Пожарский 3 (СИ) - Войлошников Владимир - Страница 41

— Надо какое-нибудь имя ему дать. Чё это мы — безродные какие, что ли, на безымянном острове сидеть?

— Ну, давай назовём его Драконьим?

— А что — давай! — Горыныч слегка приосанился. — Я не против.

Как ребёнок, честное слово.

— Ну что, назад будем оглобли разворачивать?

— Сэкономим? — спросил Горыныч, имея в виду, что мы всё уже посмотрели, и смысла назад черепашиться своим ходом нет. Порталами подскочим.

— Давай, — согласился я, — только на Драконий островок ещё раза заглянем, повнимательнее осмотримся — и за Кузьмой да мужиками в Сети.

Повторный осмотр только подтвердил — удобное мы нашли место, можно строиться начинать.

Небо над Большими Сетями радовало голубизной и ярким солнышком. Снег под ним многоцветно искрился. На берегу стояла кучка мужиков, разводя руками и оборачиваясь в разные стороны. Поскольку мы решили совершить Сибирский извод, таскать бочки и ящики с заготовленной рыбой было признано делом бестолковым. Вместо этого мужики присматривали место для установления дополнительных складов-сараев.

Местные рыбаки, некоторым образом оказавшиеся вдруг в центре событий, переживали происходящее слегка растерянно, зато ребятишки восторженно глазели на перемены, рассевшись на ближайших заборах из жердин, как стайки воробьёв. Тут же, с видом слегка отстранённым, сидел Кузьма.

— Ну что, всю нечисть мышиную уничтожил? — нарочито бодро спросил его Горыныч.

— Как учили! — столь же браво ответил Кузя. Но мне показалось, что за молодцеватостью его скрываются какие-то смурные мысли. Спрошу потом, без свидетелей, мало ли.

— Ну что, братцы, — Змей, подбодрившись, прошёлся туда-сюда, по-хозяйски поглядывая на противоположный, свой берег, — вы, пожалуй, тут дождитесь, а я в Засечино метнусь. Меня Талаев ждёт, он вчера уж много кого обзвонил, отправимся сделки совершать.

ВОТ ТЕБЕ И ПО-ЦАРСКИ…

Марина

В самом начале декабря караван машин с польской невестой прибыл наконец в финальную точку своего маршрута.

— Извольте видеть — прибываем-с! — порадовал Марину какой-то напыщенный тип, прибывший встречать будущую царицу от лица царского двора.

Марина выглядывала из окна путевого фургона и морщила нос. Да, примерно так она и представляла себе эту дремучую Московию: избы-избы-избы и заборы-заборы-заборы. Только в её представлениях они были совершенно чёрными, покосившимися, а тут какие-то слишком светлые, будто только что вырубленные.

— А где же ваш этот… — она пошевелила в воздухе пальцами, словно припоминая: — Кремль?..

— Так он в Москве, сударыня, — слегка замялся боярин.

— А мы где же⁈ — капризно вздёрнула губу Марина.

— А мы… мы, э-э-э… извольте видеть… мнэ-э-э… некоторым образом…

— Прекратить мямлить! — Марина гневно топнула ножкой.

— Ну, это не Москва, уж точно, — пробормотала Настя, выглядывающая в окно со своей стороны. — Деревня какая-то.

В тонкости взаимоотношений между царевичем Дмитрием и Московским двором Марину не посвящали, и происходящее породило в её мозгу сразу несколько теорий заговора. Злоумышляют! Против прекрасной полячки, конечно же. Из зависти, это ясно! Заморить её тут хотят!

— Де-рев-ня⁈ — с зарождающимся бешенством по слогам произнесла Марина. — Вы куда меня привезли⁈ Да вы знаете, что мой папенька…

Тут фургон затормозил, резко качнувшись, задняя дверца распахнулась, впустив клуб морозного воздуха, и с улицы крикнули:

— Госпожу царскую невесту на альвийский двор требуют!

— Что значит «требуют»⁈ — яростно выкрикнула Марина, и тут до неё дошло: альвийский двор! Значит, альвы все тут?

— То и значит, — ответил голос из мороза, не подозревающий о её терзаниях, — наряжайтесь да пойдём. Да поживее давайте, барышня! Ихняя старая волшебница страсть как не любит, когда на её зов нерасторопно приходят.

— Дверь закрой, мужик! — срываясь на истерику, крикнула Марина.

