Другие Звезды (СИ) - Сергеев Артем Федорович - Страница 11

Остальные, кстати, были не лучше, и натужное веселье Олега в кругу стрелков помогало мало. И уж совсем плох стал Никитин, ведомый Димки Говорова. Он не сидел на месте, он маялся, ему было тяготно, он постоянно крутил головой, отмахиваясь от своего заботливого ведущего, он всё потирал ладонью сердце да прятал от Димки свои бегающие глаза. Странно, совсем ещё недавно ведь нормальный был.

— Спасибо, Наталья Ивановна, — резко выбросив из головы унылый личный состав, принял я в свои руки две литровые железные кружки с тёплым киселём, два варёных яйца и маленький кубик сливочного масла, завёрнутый в провощённую бумажку. — Вот спасибо так спасибо, кисель, это же самое лучшее! А чего это они все?

— Так ведь, говорят, на полный радиус кого-то пошлют, — поделилась она где-то услышанными словами, — и как бы не всех. Вот и маются ребята.

— Ну, может и пошлют, — легкомысленно отмахнулся я, — а может, и не пошлют. Чего заранее переживать-то? Лучше бы поели немного!

— Золотые слова твои, — кивнула мне повариха, задраивая бидоны с горячим, — вот только послушал бы их кто! Ладно, давай бегом беги к своей красавице, а то не успеешь ещё.

— И то дело, — я изобразил поклон и рванул к ждущей меня Марине. Она, кстати, успела художественно разложить миски на своём платочке, но есть и не думала начинать.

— Вот, смотри чего принёс, — я шикарным жестом поставил перед ней железную кружку и всё остальное, — клюква в сахаре! Прямо настоящий десерт! Как тебе такое, а?

— Ой, и правда, — принюхалась она, — клюква! С до войны же не видела! А как сядем, на бревно?

— Нет, — я быстро сбросил с себя свой кожаный реглан и постелил его на траву изнанкой вверх, — неудобно, тянуться далеко будет. Садись давай, стынет же.

И мы с ней уселись по краям от накрытого носового платка, причём так, чтобы кусты хоть немного заслонили нас от остальных. Напряжение напряжением, но в нашу сторону поглядывали.

— Ложка есть? — спросил я её, доставая свою дежурную, завёрнутую в газету, из планшета.

— Есть, — засмеялась она, показав мне свою, — теперь всегда есть. А то я как-то в пехоте раз попросила, так мне один боец, молоденький такой, уставший насмерть, пропотевший насквозь, прямо из голенища сапога, из самой портянки достал мне её и вручил! А сам улыбается, довольный такой!

— А ты чего? — эта пехотная страсть таскать ножи и ложки в сапогах была мне известна. Да и то сказать, в карманах мешается, если в сидор положить, так ведь его и потерять можно, а ложка должна быть с тобою всегда.

— А я взяла, улыбнулась ему и начала есть, — пожала плечами Марина, — как по-другому то? Пальцами только незаметно протёрла, и всё. Да только старшина сразу же у меня её забрал и понёс мыть, кипятком. И на бойца этого начал ругаться жутко, и все остальные тоже, пришлось мне его поцеловать потом.

— Жизненно, — оценил я ситуацию, пехота, она ведь такая, она ведь может одним ножом и людей, и сало с хлебом резать. И не факт, что после фашистов хорошо этот нож помоет. — Но ты кушай, Марин, давай, не стесняйся, кушай.

— Знаешь, что! — неожиданно вдруг взбрыкнула она, — не рановато ли ты начал, милый друг?

Я ошарашенно, по-настоящему не понимая, в чём дело, замер, но после слов: — Я тебе не маленькая, а ты мне не… — до меня вдруг допёрло и я прервал её, не став дослушивать, кто я ей не.

— Стоп-стоп-стоп! — вытянул я ладонь правой руки вперёд, — да стой же! Я понял, в чём дело! В слове «кушай», да? — Она кивнула, не став продолжать, и я заторопился, — но так ведь у нас, на Дальнем Востоке, это слово вполне себе нормальное! У нас там все кушают, а уж местные по деревням даже и не подозревают, что у вас, в Москве, с ним что-то не так! Вот тебе честное комсомольское!

