Начало пути (СИ) - Старый Денис - Страница 7

Мы то, что едим! Так гласит мудрость, которая звучала в будущем. Вот только в том времени, из которого я переместился, подобный подход стирается. Уже нет больших различий между едой богатых людей и менее богатых. В будущем, тот, кто имеет более-менее оплачиваемую работу, может позволить себе достаточно много изысков в еде. Морепродукты? Пожалуйста, но замороженные. А богатому человеку могут из Лондона чартерным рейсом прислать устрицу, только что извлеченную из морских глубин. Я видел в этом только выпендреж. Есть огромное количество продуктов в доступе, в каждом магазине.

А здесь, иначе.

Ладно, кормят и то хорошо. А так, завтрак получается даже «зожным». И пусть распорядитель Куракина не имеет понятия, что гречка — это сложные, полезные, углеводы, а яйцо — отличный белок, но мне же нужно искать положительное во всем. Как сказал Пьер Бомарше: «Я спешу посмеяться над всем, иначе мне придется заплакать».

Вот и я смеюсь над всем, что со мной произошло. Там, в будущем, уже, наверняка похоронили, мама расплачется, тетка будет стоять рядом и обнимать резко постаревшую мать… Жутко становится от нарисованной в голове картины. Но… этого же не произошло? Более того, если верить Рею Бредбери про его бабочку, которая способна изменить всю историю, то попадание меня, со всем грузом знаний, фобий, устремлений способен сотворить много дел. Армагеддон для вероятностных линий развития история выходит.

Необходимо, как можно быстрее заняться планированием. Пусть планы и будут корректироваться, так как вводных для анализа маловато, но нужны ориентиры, куда двигаться уже сейчас. Если брать в расчет, что мне в этом мире, облике, обществе, существовать долго, сколько и будет длиться жизнь, то нужно построить долгосрочные, цели и задачи. Меня приучили планировать, разделять оперативное планирование жизни, стратегическое. Жить по наитию не хочу, да и не умею. По сему — планы.

Первое — социализация. Не Сперанского, а той психологической химеры, что родило единое создание Надеждина-Сперанского. Нужно окунуться в эпоху, при том посмотреть на мир не только разумением Михаила Михайловича, но и умом Михаила Андреевича… Надеждиных. Вот только сейчас догадался, что Сперанский и Надеждин, почитай, единая фамилия. Спераре — надеяться с латинского. Есть какая-то ниточка, иллюзорная, но зацепка, почему для меня был уготован именно Сперанский, а не тело, скажем Аракчеева, если брать эту эпоху.

Кстати, интересное совпадение — поместье брата моего покровителя, Александра Борисовича Куракина, называется «Надеждино». К чему это, не понять, что факт — слишком много крутиться вокруг слова «Надежда». Я надежда на что-то? Такой посыл намека от неких сил?

Но вернемся к планам. И второе, что мне необходимо — создание собственной финансовой независимости. Для чего? Почему бы и не жить на жалование? Так я не тот Сперанский, чтобы жить за зарплату, я Сперанский этот, другой, мне, как еще скажет незабвенная Фаина Раневская, «королевство маловато». Россия велика, и я не о ней. Я о тех рамках, в которых мог жить и работать Михаил Михайлович Сперанский, не обрушься на него я, такой-сякой непоседа. И деньги — это еще и крепость позиций в государстве.

Был бы Сперанский промышленным гигантом, доля которого в системе вооружения страны оказалась немалой, разве же поступил бы с ним подленько император Александр Павлович? Уверен, что, ни о какой ссылке и речи бы не было. Такой промышленник не мог не иметь дополнительное лобби в правительстве, или даже собственную партию. Вот и я хочу влиять на людей в высших эшелонах власти, при чем без разницы как именно: полюбовно ли, или по принуждению через компроматы, шантаж и другие грязности. Хотелось бы иметь вес и в армейской среде, даже купеческой. Для всего нужны деньги. Сидеть на задворках, когда непонятные сверхсилы послали меня сюда, не стану. Должны же на меня иметь какое-то воздействие те, кто придумал подарить вторую жизнь.

