Русская война. 1854. Книга 2 - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 13

– Сорок первый квадрат! – я отметил новую цель.

Пушки начали поворачиваться, а я приметил несколько отрядов, выдвинувшихся в нашем направлении. Новые вспышки, чтобы подсветить опасность для первой линии окопов. Им пришлось почти зарыться в землю, учитывая, сколько орудий сейчас пыталось сбить их позицию. Но наблюдатель на месте. Он подтвердил получение сигнала, а когда враг оказался в зоне поражения, пятьдесят стрелков поднялись на ноги и разрядили свои штуцеры.

Французы тут же отошли назад, но не сразу. Потеряв еще десяток человек, они задержались, а потом в мою сторону полетели сразу десять чадящих пороховым дымом ракет Конгрива. Да, у врага тоже было подобное оружие. И да, он оказался достаточно умен и храбр, чтобы повторить нашу тактику. Вот только на этом общее заканчивалось. Дистанцию никто из противников не посчитал, а еще «Ласточка» – это совсем не висящий на месте монгольфьер.

Все взрывы прогремели где-то вдали…

– Ура! – снизу раздались крики матросов и солдат, оценивших чужую неудачу.

А потом мы опять продолжили делать свое дело. Пилоты наводили наши орудия на пушки и выдвигающиеся вперед группы. Степан так и вовсе рискнул жизнью – разогнался, пролетел почти над линией фронта, но заметил точные координаты крупной батареи, стоящей за горой Рудольфа. Французы тоже попытались бить только по наводке с монгольфьеров, но к десяти часам утра вражеских шаров почти не осталось, а батареи с пятого бастиона и редута Шварца, наоборот, начали их доставать.

Впрочем, не один казак показал себя. Я видел рядовых, которые голыми руками выкидывали шипящие ядра из-за своих укрытий. Видел, как Нахимов и Тотлебен – адмирал и полковник! – лично наводили пушки, выставляли прицелы, стоя под вражеским обстрелом вместе с простыми солдатами. Личным примером показывали, какая сила скрыта в обычном спокойствии.

Было тяжело. Я видел десятки смертей, но мы держались. Я знал, что защитники города справились и в моей истории. Многие погибли, но не дали подавить наши пушки, и англичане с французами не решились на полноценный штурм. Сейчас же мы добились того же, но немного по-другому. Не ушли в оборону, а активно отвечали ударом на удар. Заставили врага стрелять с дальних подступов, фактически прикрыв город от случайных ядер.

В этот момент ветер начал усиливаться, снося меня в сторону Сарандинакиной балки, и пришлось пойти на посадку. Надо будет или пересесть на привязанную рыбку, или выбрать новую точку для взлета… Так и не приняв решение, я неожиданно заметил знакомую фигуру, выезжающую от четвертого бастиона на север к морю. Корнилов! Значит, на четверке у Нахимова он был, сейчас проверит шестой и седьмой бастионы, а потом двинется на другую сторону Южной бухты.

– Сколько времени? – это был первый вопрос, что я задал, как только спрыгнул с «Ласточки», оставив ее техникам.

– Десять часов и семь минут, – важно ответил Игнатьев.

Ефрейтор старался держать марку, но было видно, как он нервничает и жалеет, что жребий определил на позицию в первом окопе не его, а Николаева.

– Держись! – я сжал солдату плечо. – Если все сегодня выполнят свой долг, то ты так и не сразишься, но… Это точно не последний бой на этой войне, так что не жалей! Лучше верь в друзей, и тогда им будет проще вернуться.

– Штабс-капитан, а я видела, как стреляли в ваш и другие шары. Это очень страшно! – я обернулся на голос Анны Алексеевны.

Девушка стояла, вытирая пот и пряча непокорные локоны под косынку. После одного из наших разговоров с доктором Гейнрихом мы решили не дожидаться Пирогова и прямо сейчас открыть пункты первой помощи возле каждого из узлов обороны. И вот такая сейчас получалась цепочка. Сначала раненого принимали свои, потом несли в сортировочный пункт, где сестры вроде Анны Алексеевны и молодые врачи делали простейшие операции, и, наконец, больница, куда оперативно везли тяжелых, кому требовалась серьезная помощь и кто мог не дождаться конца боя.

