточно верно мне служат, чтобы не вмешиваться в мои разбирательства с моими врагами. Я просто ушлю их, затем расстреляю вас и скажу, что вы на меня напали и хотели убить. Может быть, в потасовке вы даже нанесете мне небольшую царапину вот этим ножом, – он кивнул на нож для разрезания бумаги, лежавший на столе. – Это станет лишним доказательством моей правоты в суде – если, конечно, до него дойдет. Двое с оружием напали на меня в моем же доме – я имею полное право защищаться. Что скажете?