Палестинский роман - Уилсон Джонатан - Страница 40

Доктор Бассан стремительно вошел в палату, за ним семенила старшая медсестра. На нем была хлопчатая рубашка с открытым воротом. Он словно не замечал жары, изводившей всех остальных. Во время войны он работал в англиканском госпитале, в ермолке и с турецким полумесяцем на рукаве. Кирш видел фотографию у Бассана в кабинете. У англикан, рассказывал он Киршу, были потрясающие покрывала: «Палаты там роскошные, как дворец наложницы — все в гобеленах, цветах, даже графины для воды».

Медсестра растолкала спящих — они ворчали, позевывая.

Бассан подошел к койке Кирша:

— Что-то вы не выглядите сильно счастливым.

Кирш выдавил улыбку. Ему нравился Бассан, и не только потому, что тот его спас, Кирша привлекала его открытость. Бассан был уроженцем здешних мест, его прадедушка еще сто лет назад вывез семью из Вильно в Иерусалим, и его укорененность в этом городе непоседливых евреев и шумных новоприбывших выражалась в том, как спокойно и уверенно он держится. Он был свой здесь, даже арабские пациенты это признавали. Само его присутствие успокаивало, рядом с ним Кирш чувствовал себя под защитой. Он прекрасно понимал, что отчасти романтизирует Бассана и что, скорее всего, характер его никак не объясняется семейной историей. И все же, стоило Бассану появиться в палате, сразу же возникало такое чувство, будто не одно поколение предков потрудилось, чтобы вылепить эту властную коренастую фигуру — голема доброты и честности.

— Поглядим, удастся ли мне вас чуточку взбодрить, — сказал Бассан. — Во-первых, я слышал, вы уже вовсю разгуливаете по больнице, а во-вторых — держитесь за ручку с медсестрами. И то и другое ясно говорит о том, что вы готовы возвращаться домой.

— Только с одной медсестрой, — улыбнулся Кирш. — На многих смелости недостает.

— Готовы? — спросил Бассан.

Медсестра загородила койку Кирша ширмами. Отвернула простыню. Кирш задрал штанину, оголил левую ногу, тонкую, как стебель сельдерея, и в шрамах от бедра до лодыжки. Бассан посмотрел внимательно и принялся проверять реакции, то распрямляя ногу, то сгибая. Кирш морщился, но боль была терпимой. Неделями Бассан делал операцию за операцией, спасая ногу Кирша. Слой за слоем соскребал омертвевшие ткани. Без этого методичного хирургического вмешательства Кирш умер бы от столбняка. Другие врачи, слышал Кирш, предлагали срочную ампутацию.

— Посмотрим, как вы ходите. Можете пройтись без трости?

Кирш свесил ноги с койки, встал и сделал несколько робких шагов.

— Не волнуйтесь, — сказал Бассан. — Останется легкая хромота, и это все. Если вспомнить, в каком состоянии вас доставили, не так уж и плохо, правда? Сейчас вам надо укреплять мышцы. Поэтому мы вас и выписываем. Самое страшное уже позади. Теперь все зависит от вас. Чем больше вы будете ходить, тем лучше. Можете начать в эту пятницу, приходите ко мне в гости на ужин по случаю шабата.

— Спасибо большое. Я перед вами в неоплатном долгу.

Кирш хотел еще что-то сказать в благодарность, но Бассан махнул рукой:

— Значит, договорились. Постарайтесь быть как можно ближе к шести. Моя жена зажигает свечи вовремя. Если увидите на небе три звезды[67], значит, опоздали.

И доктор направился к другим койкам — там его ожидали еще три пациента, ставшие жертвой столкновения современности и ее противников, — Кирш так и не сумел выяснить, кто в кого врезался: повозка в мотоцикл или наоборот.

Если бы не Джойс, Кирш был бы на седьмом небе от счастья. Все-таки он провел в больнице почти два месяца. Семь недель ждал ее, и напрасно. Помнит ли он еще, как она выглядит? Ее милое лицо, казавшееся Киршу отражением ее души, начало понемногу стираться из памяти. Но только какая она, ее душа? Вот он оденется, соберет вещи и прямиком к ней — надо предупредить, что Росс за ней следит, послушать, что она скажет. Должно быть, вся эта история яйца выеденного не стоит.

