Сводные. Право на семью - Гранд Алекса - Страница 5

Совестно до такой степени, что фантомные колючие иглы впиваются в легкие и норовят распороть их. Хочется разрыдаться во весь голос, размазать тщательно нанесенный макияж и свернуться маленьким беззащитным клубком.

Чтобы чужие сильные руки нежно обняли. Чтобы пальцы бережно очертили выпирающие лопатки. Чтобы знакомый бархатный голос заверил, что все обязательно наладится, ведь после самой темной ночи всегда наступает рассвет.

Но Богдан этого не скажет. Никогда не скажет.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал?

Подтверждая мои худшие опасения, резко высекает Багиров. Разворачивается ко мне вполоборота и мажет равнодушным взглядом по переносице, уничтожая едва теплящуюся надежду.

– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.

Глава 4

Богдан, одиннадцать дней назад

Говорят, время лечит и постепенно притупляет скопившуюся в душе боль. Говорят, время стирает старые воспоминания и замещает их новыми яркими. Говорят, время помогает проработать травмы и справиться с обидами из прошлого.

Чушь. Полная чушь.

Еще неделю назад я находился в полной гармонии с самим собой и думал, что достиг отметки наивысшего пофигизма. Был уверен, что ничто не сможет пробить броню моего спокойствия и вывести из равновесия, а в итоге меня в хлам расшатала одна-единственная встреча с Камиллой.

Внешне я оставался абсолютно невозмутимым, а внутри кипели бешеные страсти и все полыхало огнем. Все триггеры вернулись по щелчку и едва не разрушили до основания то, что я так долго и упорно возводил.

Так что сегодня я провожу экстренную работу над ошибками. Звоню самым отбитым одногруппникам, которые не обзавелись ни супругами, ни детьми, и планирую обнулиться.

Запустить протокол «чистый лист». Снять случайную цыпочку. Запечатать ту дичь, которая норовит вырваться.

Правда, все мои намерения обламывает Лехин звонок.

– Братка, мне тут бывшая твоя пишет.

– Мышка?

– Ага.

– Че хочет?

– Геолокацию твою просит. Хочет что-то перетереть.

До раздражения бодро вещает Саутин, а меня опять начинает таскать. Нарушается сердцебиение. Ладони то немеют, то превращаются в проводник электрических разрядов.

Злюсь на себя, конечно, за все эти неконтролируемые реакции, но все равно высекаю твердое.

– Дай.

– Точно?

– Да, Лех. Скинь ей координаты. Пусть приезжает, че.

Дав добро, сбрасываю вызов и больше не могу сосредоточиться ни на стройных ногах обслуживающей нас официантки, ни на девице, змеей обвивающей шест, ни на компании телочек за столиком напротив.

Все они силиконовые и до безобразия одинаковые. Широкие изогнутые брови. Дутые пухлые губы. Мерцающий блеск на скулах.

На фоне этих пластиковых принцесс застывшая в проходе мышка представляется глотком свежего воздуха. Растерянная, она выглядит, на удивление, естественной и живой.

В черном платье на тонких бретелях. С длинными темно-каштановыми волосами, собранными в пучок. С макияжем, который я предпочел бы стереть с ее век, она озирается по сторонам и вздрагивает, когда я ее зову.

– Камилла?

Превращается в натянутую струну, переминается с ноги на ногу и, возможно, жалеет о том, что явилась в эту обитель похоти и разврата. Краснеет от чересчур развязного базара моих друзей и по-прежнему продолжает смущаться, когда мы оказываемся в ВИП-ке.

Сидит на расстоянии вытянутой руки, ерзает на диване и гонит какую-то дичь про отцовскую компанию и ее неминуемый крах.

– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.

Искусав губы, судорожно тарахтит мышка и вряд ли понимает, что подкармливает моих уснувших демонов свежей кровью. Самое плохое во мне будит. То, что закопано на задворках души.

Черное. Едкое. Страшное.

Замирает в ожидании ответа и дергается так резко, словно я отвесил ей хлесткую пощечину.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал? – разворачиваюсь к Камилле и взглядом пригвождаю ее к спинке дивана.