— Ну, дело ваше, — ответили из мороза, и створка неторопливо захлопнулась.

— Это… это что такое⁈ — Марина обернулась к русскому боярину, задыхаясь от негодования. — Они что себе позволяют⁈ Я!.. Дочь польского магната!.. Я будущая русская царица!!! — она ещё долго кричала, выплёскивая свой гнев и недовольство от приёма.

Где оркестр? Где цветы? Где толпа будущих подданных, склоняющаяся в почтительном раболепии⁈ Что за убожество вокруг⁈ Боярин только пучил глаза и разевал рот, но не успевал вставить ни слова, и этот вид, словно у вытащенной из воды рыбы, распалял Марину ещё сильнее.

Через некоторое время она выдохлась, начала кричать тише и даже делать паузы между фразами. Ближайшей такой лазейкой боярин и воспользовался:

— Госпожа Мнишек, У НАС БУДУТ НЕПРИЯТНОСТИ!

Это прозвучало столь дерзко, что Марина даже слов не нашла от возмущения. Зато Настя Салтыкова быстро спросила:

— Почему?

— Понимаете, барышня, — боярин, казалось, был страшно рад, что наконец нашёлся вменяемый собеседник, — дама из альвийского посольства действительно не терпит задержек и ослушания. И статус её таков, — ему пришлось ускориться, видя, что Марина снова собирается орать, — что она может с лёгкостью отменить вашу помолвку!!!

На несколько секунд стало оглушающе тихо.

— Как это? — не веря своим ушам, переспросила Марина.

— Весьма просто, сударыня. Принять кого-то ко двору, выдать боярский чин или лишить его, казнить, миловать, издавать приказы — всё происходит исключительно с её одобрения. Я бы не советовал вам её раздражать.

Что-то этакое царапнуло Марину страхом, но гонор оказался сильнее:

— Я не позволю, чтобы мной распоряжались таким образом! Лиза! Помоги мне поправить причёску! Настя! Парадное платье!

Придворный этикет требовал для официального выхода одеяний старинного кроя. И особого умения их носить, конечно же. Так что альвы подождут.

Марина демонстративно уселась перед зеркалом, принесённым взамен разбитого. Зеркало было уродливое — на кривой рогулине, в дурацкой чёрной рамке непонятной формы. Потому что где бы они взяли приличное зеркало посреди русской глухомани? Пришлось довольствоваться запчастями из авторемонтного набора. Одна радость — зеркало было чуть выпуклое и немного увеличивало изображение, видно хорошо, и, слегка отклонившись, можно было наблюдать и за досадой русского боярина, и за Настей, недовольно подошедшей к походному гардеробу. Кто-то же должен исполнять обязанности камеристки, если служанок отослали вперёд, готовить покои? Вот, кстати, если все говорят, что приехали на нужное место, то где служанки? Явись они, не пришлось бы просить о помощи фрейлин. Эти русские, наверное, и управляться с традиционными платьями как следует…

Настя распахнула дверцу гардероба и взвизгнула.

— Я вас предупреждал, — укоризненно поджал губы боярин.

По фургону распространился запах смрада. С чавкающим звуком с плечиков свалилось то, что ещё утром было новеньким платьем из индийского шёлка, расшитого золотом…

Марина похолодела. Вот предупреждение так предупреждение! Она обернулась к боярину и потребовала:

— Позовите этого человека! С улицы!

— Так он уже ушёл, — растерянно пролепетал тот.

— Найдите! Немедленно! — Марина вскочила и сдёрнула с вешалки шубу, не замечая, что с мясом вырвала одну из пуговиц. — Я требую, чтобы он меня сопроводил!

— Позвольте… я… по… — боярин с трудом выдернул шубу у неё из рук, — … могу!.. Я провожу вас.

— Лиза!..

— Нет, сударыня. Про фрейлин ничего сказано не было. Только вас. Шапочку наденьте.

Идти пришлось не так уж далеко — через три двора. Там стояла такая же изба, в которую её — внимание — не пустили! Страшный мужик в лохматой шапке заступил ей и провожающему боярину дорогу, загородив вход ружьём:

— Не положено! Секретное заседание думной делегации, велено, чтоб ни одной живой души! Извольте ждать, сударыня. Вон, на завалинку присядьте. А вы, господин хороший, идите по своим делам, вам тут быть воспрещается.