Другие Звезды (СИ) - Сергеев Артем Федорович - Страница 2

— А сразу! — наставительно махал пальцем он у них перед носами, — сразу надо всё делать! Я вот увидел, — тут он повернулся ко мне, чтобы ткнуть этим пальцем уже в меня, — как он на три точки у посадочного знака притёрся, так сразу в штаб и побежал, чтобы в мою эскадрилью его записали! А вы нет, вы ворон считали! Так что всё, поздно! Можете забирать тех, кого он с собой привёл!

Вообще встретили меня тогда в штабе хорошо, если не сказать больше. Комполка, двадцативосьмилетний майор, позвал своих начштаба и замполита, тоже майоров, хоть и постарше возрастом, вместе они полюбовались моей лётной книжкой, немного поговорили за жизнь, да и определили меня в заместители и комсорги во вторую эскадрилью, а я и не протестовал. Как говорится, есть такое слово — надо. Тем более что служба в училище приучила меня быть занятым от подъёма и до отбоя, а забивать вместе со всеми «козла» в землянке, резаться в «очко» и предаваться всем другим прочим нехитрым удовольствиям мне было откровенно скучно. Я намеревался именно служить, а не только воевать, вот и посмотрим, что из этого выйдет. Авансы мне все были выданы, осталось их только отработать.

Потом я, не дожидаясь просьб, отрулил от умывальника, чтобы дать поплескаться в нём своим всё ещё немного сонным сослуживцам, распушил помазок и вытер бритву начисто, затем нырнул в пустую землянку, где спрятал эти свои единственные личные вещи, оделся, застегнулся и затянулся полностью, как и полагается заму и комсоргу, и вышел наружу при полном параде.

Никого я этим, конечно, уже не удивил, и слава богу, привыкли, значит. Тем более что вся моя эскадрилья потихоньку тронулась в путь, не дожидаясь команд или понуканий. Ребята понемножку прибавляли шагу, разогреваясь и окончательно просыпаясь по пути, слышались всё более громкие разговоры и шуточки, и мне пришлось их догонять.

— Стой! — за спиной послышался шум мотора полуторки, и я шагнул на середину дороги, преграждая грузовику путь рукой, — куда?

— На КП! — отозвался высунувшийся из окна машины водитель, — потом на поле! Подвезти, товарищ старший лейтенант? Только в кабину садитесь, а то в кузове битком набито!

— Давай! — я рывком открыл пассажирскую дверь, поднялся на подножку и застыл в небольших раздумьях, разглядывая диван. Водитель-ефрейтор правильно понял мои сомненья, он тут же вытащил откуда-то чистую тряпку и бросил её на замасленное сиденье. Я кивком поблагодарил его, уселся и захлопнул дверь, а потом крикнул в открытое окно:

— Кто со мной? Я потеснюсь!

— Не, — дружно отказались снаружи, — примета плохая!

На что я лишь пожал плечами, как по мне, эти суеверия того не стоили. Тащиться два километра с утра по грунтовой дороге до КП, по грязи и лужам, рискуя добить и без того не очень хорошие сапоги, мне лично не улыбалось.

— Товарищ старший лейтенант в столовую спешит! — раздался немного язвительный голос из утренних сумерек, кто-то то ли ещё не проснулся окончательно, то ли встал не с той ноги, — на миску супчику! Не будем мешать!

Смешков не последовало, но я напрягся. Мне всё ещё и в самом деле никак не удавалось наесться, в училище-то кормили очень плохо, особенно последние полгода. Жидкий суп на завтрак, обед и ужин, нормально довольствовали только тех курсантов, что шли на фронт. Там я вечно хотел есть, да и нагрузка была очень большой, по семь-восемь часов налёта в день, нельзя столько летать, а здесь официантки разносили вкуснейшие блюда, добавку давали без ограничений, как будто в мирное время попал. Первое время я вообще ел, наверное, по килограмму хлеба в день, потом попривык, но завтраки, в отличие от всех, ещё не пропускал. Тут же принято было вдоволь есть только за ужином, когда работа заканчивалась, на обеде ещё клевали понемногу то, что повкуснее, да и всё.

— Очень смешно! — я решил не спускать и, открыв дверь, высунулся наружу, стараясь разглядеть в сумерках шутника. — Тебе, наверное, если блокадника показать, животик от смеха надорвёшь! Ты слышишь меня, друг?