Считываю разочарование, поселяющееся в ее больших темно-карих глазах. Вижу, как трепыхается венка на шее. Могу вкусить повисшую в воздухе обреченность и намеренно продлеваю мучения мышки, затягивая с вердиктом.

Когда-то давно она если не сломала меня, то уничтожила те крохи света, что были внутри. Толкнула к краю пропасти, обесценив наши чувства, и вынула что-то важное из груди, превратив в жесткого монстра.

– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.

Примерив на себя роль палача, я высекаю жестко и какое-то время наслаждаюсь этой маленькой местью. Ловлю приход и облизываю губы от выпрыскивающихся в кровь дофаминов.

Правда, эйфория не длится долго. Она исчезает так же стремительно, как появилась, а за ней следует дичайшая ломка. И я никогда не признаюсь, что виной такого моего состояния одинокая слеза, скатывающаяся вниз по щеке мышки, и ее подрагивающие губы.

– Зря я сюда приехала!

Порезавшись об осколки разбившихся розовых очков, выкрикивает Камилла. Вскакивает с дивана. Движется к выходу, плохо разбирая дорогу. Вываливается в коридор и, снова там споткнувшись, с грохотом захлопывает за собой дверь.

Ну, а я тупо пялюсь в одну точку и с силой сжимаю и разжимаю пальцы. За грудиной образуется пугающая пустота, хоть пару минут назад там еще билось сердце. Чернота затапливает каждую клетку и наполняет рот полынной горечью.

«Я всегда все разрушаю. Я приношу боль всем. Даже самым близким. Но я не хочу, чтобы с мышкой что-то случилось в «Маниле».

Заключив пакт о ненападении с вдруг обнаружившейся совестью, я выметаюсь из вип-комнаты и широким шагом проделываю путь до главного зала, где вовсю долбит музыка, и свет стробоскопов слепит глаза.

Убеждаю себя, что руководствуюсь только соображениями безопасности сводной сестры, и торопливо проталкиваюсь к барной стойке, где маячит ее затылок.

Стискиваю челюсть, отодвигая в сторону подсевшего к Камилле мажора, и недовольно выцарапываю из ее пальцев стопку с текилой.

– Мы так не договаривались, мышка.

– В смысле?

– Ты же сказала, что сделаешь все, что я захочу.

– И?

– Так вот сегодня я хочу, чтобы ты не напивалась.

Выдаю с небольшим нажимом и слежу за тем, как трепещут ее длинные пушистые ресницы, и взволнованно вздымается маленькая упругая грудь. Идиотизм полный, но мне отчего-то хочется сдернуть с себя толстовку и укутать в нее Камиллу, чтобы никто на нее не смотрел.

Включаются старые рефлексы.

– «Манила» – не лучшее место для хороших девочек.

– А кто сказал, что я хорошая?

– Хорошая, конечно. Послушная, правильная. Отцу лишнего слова поперек не вставишь.

– Богдан!

– И это твой выбор, – вскидываю вверх руки, завершая конфронтацию, и подбородком указываю на дверь с неоновой табличкой «exit». – Тебе пора домой, мышка. Я вызвал такси. Пойдем провожу.

Соскальзываю со стула и продолжаю плечом блокировать Камиллу от «золотого мальчика», прощающегося с надеждой урвать у нее номерок. Вывожу мышку на улицу и торможу около одного из многочисленных фонарей.

Приложение показывает, что машина приедет через пять минут. Совсем не теплый ветер толкает мышку ко мне, растрепывает пряди ее шелковистых темно-каштановых волос и заставляет оливковую кожу покрываться мурашками.

Так что я все-таки делаю то, что хотел еще в клубе. Стаскиваю с себя бомбер и помогаю Камилле просунуть руки в широкие рукава.

– Спасибо, – негромко роняет она и робко вскидывает на меня свои бездонные омуты. – Богдан, я верно тебя поняла? Ты поможешь?

– Я ничего не обещаю. Сначала надо изучить документы, прикинуть перспективы, рассчитать риски. Возможно, фирма в такой заднице, что банкротство окажется единственным путем.

– Но…

– Ко всему готовься. Чтобы потом не было невыносимо расставаться с иллюзиями.