Великий диктатор. Книга вторая (СИ) - "Alex Berest" - Страница 43

— Я её сделал двух видов. На струбцине, вот как здесь, чтобы можно было прикрепить её куда угодно. И просто на чугунной платформе. Но тогда её надо удерживать. Вот сюда, — я указал на лоток. — Насыпаем патроны. А вот сюда, вставляем кассету или ленту от любого пулемёта. И крутим ручку.

Окружившие меня генералы во главе с императором зачаровано следили как я вращаю рукоять и набиваю патронами пустые кассеты.

— И ленты тоже можно? — задал вопрос на английском представитель «Виккерса» из-за спин генералов.

— Конечно, сэр. Давайте сюда ваше ленту.

Британец почти бегом кинулся за пустой пулемётной лентой, а вот набивать её, крутя рукоять, возжелал лично Николай II. Но на всю двухсот пятидесяти патронную ленту его терпения не хватило, и он уступил место англичанину.

— Вот это по-настоящему хорошее изобретение, — изрёк военный министр Сахаров, когда англичанин закончил набивать ленту.

— И сколько будет стоить одна штука, Матвей Матвеевич? Надеюсь, не столько, как ваши пулемёты? — спросил царь, задумчиво вращая вхолостую ручку машинки.

— Десять рублей, Ваше Императорское Величество, — озвучил я заранее согласованную с дедом и Бергротом сумму.

— Как вы думаете, Виктор Викторович? — обратился император к военному министру. — В войсках, на фронте, это будет полезная приспособа?

— Несомненно, Ваше Императорское Величество, — отозвался генерал Сахаров. — Но, сначала надо проверить её. Отправим эти образцы в пулемётную школу при лейб-гвардии третьем стрелковом батальоне.

Глава 17

Глава 17

Выйдя из госпиталя, Аймо Кахмо был вынужден прикрыть глаза рукой от яркого солнца. На первом этаже лечебного заведения царил полумрак из-за мешков с песком, которыми были заложены оконные проёмы. До операции по взятию полуострова Лаошутунь японцы спокойно обстреливали почти весь город Дальний, и госпиталю тоже доставалось.

И именно во время той операции четверо стрелков его роты получили ранения и были отправлены в бригадный госпиталь. Да и сам Аймо получил сильный ушиб грудины. От смерти его спасла ещё одна придумка Матти Хухта, под названием бронежилет. Матти писал о такой защите ещё в самом первом письме, но тогда новоявленный штабс-капитан не придал этому значение. А вот Рейно Лахти сразу ухватил суть идеи, и с подчиненными сшил несколько жилетов с нагрудными карманами, в которых и разместил вырезанные листы паровозной стали.

Пятой роте Аймо Кахмо и доверили высаживаться первыми для уничтожения передовых дозоров и секретов неприятеля. И они со своей задачей справились. Причем, без потерь. Сам же он получил пулю в грудь от спрятавшегося японца уже во время прочёсывания полуострова. Шести с половиной миллиметровая и девятиграммовая японская пуля не смогла пробить самодельный нагрудник. Но на несколько дней состояние штабс-капитана можно было описать только словами одного из его подчиненных — «ни вздохнуть, ни пёрнуть»…

Как успокаивал сам себя Аймо Кахмо, хорошо что это был вражеский стрелок с новой винтовкой, а не пополнение со старыми одиннадцатимиллиметровыми винтовками «системы Мурата». Пуля той точно бы пробила его самодельную защиту.

Четверо же раненых, во главе с его старшим унтер-офицером Рейно Лахти, умудрились получить ранения от случайной шрапнели уже во время погрузки на судно, для возвращения в батальон. Слава «Святым Мумми-Троллям», что ранения были не особо тяжёлыми и стрелков удалось быстро доставить в госпиталь. И вот теперь офицер ходил проведывать своих подчиненных почти ежедневно, благо, их роту отвели в город на отдых.

