Небо полное звезд. Другие мы - Сокол Лена - Страница 13

И я неуклюже хлопаю её ладонью по спине.

Ещё никогда незнакомцы не проявляли такую искреннюю радость от того, что им светило времяпрепровождение со мной.

– Спасибо, что показала мне Сампо. – Говорю я, когда мы размыкаем объятия.

Глаза Оливии загораются светом – так, будто её пьянит сама жизнь.

– Если ты не очень-то любишь жару, то тебе непременно понравится здесь. – Смеётся она.

Я ещё никогда не видела человека, который бы каждую минуту выглядел абсолютно, неутомимо и полноценно счастливым.

– И спасибо за велик. – Добавляю я.

– О, нет, оставь пока у себя. – Отмахивается соседка. – Думаю, он пригодится тебе до наступления холодов. Здесь, конечно, ездит автобус, но гораздо полезнее для здоровья добираться в школу на двухколёсном.

– А, ясно. – Киваю я. – Тогда вообще – огромное, большое-пребольшое спасибо.

– Всегда пожалуйста, – подмигивает она.

И мы расходимся в стороны.

В последний день перед учёбой мы отправляемся с Оливией и Отсо на Каменное озеро. Моя соседка ужасно возбуждена поездкой, она приводит её в дикий восторг. Оливия без умолку трещит о том, как мне понравится. Девушка так красноречива, что я и сама начинаю верить в то, что всё так и будет.

– Это озеро ледникового происхождения, поэтому вода в нём настолько чистая, что слепит глаза! – Тараторит Оливия, пока мы тащимся на машине по извилистой грунтовой дороге, утопающей в высоких деревьях.

Я уже поняла, что она буквально помешана на озёрах. Вероятно, из-за связи с фамилией – järvi переводится с финского как озеро.

– Сегодня лучше всего будет клевать лосось. – Сообщает нам Отсо.

А я в это время думаю о том, чем же интересно занимаются мои друзья в городах, где мы успели пожить в последние годы. Жаль, что здесь не ловит интернет.

Когда внедорожник замирает у берега, я спешу выбраться на свежий воздух. Застёгиваю куртку и оглядываюсь. Под нашими ногами валуны, внизу под склоном – блестящая водная гладь, и стройные сосны отражаются в ней густой, ровной порослью. Зрелище захватывает дух, и я сразу же убеждаюсь, что Оливия не преувеличивала: озеро настолько прозрачное, что отражающееся в нём небо буквально выстилает дно.

– Вода, которая течёт из кранов в Сампо – отсюда. – С гордостью говорит Оливия.

– Какое оно тихое. – Выдыхаю я. – Озеро.

– Это обманчивое впечатление. – Усмехается Отсо, доставая из багажника удочки. – Если разыграется ветер, будут сильные волны.

– Идём, прогуляемся. – Зовёт меня за собой соседка.

– Только не далеко, Оливка! – Предупреждает её отец.

– Мы тут, вдоль берега, пап.

Он зовёт её Оливкой. Надо же. В моей груди разливается незнакомое тепло. Интересно, как бы звал меня отец, будь он жив?

– Переживает, что встретим животных. – Поясняет Оливия.

– Кого, например? – Я перебираю в голове свои знания о животных севера. – Оленя?

– Или волка. – Спокойно говорит она. – Или медведя.

– Может, тогда не стоит отходить далеко? – Таращусь на неё я.

– Мы по берегу. – Смеётся Оливия, переступая с валуна на валун.

Она явно тут как в своей стихии, а вот мне с непривычки хочется оглядываться и ступать осторожнее. Не доверяю я скользким резиновым сапогам.

– В окружении леса я всегда чувствую себя уютно. – Объясняет Оливия. – Не бойся, Анна, прыгай сюда!

Она подзывает меня, и я, стараясь сохранять равновесие, перебираюсь с одного камня на другой.

– Почему? – Спрашиваю я. – Единение человека с природой тебя так заводит?

– Когда мама была жива, мы часто ездили сюда все семьёй. – Её голос звучит глухо и надтреснуто.

Очевидно, эти воспоминания её ранят.

Я поднимаю взгляд, но вижу, что девушка улыбается. Её глаза светятся теплом.

– Сколько тебе было, когда она умерла?

– Восемь. – Её губы дрожат. – Рак. Мама боролась три года. Она – настоящий боец.