— Правда? — немного недоверчиво спросила Марина, тут же остыв, — ой, как нехорошо получилось! Прости, Саша, пожалуйста, просто я устала уже ото всех отбрыкиваться, вот и решила, что ты тоже начал ко мне подкатывать, да и ещё так по-глупому, от тебя я это до того не ожидала услышать, что даже обиделась почему-то и расстроилась, никогда такого не было! У нас ведь кушают только маленькие дети, ну и ещё глупенькие девочки! А мы ведь так с тобой хорошо разговаривали, а тут ты мне такой — кушай! И всё стало как обычно бывает, ну я и обиделась почему-то сильно, как не знаю на кого…

— Проехали, — улыбнулся ей я, очень всем этим почему-то довольный, — но ты это слово в свою тетрадку будущего путешественника занеси! Вот начнёшь потом ездить по нашей необъятной, пригодится. Но ты начинай уже давай, начинай, а я тебе расскажу ещё чего-нибудь такого же, хочешь?

Она кивнула и без всякого жеманства принялась за еду, видно было, что газетчики наши сидят на какой-нибудь сильно урезанной тыловой норме пищевого довольствия и хорошо так недоедают. Я же постарался собраться с мыслями, нужно было не глупо шутить с перемигиваниями и двусмысленностями, как это обычно делают, нужно было рассказать что-то по-настоящему интересное, нужно было её заинтересовать, вот поэтому мне и ничего, кроме дальневосточной экзотики, на ум не пришло.

По правде говоря, настоящей экзотики в наших местах было маловато, там жили такие же люди, как и везде, но что-то я видел сам, что-то где-то слышал, а что-то собрался приукрасить прямо сейчас — не будет же она проверять это, верно? Но и безудержно врать тоже не следовало, не дай бог аукнутся ей мои россказни в будущем боком.

А потому начал я с беспроигрышного варианта — с китайцев. Сам я их практически не видел, но до революции, говорили, было их у нас много. И недоброй памяти хунхузы с набегами приходили, много горя они принесли, и торговцы спускались на лодках из Китая до самого Николаевска, меняя чай, рис и ткани на меха и редкие травы, да и просто народ оттуда валом валил в поисках лучшей жизни. Но потом, в революцию и в гражданскую войну, когда нам самим жрать стало нечего, большинство из них, ошалев от такого гостеприимства, подались обратно. Наши им в этом деле помогли, перекрыв за ними на глухой замок границу и всерьёз начав бороться с опиумом, спиртоносами и прочими буржуазными элементами, а оставшихся согнали покомпактней, для пущего надзора. Колхоз «Кантонская Коммуна» под Хабаровском, например, по большей части из китайцев и состоял, от кого-то они там у себя к нам убежали. От Чан Кайши, вроде бы.

И вот поэтому я и заливался соловьём, рассказывая ей о застольных привычках китайцев, и как именно ей надо будет себя вести, если в будущем каким-нибудь ветром занесёт Марину к ним в гости.

— Не врёшь? — всего лишь раз уточнила она, когда я что-то особенно разошёлся, — я ведь проверю, так и знай!

Но я в этот момент, слава богу, не врал, хоть и трудно было в это поверить. И всё равно, счёл за лучшее переключиться на родное село. Рассказал ей про кетовую путину на Амуре по осени, про то, что могу одной варёной кетой и варёной картошкой хоть круглый год питаться, а вот осетриной уже не могу, переел я её, воротит теперь. Да и то сказать, в один голодный год повезло бате, так мы месяца три только этой осетриной несчастной и питались, варёной и жареной, тушеной и томлёной, в пирогах и так, да кто ж такое выдержит-то?

А год голодным был потому, что тайга тогда вокруг нас выгорела — это раз, а там, где не выгорела, там неурожай кедровых шишек был — это два, от этого ушло всё зверьё чёрт его знает куда, ещё и Амур по осени разлился как никогда раньше — это три, то есть рыбу фиг поймаешь, вдобавок перебои случились с порохом, не было же ещё централизованного снабжения, а китайцы к нам тогда уже не ходили, вот и взять этот порох было негде, одно к одному, в общем.

Потом рассказал, как первый раз в жизни увидел самолёт вблизи, и на этом моя жизнь определилась окончательно и бесповоротно, и как начал всерьёз обдумывать побег из дома в Хабаровск, в школу гражданских пилотов, а потом раз и, как по заказу, под боком у нас начали строить новый город, да с авиазаводом, с настоящими аэропортом и аэроклубом, и как я рванул туда, не дожидаясь совершеннолетия.