Досье «ОДЕССА» - Форсайт Фредерик - Страница 52
- Предыдущая
- 52/58
- Следующая
– Все не так просто. Сегодня утром я поеду к Рошманну.
– Зачем?! – Ее глаза расширились от ужаса. – Неужели ты собираешься с ним встретиться?
– Да. Не спрашивай почему, я все равно не смогу ответить. Я просто должен это сделать.
К изумлению Миллера, Зиги встала на колени и со злостью посмотрела на Миллера.
– Так вот зачем тебе пистолет. Ты хочешь его убить.
– Ничего подобного.
– Ну, тогда тебя прикончит он. Ты в одиночку собираешься сражаться с целой бандой! Сволочь ты, грязная, вонючая…
Миллер не верил своим ушам:
– Чего это ты так завелась? Из-за Рошманна, что ли?
– Наплевать мне на него! Я о себе пекусь. И о тебе. О нас, олух ты этакий! Он, видите ли, собирается рисковать жизнью ради какой-то дурацкой статьи в журнале, а обо мне вовсе не думает!
Она заплакала. Слезы оставляли на щеках черные дорожки туши с ресниц.
– Неужели ты считаешь меня лишь хорошей подстилкой? Неужели ты думаешь, что я согласна отдаваться какому-то заштатному репортеру лишь затем, чтобы он нравился сам себе, разыскивая материалы для идиотских очерков? Так слушай, бестолочь. Я хочу выйти замуж. Стать фрау Миллер. Иметь детей. А ты рискуешь жизнью. О Боже…
Она соскочила с кровати, убежала в ванную и заперлась там. Миллер лежал, открыв рот, сигарета тлела в пальцах. Никогда еще не видел он Зиги столь разгневанной, и это потрясло его. Слушая, как шумит душ, он обдумывал сказанное ею. Потом затушил сигарету, встал и подошел к двери ванной.
– Зиги?
Ответа не было.
– Зиги!
Душ смолк, из-за двери послышалось:
– Уходи.
– Зиги, открой, пожалуйста, дверь. Я хочу с тобой поговорить.
Дверь не сразу, но все же отворилась. За ней с угрюмым видом стояла Зиги. Потеки туши она с лица уже смыла.
– Что тебе нужно?
– Пойдем в комнату, поговорим. Здесь ты замерзнешь.
– Нет, ты опять начнешь заниматься любовью.
– Не начну. Обещаю. Просто поговорим.
Он взял ее за руку, подвел к постели.
Зиги легла, укрылась одеялом и с опаской спросила:
– О чем ты хочешь поговорить?
Миллер сел рядом и прошептал ей прямо в ухо:
– Зигрид Ран, вы хотите выйти за меня замуж?
– Ты серьезно? – спросила она, повернувшись к нему.
– Да. Раньше я об этом не задумывался. Но и ты никогда так не гневалась.
– Ничего себе! Значит, нужно злиться на тебя почаще.
– Так ответишь ты мне или нет?
– Да, Петер, хочу. Нам будет так хорошо вместе…
Миллер выключил свет и вновь начал ласкать Зиги. Было без десяти семь утра воскресенья двадцать третьего февраля. Но на часы Петер не взглянул.
В двадцать минут восьмого Клаус Винцер подкатил к своему дому, остановился у гаража и вышел. Он устал и был рад вернуться к себе.
Барбара еще не вставала. Пользуясь отсутствием хозяина, она спала дольше обычного. Когда Винцер вошел в дом и позвал ее, она спустилась в такой ночной рубашке, от которой у всякого мужчины сердце бы зашлось. Но не у Винцера. Он попросил лишь приготовить яичницу, тосты, варенье, кофе и напустить в ванну воды погорячее.
Но Барбара накормила его рассказом об ограблении. Когда утром в субботу она пошла подмести в кабинете, то увидела отверстие в окне и исчезнувшее серебро. Она вызвала полицейских, и они сказали, что в доме побывал профессиональный грабитель.
Винцер выслушал ее в полном молчании. Он побледнел, на виске запульсировала жилка. Отправив Барбару на кухню готовить кофе, Клаус прошел в кабинет и запер за собой дверь. Полминуты он отчаянно рылся в сейфе, пока не убедился, что досье на сорок преступников «ОДЕССЫ» исчезло. Тут позвонил врач из клиники и сообщил, что фройляйн Вендель только что скончалась.
