Авиатор: назад в СССР 12 (СИ) - Дорин Михаил - Страница 18

— Серёга, подойди, — позвал меня Иван.

Я протиснулся к нему сквозь толпу. Со стороны весь процесс проводов в полёт, выглядит как отправка в космос.

— Я вот думаю, стоит ли удивлять больших гостей фигурами пилотажа? — спросил Ваня.

— Им нужен корабельный истребитель. Он должен садиться и взлетать с палубы. Вот и покажи им это.

— Понял, — ответил Швабрин и приобнял меня.

Он несколько секунд не отпускал мою шею, прислонившись ко мне гладкой поверхностью шлема.

— Спасибо, Серый. И прости, что так вышло.

— Всё хорошо, дружище. Работать пора, — улыбнулся я.

Пока Иван занимал место в кабине, я спустился под «учебную палубу» и вновь встал за спиной РВП.

Су-27К под управлением Вигучева уже вырулил и стоял напротив трамплина. Закончил прогрев двигателей.

Выпускающий контролировал включение форсажей. Розжиг пламени из сопел двигателей. Вигучев получает разрешение на взлет, и самолёт трогается с места. Он начинает своё восхождение вперёд-вверх, на самый «кончик» трамплина.

В этот момент гаснут форсажи двигателей. Истребитель уже поднял нос и вот-вот взбежит на трамплин.

— Прекратить взлёт! — несколько раз повторил команду руководитель полётами, чей голос разорвал динамики на нашем пункте управления.

У самого края самолёт останавливается на «трамплине», едва не достигнув её верхней точки. Так Су-27 больше напоминает памятник.

Прошло несколько минут, прежде чем Вигучев показался из кабины. Издалека видно, как его окружили инженеры и техники, радостно хлопая по плечам и спине.

Прошёл почти час, а на аэродроме ещё продолжали разбирать случившееся. Наконец, Су-27К укатили с трамплина, а сам Вигучев появился у нас на пункте визуальной посадки. Его все хвалили, но сам он был не очень рад.

— Молодец-то молодец, да только причина серьёзная. После страгивания с места я успел заметить, что обороты левого двигателя резко упали. Команды «взлёт прекратил», ещё не прозвучало.

— В рубашке родился. Мог бы уйти с трамплина вниз, — сказал я, но Вигучев улыбнулся.

— Я бы сказал иначе. Не было счастья, да несчастье помогло. Расстояние до трамплина, оказывается, не то взяли. Больше. Встали бы как надо, точно свалился бы вниз.

— Теперь долго будете разбираться?

— Думаю, что мы вас пропустим вперёд на корабль, — кивнул Вигучев.

Действительно, теперь у нас есть шанс. Но так нечестно. Надо, чтобы обе фирмы участвовали в корабельной тематике.

Наконец-то, начал запускаться Ваня. Дали ему добро на полёт. Спустя некоторое время он резво взлетел с трамплина и начал работать над аэродромом, показывая все известные ему фигуры пилотажа.

Со стороны было видно, как высокие гости указывают вверх. Главное, что им по душе такое представление.

Иван выполнил программу и начал серию заходов на посадку. Первый проход над аэрофинишёрами выполнил безукоризненно. Следующий, с касанием палубы.

— Зелёный, слева 8, — подсказывает РВП.

Ваня выравнивает самолёт по курсу и идёт практически «по нолям».

— Зелёный, на курсе. Зелёный, на курсе, — повторяет РВП.

— Понял, — отвечает Ваня.

Самолёт подходит к посадочному блоку. Секунда и грохот от удара основных стоек шасси об «учебную палубу». Если бы выпустил гак, то зацепился бы за второй трос. Оценка «отлично».

Ваня добавляет обороты и взмывает вверх, выполняя левый отворот. Проходит прямо над трибуной больших гостей. Можно было заметить, как некоторые машинально пригнулись.

И вот он третий заход. Это будет полноценная посадка.

— 087й, разворот на посадочный, 150, — доложил Иван.

— 087й, разрешил, — ответил ему руководитель полётами.

Смотрю на МиГ-29К, который выходит на посадочный курс. Всё идёт к нашему успеху.

Хлопок один, хлопок второй. Из сопел вырывается пламя. Самолёт клюёт носом и мчится к земле.

Печально известная женщина заполонила весь эфир. Ваня пытается выровнять самолёт, но всё тщетно.