– Мне жаль. – Тихо говорю я. – Прости.

Мой отец умер от сердечного приступа, когда мне было шесть. Может, я была слишком мала, чтобы воспринять ситуацию так, как Оливия. По крайней мере, улыбка не держится на мне, точно приклеенная.

– Я часто прошу папу привезти меня сюда или на любое другое озеро, чтобы вспомнить, как мы отдыхали на природе все вместе. Тут и в лесу я слышу маму. – Оливия останавливается и смотрит на меня так, будто сейчас, в этот самый момент, открывает мне свою самую сокровенную тайну. – В шуме ветвей, скрипе стволов деревьев, в плеске воды, в криках птиц – мне кажется, я слышу её голос везде. Я прихожу сюда, чтобы поговорить с ней. Спрашиваю и слушаю, что она ответит.

Надеюсь, она шутит.

Мои брови поднимаются на лоб, но я, всё же, понимающе киваю.

– Может, не пойдём дальше? – Опасливо озираюсь я на лес.

Не хотелось бы встретиться с медведем, если честно.

– Хорошо. – Соглашается Оливия.

Мы шлёпаем по камням обратно.

– Ты верующая? – Спрашиваю я, заметив серебряный крест, выбившийся из-за её ворота во время очередного прыжка с камня на камень.

Девушка опускает взгляд и зажимает его меж пальцев.

– А ты – нет?

Я жму плечами.

– Не знаю.

– А во что тогда ты веришь?

Этот вопрос застаёт меня врасплох.

– Ну… Наверное, есть какие-то высшие силы. – Мама крестила нас, когда мы были ещё детьми. Сейчас я понятия не имею, где мой крестик, и есть ли он вообще. Для нас, как и для других семей, крещение осталось лишь обязательным ритуалом из прошлого. – Я верю в высшую энергию, которая уравновешивает добро и зло. Как-то так.

– Значит, ты веришь в Бога.

– Разве?

– Да.

– А ты? Ты веришь в загробную жизнь? – У меня не получается удержаться от усмешки.

– Я не боюсь умереть. – Улыбается Оливия и прячет крест обратно, за воротник.

– И для чего тебе крест?

– Я верю, что он меня защитит.

Не от медведя точно.

– От всего? – Скептически оглядываю её я.

– От всего. – С жаром отвечает она.

В тот момент я всё ещё продолжаю считать этот разговор ничего не значащим. Мне смешно. Оливия, конечно, не плохой человек, но она очень наивна. И ей ещё взрослеть и взрослеть.

В первый же учебный день Сампо впервые обнажает передо мной свою неидеальность.

Обычно, приходя в новый коллектив, я стараюсь выглядеть достаточно милой, чтобы показать, что настроена на общение, но при этом и достаточно сильной, чтобы подать сигнал тем, кто постарается продавить меня, если обнаружит хотя бы намёк на слабость.

В любой школе любой страны, даже самой безобидной на первый взгляд, всегда царят законы джунглей – выживает сильнейший. Если даже с виду все ученики равны, в какой-то момент всё равно происходит что-то, что закладывает предпосылки к разлому – разделению на классы, группки, сословия или шайки. Если в классе всё тихо, значит это только кажется. Всегда есть те, кто сильнее и наглее, и те, кто будут им противостоять или тихо подчинятся.

В одной из школ, в которых мне довелось учиться, не было стычек между учащимися, но только потому, что все они, сплотившись, выступали против учителей. Не было, например, ничего зазорного в том, чтобы оскорбить преподавателя, пнуть ногой по его столу и выйти из помещения, громко хлопнув дверью. И ты всегда знал, что одноклассники тебя поддержат, что учитель никому не нажалуется, а директор сделает вид, что ничего даже не слышал об этом.

В другой школе ученики делились на группы в зависимости от благосостояния их родителей, и выгоднее всего было держаться среди середнячков. А в третьей двоечники из трущоб держали в страхе ботаников из обеспеченных семей. Зашуганные мажоры – кто бы мог себе такое представить? Но я видела это собственными глазами. Думаю, не надо рассказывать, как могут быть жестоки и опасны дети из неблагополучных семей по отношению к тем, кто довольно хорошо обеспечен?

К своим шестнадцати годам я сменила четыре школы. Гимназия в Сампо становилась пятой, и я примерно понимала, чего стоит ожидать.