Разящий меч - Форстен Уильям P. - Страница 9

• Предыдущая
• 9/76
• Следующая

— Я предлагаю тебе все, что знаю сам, Эндрю Лоренс Кин, янки из Мэна. Если однажды я предал род человеческий, поедая плоть своих соплеменников, тем легче мне предать тех, кто заставил меня это сделать.

И вновь воцарилось молчание. Тиканье часов было единственным звуком, нарушавшим тишину. Юрий снова посмотрел на них.

— Голос времени, — сказал он с усмешкой. — Забавная машинка. Знаешь, тебе следует поторопиться, потому что, когда они придут, начнется ад.

Эндрю кивнул.

— Поверь, Джубади постарался узнать о тебе как можно больше. У него был предатель Хинсен и те янки-матросы с большого корабля. Попав в плен, они обменяли свою честь на жизнь. Джубади провел много часов, изучая тебя, твои чувства и мысли, в то время как ты не имел такой возможности.

Услышав имя Хинсена, Эндрю поднял голову. Он вспомнил еще одно имя, которое произносилось с таким же отвращением, — Бенедикт Арнольд. Именно он рассказал врагам, как добывать водород для машин, и многое другое.

— Ты видел Хинсена? Юрий кивнул.

— Много раз. Он пресмыкался перед Джубади, обещая ему все, что угодно, — рассказать о том, как ты ведешь сражение, о том, как ты думаешь, как руководишь людьми.

— А другие?

— Большая часть матросов — и янки, и Суздальцев — мертвы. Одни отказались помогать Джубади, другие пытались бежать. Но все равно осталось еще много. Есть и другие матросы, которые говорят на твоем языке и пришли с южного моря. Они привезли одну из твоих наземных паровых машин в Карфаген, но, когда прошел слух о твоей победе, они ускользнули. — Он усмехнулся. — Они украли один из железных кораблей, которые делал Кромвель, но воевать они не были готовы. С ними удрали еще несколько Суздальцев и пара матросов-янки. Они отправились на юг, и с тех пор о них ничего не слышно. Джубади был в ярости.

Мгновение он помолчал, а потом добавил:

— В отместку он убил пять тысяч человек, которые жили в тех краях.

«Лучше бы они бежали на север», — подумал Эндрю. Двигатели на кораблях Кромвеля, изготовленные, может, и грубо, были зато прочными и надежными. И опять он про себя выругал человека, знания которого вновь исчезли как раз в тот момент, когда они так нуждались в них.

— А что случилось с Кромвелем?

— Пир в полнолуние. Говорят, что умер он достойно.

Эндрю ничего не ответил. Пусть они были предателями, но он не мог не пожалеть их, зная о том, какая судьба их ожидает. Да и Юрий, хоть и против своей воли, тоже был предателем. Ему пришлось стать верным рабом, иначе его убили бы много лет назад. Двадцать лет жизни среди врагов должны были оставить свой след.

— У них слишком много тех, кто предал нас, — сказал Эндрю, глядя в глаза Юрию.

— Послушай меня, я объясню, чего они боятся. Я расскажу тебе о Джубади, Вуке, Шаге и Тамуке.

Имена врагов звучали непривычно для слуха Эндрю, в них слышалась угроза. Внезапно он осознал, как мало ему в действительности о них известно. Враг был для него безликой массой, многоногим и многоруким чудовищем из Апокалипсиса. Он не знает о них ничего — кто они такие, как они думают, о чем мечтают. И сейчас перед ним был свидетель, способный рассказать о них, заставить врага показать лицо, раскрыться и стать более понятным, а значит, дать ему, Эндрю, возможность победить.

Ни один из тех, с кем он говорил сегодня, не доверял Юрию. Кто-то помнил его еще до исчезновения -он был купцом, а купцов на Руси не любили. Человек, стоявший рядом с ним, ел мясо своих соотечественников. Предав род человеческий, чтобы выжить, он обрел жизнь без надежды на прощение и понимание. Наиболее снисходительные предлагали просто изгнать его, но все русские, даже Калин, требовали наказать предателя: вырезать у него язык и засунуть обратно в рот, а потом привязать к городской стене, чтобы он умер, захлебнувшись собственной кровью. Так наказывали бежавших из орды тугары и мерки, потому что тот, кто столь долго жил с ними, превращался после побега в предателя и их расы.

И снова повисло молчание, и часы вновь отсчитывали время, оставшееся до того момента, когда на горизонте появится облачко, извещающее о приближении орды. Дождь вдруг утих, капли перестали дробно стучать в стекло. Эндрю взглянул на окно и увидел на нем первые снежинки.