— Катапультируйся! — хором кричат все, кто находятся рядом со мной.

Остаются считанные метры. Всё как в замедленной съёмке. Крик руководителя полётами о катапультировании тонет в рёве двигателей. Фонарь кабины отлетает в сторону и от самолёта отделяется точка. Купола не видно.

МиГ бьётся о землю и взрывается. Грохот сотряс наш пункт управления, а внутри меня всё сжалось. Купола так никто и не увидел.

Время потекло совершенно иначе. Если во время полёта в аварийной ситуации, оно замедляется, то здесь шло слишком быстро. Картины перед глазами сменялись молниеносно.

Только что я видел взрыв МиГ-29, и вот уже бегу через посадочный блок, перепрыгивая трос аэрофинишёра. За спиной слышу топот по металлической поверхности. Этот звук подгоняет меня ещё больше. Он словно барабан, возвещающий о приближении неизбежной трагедии.

Огонь продолжал полыхать, но издалека уже просматривался оранжевый купол. Значит, выпрыгнул Ваня!

— Сергей, стой! — слышал позади себя чей-то голос, но остановиться не мог.

Меня обогнал пожарный автомобиль, медицинский УАЗ и ещё пара транспортных средств. До места падения совсем немного. Кажется, нужно устать от столь быстрого ускорения. Но я и не заметил, как сбилось дыхание.

Под ногами начали появляться обломки. Ощущается жар огня взорвавшегося самолёта. Взору предстала солидная воронка с горящими частями крыла, фюзеляжа и тлеющей покрышки. Запахи разные, противные и напоминающие о грани между жизнью и смертью. На ней и находится сейчас Иван.

— Вот он! — кричал за спиной Вигучев, который доехал на подножке УРАЛа.

Я подбежал к месту приземления Ивана. Картина перед глазами печальная. Не понимаю, как он ещё жив.

— Плохо ребята. Надо в «таблетку» положить и в больницу, — громко сказал врач, осматривающий Швабрина.

Людей вокруг Вани собирается всё больше, и доктор уже не может справиться с потоком вопросов.

— Назад все! — крикнул я, отводя людей от лежащего неподвижно Швабрина.

Мне помогает Вигучев и отправляет кого-то к радиостанции. Нужно быстрее доставлять Ваню в местное медицинское учреждение.

— Он плох. Сильно пострадал, — сказал врач, оказывающий первую помощь моему другу.

Как только люди отошли, я смог осмотреть Швабрина более внимательно. Выглядит ужасно. Комбинезон изорван в клочья, маска смята. На голове — лётный защитный шлем, а светофильтр прикрывает глаза. Его правая часть повреждена. Губы шевелятся, и Ваня издаёт тихие несвязные звуки, схожие с мычанием.

— Дружище, держись, — присел я рядом с ним.

— Шлем надо снять, — раздаётся чей-то голос из толпы.

— Он голову мог повредить. Снимать должны хирурги, — ответил ему Вигучев.

Я хотел взять Ваню за руку, но побоялся. Доктор отцепил маску и отбросил в сторону. Он покачал головой, продолжая перечислять видимые повреждения Швабрина, постоянно запинаясь.

— Его надо быстро в госпиталь. Можем не довезти на машине.

— Вертолётом? — спросил я.

— В Фёдоровке не помогут. Надо сразу в Севастополь, — ответил доктор.

Вигучев всё понял и потребовал передать по радиостанции, чтобы готовили вертолёт. Не прошло и пяти минут, как на стоянке уже зашумела вспомогательная силовая установка Ми-8. Экипаж вертолёта запускался.

В это время мы уже ехали на «таблетке» по бетонной поверхности стоянки. Я продолжал смотреть на Ваню, а тот шевелил губами. Ему не хватало сил, чтобы издать хотя бы один звук или произнести слово. Доктор поднял светофильтр, чтобы посветить в глаза.

УАЗ остановился рядом с вертолётом, и мы начали перегружать носилки. На входе в кабину экипажа стоял Байрамов, что-то рассказывающий экипажу. Воздух, отбрасываемый от винтов, не давал нам спокойно подойти.

Погрузились на борт. Вертолёт, прорулив пару десятков метров вперёд, оторвался от стоянки. Выполнил отворот влево и вот мы уже летим над береговой чертой.

Ваня продолжает лежать неподвижно. Рука начинает дрожать, и доктор бьёт тревогу, что нужно быстрее.