– Если бы вы боялись, – я подошел и, вытащив платок, протер испачканные кровью руки девушки, – вы бы тут не стояли. Спасибо, что помогаете нам выжить.

Я хотел уже было бежать за Корниловым, когда Анна Алексеевна меня снова остановила.

– Все боялись, – тихо сказала она, и эти слова ударили меня, словно разряд молнии. – Я, простые жители, солдаты, даже офицеры. Все знали, какая огромная сила пришла в наш дом, и каждый хоть немного, но сомневался, сможем ли мы вообще ее остановить. Тут ведь военный город. Все умеют считать пушки и батальоны… Я однажды была у адмирала Корнилова, так он попросил посмотреть его речь на случай большого боя. Там много было, но главное, он запрещал отступать. Запрещал даже думать об этой команде, и от решимости в каждой строчке той речи внутри поднималась гордость[3]… И опять становилось страшно. А потом пришли вы, придумали эти ваши шары, и как-то просто, шаг за шагом, стало понятно, что и представители великих держав могут чего-то не знать. Что они тоже боятся. А еще мы поверили, что не на одной только храбрости держится Севастополь, и от этого стала легче ноша, расправились плечи. Спасибо, штабс-капитан!

Я стоял, слушал и не знал, что сказать.

В глубине души мне нужны были эти слова, нужно было услышать, что все не зря. Но вот они прозвучали, и я не понимал теперь, что делать дальше. С другой стороны, Анна Алексеевна ведь про это и говорила. Как растерялась, но потом, почувствовав лишь шанс на победу… Выдохнула, расправила плечи и продолжила делать то, что должно.

– Спасибо, – я не удержался и крепко обнял девушку. – Пора!

– Что пора?

– И мне расправить плечи. Ведь, как известно, чем они шире, тем большую ношу можно унести. А я хочу взвалить на себя очень много.

– Штабс-капитан, вы… очень странный.

Я улыбнулся, а потом, отпустив напряжение и просто сосредоточившись на деле, поспешил обратно к «Ласточкам». Зачем мне конь или повозка, если у меня есть гораздо более быстрый и надежный способ оказаться на месте.

Адмирал Корнилов все утро носился между бастионами. Он ждал, что враг рано или поздно пойдет на штурм, и именно от него зависело, сможет ли город его пережить. Армия и Меншиков были рядом и в то же время бесконечно далеко.

– Флот перестраивается, – адъютант Покровский прибежал с очередной запиской с Александровской батареи.

– Что насчет печей? – спросил Корнилов.

Не хотелось потратить зря тонны угля, если окажется, что сегодня вражеские корабли так и не выдвинутся вперед, вот только… Адмирал вспомнил, как ему донесли о вчерашних метаниях штабс-капитана Щербачева, который был уверен в этой атаке. Настолько уверен, что где прямо, где хитростью пытался подготовить командиров бастионов к ее отражению. И у него получилось. Никого не смогли застать врасплох, не было лишних смертей нижних чинов. Чем больше адмирал ездил по переднему краю, тем сильнее в этом убеждался. А значит, и он не ошибся, тоже поверив в эту атаку.

– Ядра уже набрали температуру. Если враг решится подойти хотя бы на пятьсот саженей, сожжем его. Как пить дать сожжем! – Корнилов не стал поправлять разволновавшегося мичмана.

Немного можно. Сегодня все нервничают, даже он сам: вместо того, чтобы следить за всем боем сразу, носится по передовой. Хорошо еще, что Щербачев повесил на каждом бастионе свои шары, и они, как и в обычные дни, собирают информацию и передают ему. Как же это удобно видеть всю картину целиком, не волноваться зря, правильно распределять силы… Такая мелочь, и такая польза.

– Куда дальше, Владимир Алексеевич? – Тотлебен убедился, что на четвертом бастионе все хорошо, и присоединился к свите Корнилова.

– На Малахов курган, – адмирал все-таки решился. – Истомин передает, что справляется, но… Лучше взглянуть своими глазами, чтобы потом проще ориентироваться в отчетах «Карпов», а после вернемся в штаб. Нужно будет подумать, как нам распределить резервы и не получится ли где ущипнуть союзников сильнее, чем они могли бы этого ожидать.