Он посмотрел на Юрия:

— Садись, Юрий Ярославич. Нам надо поговорить.

«Моя драгоценная любовь, твоя дражайшая дочь и я непрерывно думаем о тебе».

Он улыбнулся, вспомнив об этой строчке в ее письме. Когда он еще был профессором в Болдуине, он подчеркнул это самое «дражайшая» в одной из студенческих работ. Но у Кэтлин слово почему-то звучало не выспренно, а чуть насмешливо.

Прошло уже шесть недель или семь? Он с трудом мог вспомнить, когда в последний раз он вместе с Кэтлин сидел у камина, держа маленькую Мэдди на руках, а отсветы огня играли на их спокойных и умиротворенных лицах.

По степи пронесся порыв ледяного ветра, капли дождя, как иголки, впились в лицо. Пробормотав себе под нос ругательство, полковник Эндрю Лоренс Кин натянул форменное кепи пониже на лоб. Проклятые шапчонки — толку от них никакого. Тот кретин в Военном министерстве, который изобрел их для Армии Союза, видно, никогда не попадал под проливной дождь и не совершал марш-бросков под палящим солнцем Вирджинии. Эндрю принципиально не заставлял своих людей мучиться из-за дурацкой формы, поэтому в большинстве своем солдаты Тридцать пятого Мэнского полка при первой же возможности сменили никуда не годные кепи на удобные широкополые шляпы, которые отлично выдерживали все капризы погоды и успешно защищали своих владельцев от солнца, дождя и снега. Но сам командующий должен всегда соблюдать форму одежды, даже здесь. От старых привычек очень трудно отказаться, подумал он и мрачно покачал головой. Теперь он военный министр и вице-президент Республики Русь в одном лице, но по-прежнему продолжает носить форму полковника Армии Союза.

«Интересно, как там наша армия? — подумал он с легкой грустью. — Какой там сейчас год?» Странно, но о возвращении на Землю он больше не думал. Теперь его дом — Суздаль, Республика Русь, Валдения.

Прошло почти четыре года, значит, на Земле сейчас 1868-й. Наверняка все те мальчики, которые воевали и выжили в тех боях, теперь уже дома, война закончилась. Отгремели салюты, человеческие реки отхлынули с полей сражений. Захоронив мертвых, сотни тысяч вернулись к своим родным и близким. Вернулись все, кроме Тридцать пятого Мэнского, который оказался здесь, где бы это «здесь» ни было.

Он вспомнил марш-бросок под Геттисбергом, когда они шли под проливным дождем. Темное, почти черное небо то и дело расчерчивали зеленоватые молнии. Он тогда взобрался на холм и оглянулся — внизу, в долине, змеей извивалась колонна солдат. С каждой вспышкой молнии ему казалось, что на двадцати тысячах мушкетов сверкает отсвет огня Тора, а они все шли и шли навстречу своей судьбе, как непобедимое воинство Валгаллы.

Он помнил их голоса, песни во время марша, смех, который то и дело раздавался на привале. Он помнил их радостный клич, когда они одерживали победу, отдаленный рокот барабанов, осторожные шаги часовых и сигнал побудки на рассвете. Где они сейчас? И где мы?

Он привычно взглянул на небо. Каждый раз, когда он думал о прошлом, его взор обращался к звездам, словно в их скоплениях он пытался отыскать потерянную Землю. Куда вынес их тот ужасный шторм -неизвестно. Как дела в его старой стране? Все ли в порядке? Сейчас, должно быть, последний год президентства Линкольна. В памяти тотчас же возникла печальная улыбка человека, которым он восхищался. Уже во второй раз он стал президентом, и жаль, что нельзя переизбрать его и на третий срок. Наверняка он добился, чтобы южные штаты тоже вошли в Союз.

Эндрю думал о потерянной родине как о «старой стране» — так же, как Ганс говорил о Пруссии, Пэт — об Ирландии, а Эмил — о Венгрии. Конечно, была и разница. Он воссоздал кусочек Америки здесь — Соединенные Штаты Руси, как теперь называли эту страну в память о доме. По крайней мере в лесах под Суздалем он чувствовал себя почти как в Мэне, особенно зимой, когда землю укрывал толстый слой снега, а деревья стояли закутанные в белоснежные искрящиеся одеяния. В те редкие моменты, когда он один уезжал на север, в леса, Эндрю забывал обо всем на свете. Все вокруг напоминало край, где он родился и вырос, — высокие сосны, ледяной, обжигающий щеки ветер, тишина.

• Предыдущая
• 9/76
• Следующая