С этими словами я так ударил по крыше кабины открытой ладонью, что водила подпрыгнул, а летуны молча остановились. И хорошо, что остановились, иначе бы я вылез и, отпустив грузовик, построил бы их всех, что называется, на подоконнике, невзирая на ордена и боевые заслуги. А потом бы ещё и погнал до КП бегом, чтобы успеть до пяти, в качестве физзарядки, туда-сюда два раза.

Но народ безмолвствовал и я, подостыв немного, решил не накалять. В конце концов, дисциплинку подтягивать я умею, считай, почти три года в училище плотно занимался в том числе и этим, тут главное спокойный системный подход, а не выяснение отношений с конкретными дураками. Хотя и не без этого тоже, конечно.

— Ладно, — не став говорить ничего никому вдогонку, я вновь уселся на сиденье и кивнул водителю, — поехали потихоньку.

Тяжело груженая машина, взревев мотором, чуть дёрнулась вперёд, но тут снова раздались какие-то крики и звали, по-моему, меня.

— Саня! — кто-то нёсся по обочине дороги галопом, застёгиваясь на ходу, — Артемьев! Подожди! Да крикните ему там кто-нибудь, чтобы подождал!

— Да что ж такое, — повинился я перед водилой, высовываясь в открытое окно, — погодь чутка. Если что, я выйду, без меня поедешь, не опоздаешь, не бойся.

В бегущем я без труда узнал своего стрелка, Олега Анисимова, и начал открывать дверь, но он вскочил на подножку и, уцепившись за борт кузова, захлопнул её обратно.

— Так поеду! — объяснил он мне и водителю, — давай, трогай! А то ведь у тебя в кабине, Филимонов, только насрать осталось! Вот не обращал я в своё время на вас внимание, а надо было бы!

— Товарищ старший инж… — сбивчиво попытался запротестовать водитель, — товарищ Анисимов! Нельзя же на подножке! Сами же запрещали!

— Давай-давай, — легко перебил его тот, не обращая внимания на неловкие оправдания, — ехай! Не знаю как вы, а я уже опаздываю!

Мы жили поэскадрильно, но лётчики и стрелки отдельно, в разных землянках, не знаю уж, отчего так повелось. Может быть, с первых лет войны, когда стрелков на Илах не было в принципе. И комэск ещё обычно отдыхал при штабе полка, с остальным начальством вместе, а с личным составом безвылазно хороводился его зам, то есть теперь это был я.

Но вообще со стрелками порядка не было. Часть из них приходили на фронт из школы стрелков, а туда совали кого ни попадя, даже из пехоты, соблазняя вечно голодную и грязную пехтуру усиленным лётным пайком и комфортным житьём вдали от линии фронта, ещё механики летали стрелками, мотористы и оружейники, начальство иногда, если вылет ожидался безопасный, для записи в книжке, или наоборот, если вылет был слишком ответственным и надо было проконтролировать, а ещё штрафники.

Вот и Олег Анисимов, мой стрелок, был из таких. Вообще-то раньше он был целым капитаном и старшим инженером нашего же полка, с настоящим, ещё довоенным университетским образованием, но не так давно оказалась наша часть рядом с его родными местами. День пути на попутках, не больше. Отпросился он проведать родных, всё честь по чести, набрал полный сидор гостинцев, тушёнки там, водки, шоколаду, табаку, да и отбыл, весь в смятении и боязливом ожидании встречи с родными. Почти два года он не знал о них ничего, под оккупацией они были, вот и переживал сильно, потому что ничего хорошего ждать не приходилось.

А через три дня тут всё завертелось, я сам не видел, но рассказывали, что, дескать, застрелил кого-то Олег в родных местах, то ли из мести, то ли по пьяни. А скорее всего, что и то и другое вместе. Я сам не интересовался, не лез ему в душу с расспросами, рано ещё, не так сильно мы и знакомы, но был Олег из тех людей, про которых поневоле думаешь, что, если он и застрелил кого-то, значит, так тому и надо.

Правду сказать, во время войны появилась излишняя лёгкость по отношению к человеческой жизни вообще и сведению счётов в частности, но трибунал этого не оценил и дал ему десять лет лагерей с заменой годом штрафбата.

Потом наш комполка вместе с комдивом сумели кого-то убедить, что гробить квалифицированного инженера в пехоте негоже, благо что всё это происходило под боком, и Олегу заменили год штрафбата тридцатью вылетами стрелком на Ил-2.