Что еще по планам? Поспать. Чем сейчас и займусь.

Глава 3

Петербург

9 января 1795 года (Интерлюдия)

Два мужчины буравили друг друга взглядами. По своему положению в обществе сложно было решить, кто из них стоит выше, слишком много факторов нужно было сравнивать. Однако, именно сейчас тот мужчина, который выглядел по старше с морщинистой бородой, а и не только из-за пышной окладистой седоватой бороды, занимал более выгодные позиции в обществе.

Дело в том, что статус митрополита Гавриила неизменный, а вот князя Куракина вариативный. Был он в фаворе, дружил со своим коллегой по масонской ложе Новиковым. Потом попал в опалу с предписанием отправиться в имение под Саратовым. Вернулся, был принят императрицей-матушкой, после вновь почти что опала. Тут причины разнились, но Алексей Борисович не мог скрывать своего раздражения личностью и деятельностью фаворита императрицы. Так что выходили не статус, а качели.

Нынче же от одного слова Куракина, митрополит не побежит исполнять княжеские желания. Гавриил, проживая в Петербурге, прекрасно лавировал в около дворцовой круговерти, понимал, что Александр Борисович Куракин нынче чуть больше, чем никто.

— Владыко, наследник Павел, рано ли, поздно ли, но станет императором, — непрозрачно намекнул Куракин своему визави.

Митрополит усмехнулся и как-то укоризненно посмотрел на князя.

— И ты знаешь, что сего не случится. Александера поставят, — Гавриил наставительно поднял палец.

— Того нет. Павел Петрович в наследниках. Было бы иное, так матушка-императрица оповестила бы, — не соглашался Куракин.

Алексею Борисовичу было даже больно думать, что существующее положение дел не изменится. Если вольнодумство и произвол Платона Зубова останется и после смерти государыни, то плохо придется. Ну или, это, конечно, не хорошо так думать, если государыня сильно повременит на Суд Божий.

— Политика сие! Не говорит всему миру, а сама уже и завещание написала. Никто же не отменял указы Петра Великого о престолонаследии. Вот она и назначит, — тон митрополите насыщался наставительными нотками.

Гавриил никуда не уезжал. Прибыв вчера в дом Куракина в Петербурге, митрополит тут и остался. Чего в ночь ехать, если у князя великолепные повара, а блюда столь искусные, что Новгородский митрополит ужинал более трех часов, выдержав шесть смен! Был у владыки грешок чревоугодия, проявлявшийся, правда, не столь часто, а по случаю.

Не уехал Гавриил еще и по другой причине. Ему было крайне любопытно, чем закончится остроумное испытание Куракина. Надо же! Написать одиннадцать пространственных писем, да еще и, чтобы мысли были не свои, а князя… Это хитро и сложно для исполнителя.

Митрополит разгадал и еще одно дно в таком испытании — Куракин хотел понять не только глубину ума Сперанского, уровень его исполнительности, самопожертвования во имя работы, но и как именно Миша понимает его, Александра Борисовича Куракина. Князь хотел получить себе, что-то вроде бы исполнительного, всем ему обязанного приятеля. Пусть Сперанский делает всю работу за Куракина, который, конечно, будет направлять в нужные стороны семинариста. Работать будет Сперанский, ну а князь получать похвалу и более материальные выгоды от такого работника.

— Я поспешаю уехать на Слабожанщину, чтобы не отправили в имение у Тобольска, — произнес Куракин.

— Бежишь, значит… Павла Петровича оставляешь без своего участия? И не слухи все то, что ждет нас царствование Александра в обход отца его, — Гавриил не мог скрыть своей радости.

Это митрополит соломку подкладывает, продолжая общаться с Куракиными, чтобы, если вдруг, когда Павел придет к власти, то у Гавриила было знакомство с теми, кто непременно станет у трона. А так митрополита все вполне устраивало. Главная семинария исправно получала финансирование, он стоял во главе епархии. Церковь вообще стояла чуть в стороне от политических игр, но вопросы финансирования и покровительства оставались важными и несколько зависели от воли государя.