Целых два часа просидел Винцер перед холодным камином, не обращая внимания на сквозняк из неплотно прикрытого газетой отверстия в окне, размышлял, что делать, и не находил ответа. Не раз Барбара тщетно звала его завтракать. Приложив ухо к замочной скважине, она разобрала, как он бормочет: «Я не виноват. Ни в чем не виноват».
Миллер забыл отменить заказанный раньше телефонный звонок. Аппарат заверещал в девять. Петер с трудом снял трубку, поблагодарил телефониста и встал. Он понимал: если не поднимется сейчас, уснет снова. А Зиги, истомленная поездкой, любовью и обрадованная тем, что стала наконец невестой, крепко спала.
Миллер принял душ – сначала горячий, потом холодный, – обтерся полотенцем, всю ночь провисевшим на батарее, и почувствовал себя на миллион долларов. Страхи и сомнения вчерашнего вечера исчезли. Петер ощущал бодрость и уверенность в себе.
Он надел брюки, сапоги, толстый пуловер с глухим воротом, поверх него – двубортный пиджак из синей байки и «йоппе» – немецкую верхнюю зимнюю одежду, нечто среднее между курткой и пальто. На ней были два глубоких боковых кармана, куда свободно вошли пистолет и наручники, и внутренний нагрудный – туда отправилась фотография. Прежде чем положить наручники в «йоппе», Петер повертел их в руках. Ключа у него не было, но браслеты защелкивались автоматически. Словом, наручники годились лишь на то, чтобы заковать человека, а освободить его могла только полиция или пила по металлу.
Пистолет Петер тоже внимательно осмотрел. Стрелять из него ему пока не доводилось. В стволе даже осталась фабричная смазка. Чтобы освоиться с ним, Миллер несколько раз взвел курок, посмотрел, в каком положении срабатывает предохранитель, вставил обойму в рукоятку, дослал патрон в патронник и поставил «зауэр» на предохранитель.
Номер телефона адвоката из Людвигсбурга он положил в карман брюк, потом вынул из-под кровати «дипломат» и на чистом листе написал для Зиги:
«Дорогая моя. Ухожу на встречу с человеком, которого так долго разыскивал. Мне нужно заглянуть ему в глаза и присутствовать при его аресте. Это не прихоть. Сегодня вечером я надеюсь тебе обо всем рассказать, но на всякий случай сделай вот что…»
Требования Миллера были кратки и точны. Он сообщил номер телефона в Мюнхене, куда Зиги надо будет позвонить, и слова, которые ей надлежало передать. В конце Петер подписал:
«Ни в коем случае не езди за мной в горы. Ты только все испортишь. Если к полудню я не вернусь или не позвоню сюда, связывайся с Мюнхеном, уезжай из гостиницы, брось бандероль в любой почтовый ящик и возвращайся в Гамбург. И не выходи пока замуж ни за кого другого.
С любовью, Петер».
Он положил записку на столик у телефона вместе с конвертом и тремя банкнотами по пятьдесят марок. Взял под мышку дневник Таубера, вышел из номера, спустился в вестибюль и попросил портье позвонить ему в номер в половине двенадцатого.
В девять тридцать Петер покинул отель и с удивлением обнаружил, что за ночь выпало очень много снега. Журналист забрался в «ягуар», вытянул подсос до отказа и нажал на кнопку стартера. Двигатель завелся, хотя и не сразу. Пока он прогревался, Миллер взятой из багажника щеткой смахнул снег со стекол, капота и крыши. Потом вернулся за руль и выехал на шоссе. Толстый слой снега на асфальте смягчал езду. Взглянув на купленную вчера крупномасштабную карту, Миллер двинулся на Лимбург.
Глава 17
Вскоре после рассвета, который Миллер проспал, небо затянули серые тучи. На деревьях серебрился снег, в горах гулял ветер.
Дорога шла на подъем. Едва выехав из города, Миллер попал в море деревьев, называемое Ромбергским лесом. Вскоре Петер повернул на Гласгюттен, объехал гору Фельдберг и двинулся по дороге, которая вела, судя по указателю, в Шмиттен. В соснах, росших на склонах горы, хозяйничал ветер: выл, почти кричал в ветвях.
Миллер вспомнил из истории, что именно из таких сосновых и березовых океанов вышли древние германские племена, которые войска Цезаря остановили у Рейна. Потом, обращенные в христианство, германцы притворно молились «владыке мира», мечтая лишь о возрождении своих языческих богов власти, силы и похоти. Как раз эти пережитки прошлого, тайное поклонение лесным духам и сумел пробудить в немцах Гитлер.
- Предыдущая
- 52/58
- Следующая