Как только глаза привыкли к яркому солнцу, мужчина направился к небольшой бронзовой скульптуре перед самым выходом с госпитального двора, установленной на метровой высоты куске местного камня. Босоногий мальчик в закатанных штанах и простой рубахе, сидел на теле пулемёта «Максима», закинув ногу на ногу. Левой рукой он прижимал ученический планшет с листом бумаги к колену, а в правой, чуть на отлёте, держал карандаш. Его лицо с мечтательным выражением было поднято к небу.

Идея отлить этот памятник принадлежала Йоханнесу Хаапасало, который в 1903 году добровольцем пошёл в армию. Но попал не в добровольческий батальон, а по месту воинского учёта, в Санкт-Михельский батальон. И именно Йоханнеес после смерти подпоручика Густава Окелссона стал батальонным библиотекарем.

Отучившись два года в Александровском университете и в рисовальной школе художественного общества Финляндии, он, по армейскому уложению, сразу получил чин младшего унтер-офицера. Но, и дня до этого не служа в армии, он был скорее обузой, чем полезным приобретением. И начальство с удовольствием спихнуло его на эту должность.

Как только он стал библиотекарем, к нему стали захаживать за книгами стрелки и офицеры из добровольческого батальона. Одним из тех офицеров был подпоручик Эмиль Викстрём, довольно знаменитый в княжестве скульптор. Его работы украшали площади Гельсингфорса, Котки и даже фронтон дворца сословного сейма.

Почему он пошёл добровольцем, он наверное и сам не мог понять. Позже Аймо Кахмо задавал ему этот вопрос, но так и не получил внятного ответа. Видимо, просто поддался общенациональному порыву и записался в Китайскую бригаду, оставив в Гельсингфорсе жену и трех маленьких дочерей.

Эмилю Викстрёму, который нарисовал эскиз и отлил этот памятник, очень хорошо удалось передать не только зрительную схожесть с Матти Хухтой, но даже мечтательное выражение лица. Что и не удивительно. По словам Викстрёма, он почти каждый год видел этого мальчишку, когда приезжал на летние конференции «младофинской партии» в кемпинг, принадлежавший родителям Хухты.

Единственный спор, который возник при создании эскиза скульптуры, это выбор пулемёта. Сначала мальчика хотели усадить на тот, который он подарил, но быстро пришли к выводу, что это не удобно из-за слишком большого наклона. Обошли все пулемётные точки, чем вызвали волну пересудов и споров уже у самих пулемётчиков и стрелков. И в конце концов, остановили свой выбор на станковом пулемёте «Максима» без щитка.

Материал для отливки памятника тоже нашли быстро. Стрелки-контрабандисты напоили китайским самогоном сторожа, охранявшего бывший японский миноносец «Оборо». И под руководством офицеров-скульпторов сняли с судна много бронзовых деталей.

Русские моряки, занятые ремонтом судов эскадры после японской атаки, не особо заинтересовались трофеем. Только частично разоружили, сняв минные аппараты, оптику и мелкокалиберную артиллерию. И всё из-за того, что этот миноносец слишком серьёзно застрял в корпусе финского транспорта «Ику-Турсо». Их так и приволокли в порт Дальнего вместе, потому что был риск затопления транспорта в случае разделения судов в открытом море.

После того как «Ику-Турсо» разгрузили, и исчез риск неконтролируемого затопления, суда разделили. Но к этому времени русскому флоту было уже не до трофейного миноносца. И руководство бригады самовольно включило его в состав финских сил в качестве неподвижной батареи. Благо, что из-за отсутствия необходимого оборудования, русские не смогли сразу снять трёхдюймовое орудие. Ну, а после того как к нему кончились японские боеприпасы, кораблик просто поставили к стенке причала в Дальнем.

Торжественного открытия установленного памятника не было, но в бригадной газете об этом событии написали. Со временем, среди раненных и приходивших их навещать, сложилась традиция тереть те или иные части памятника на удачу. Стрелки тёрли босые ноги мальчишке, веря, что это придаст им ловкости и убережёт от вражеской пули. Пулемётчики натирали пулемётное рыльце и ручки. А писари и прочие бумагомаратели, отдавали предпочтение карандашу и листу бумаги. Но так как в основной массе стрелков было больше, то ноги бронзового Матти Хухты постоянно блестели.