В тусклых розовых сумерках Кирш осторожно пересек больничный двор и оказался на улице. По тропинке, проложенной в зарослях лопухов и крапивы, обогнул ветхий домишко с ржавой крышей и осыпавшейся трубой. После долгого пребывания в четырех стенах первый же автомобильный гудок едва не оглушил его — Кирш вздрогнул от неожиданности. Постоял немного, опершись о дощатый забор. А потом вспомнил, как сигналил шофер Фрумкина перед калиткой Блумбергов. Тогда он в последний раз видел Джойс. Она собиралась в пустыню помогать Фрумкину с реквизитом. Или это была отговорка? Нужно во что бы то ни стало ее разыскать.

Но у Кирша не было сил ехать в Тальпиот. Едва добравшись до своей квартиры, он рухнул в постель и заснул. Проснулся на другой день под утро, весь в поту (над кроватью не было вентилятора, не то что в больнице), и почти тотчас снова провалился в сон. Когда же проснулся окончательно, было уже за полдень. За окном слышался треск и хлопки, спросонья он решил, что палят из ружей, но оказалось, шум этот подняли рядовые домашнего фронта: в пятницу домохозяйки, делая уборку перед шабатом, вышли на балконы выбивать ковры. Ужасно хотелось пить. Кирш осторожно встал с постели, пошел на кухню, нагнулся над раковиной и повернул кран. Потекла вода бурого цвета. Кирш подождал, пока она не стала мутно-белой, и стал пить, время от времени подставляя под струю голову. В доме не было еды, но это не важно: поужинает в гостях, если только сумеет доковылять до дома Бассана.

Кирш умылся, побрился и оделся — все это без особых затруднений. Лестница, ведущая в сад, — вот что стало настоящим испытанием, но он благополучно с ним справился. Спустившись в сад, постоял немного в теки оливы, верхние ветки которой доставал и до его окна. Сосед снизу, доктор Клаузнер, пенсионер-богослов из Германии, на узком клочке земли у забора посадил живучие плетистые розы. Пока довольно чахлые, они уже второй раз за лето выпустили нежно-розовые бутоны, но Кирша буквально захлестнул их аромат, который, казалось, еще усилился к вечеру. Оглядываясь вокруг, он чувствовал себя так, словно отсутствовал годы, а не недели. После трудного спуска он долго не мог отдышаться и пожалел, что отпустил Сару. Она могла бы сходить за покупками, хоть как-то поддержать. Но, естественно, ему не хотелось, чтобы Сара и Майкл вмешивались в его отношения с Джойс, а Майкл, при всем своем добродушии, действовал ему на нервы. Разумеется, Корки из тактичности не лезли в его личную жизнь. А может, Сара просто осторожничала, ведь когда они с Робертом в последний раз виделись в Англии, у него была невеста.

Он считал, что у него впереди уйма времени — по его расчетам, до дома Бассана всего-то километр или около того, но пришлось по пути то и дело останавливаться и делать передышки, так что когда он наконец нашел нужный адрес на улице Хабашим, на вечереющем небе уже расплывались первые чернильные пятна ночи.

Обеденный стол был накрыт на четверых, хотя кроме Кирша и четы Бассанов в доме никого не было. Доктор крепко обнял Кирша и познакомил со своей женой — пышущей здоровьем женщиной с длинными черными волосами, собранными в гладкий пучок на макушке. Бассан полил себе из графина на руки, вполголоса произнес благословение. Стены комнаты были увешаны пожелтевшими семейными фотографиями в рамочках и кричаще-яркими картинами в наивном стиле, представляющими собой вольные фантазии на тему местной жизни: смуглолицые пастухи в шляпах без полей, какие обычно носят поселенцы, и россыпью — тель-авивские домики с красными крышами и ярко-синими дверями.

— Мы коллекционируем картины этого художника, — сказал Бассан.

В углу стояло пианино, рядом — горшок с хлорофитумом на деревянной подставке. Кирш надеялся увидеть в доме доктора более роскошную обстановку, но из всего убранства единственно примечательным был желтовато-красный плиточный пол.

Послышался стук в дверь.

— А вот и она, — оживился Бассан.

Вошла Майян. Кирш сразу обратил внимание, что на ней модное белое платье с заниженной талией — дешевый вариант того, что было на Джойс, когда он в первый раз катал ее на мотоцикле. Обычно иерусалимские потуги на моду ничего, кроме усмешки, у него не вызывали. Добавить к этому еще нитку жемчуга — Майян и в Лондоне могла бы смело отправляться на танцы. А Кирш даже мог бы ее сопровождать, если бы не связал себя с Востоком.