Капитаны судьбы (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 66

— Вы им верите?

— Хм! Смотря в чем! — я улыбнулся. — Что они сейчас хотят мира — верю! Берман был ценным агентом, и главным тут было наказать его и остановить, а не успокоить меня. А вот что они всегда будут добрыми партнёрами — нет, не верю! В конце концов, того же Семецкого в Южной Африке заказал отнюдь не Берман! Так что и в будущем ухо придётся держать востро! Кстати, есть у меня пара идеек насчёт неприметной защиты от пуль и осколков.

Из мемуаров Воронцова-Американца

'…Между тем на Россию наступал кровавый и революционный 1905 год. И Кровавое Воскресенье всё же случилось и здесь. Не удалось остановить ни Гапона, ни полицию. К моему удивлению, недовольство рабочих накладывалось ещё и на недовольство результатами мира.

Но то, что полиции были выданы капсулометы с хлорпикрином и хлорацетофеноном, позволило разогнать толпу малой кровью. Ну и карабины Нудельмана сказались. Когда в руках скорострельный карабин с пятнадцатью патронами в обойме, легче убедить, что «стрелять по ногам эффективнее, бунтовщиков можно судить». Да и энергия у пуль меньше, меньше было вторичных ранений.

В результате основные жертвы были от давки.

Красная Пресня тоже полыхнула, хотя и там за счет капсул с «химией» удалось избежать применения боевой артиллерии. Бои были далеко не столь упорны и кровавы, как в нашей истории…'

Москва, ночь на 18 января (31 января) 1905 года, воскресенье

Тёмка млел… Ему было хорошо-хорошо! «Милая моя!» — шептал он на ушко Ксанке, то нежно целуя её в висок, то покусывая мочку уха. — «Люба́я моя! Моя! Только моя!»

Впервые вместе в постели они оказались в конце августа, совершенно неожиданно для обоих. Революция, гремевшая в России, привела к тому, что они почти перестали встречаться наедине, чтобы не поругаться. Вернее, поругаться боялся он, Тёмка, а Оксана, казалось, только и ищет случая поставить на своём. Да и учёба отнимала массу времени. Сначала ему пришлось сдавать выпускные экзамены в реальном училище, потом — готовиться и поступать в ИМТУ[21]. С 16 августа начинался учебный год, надо было ехать в Москву, но он специально немного задержался. Потому что 13 августа его Ксанке исполнялось семнадцать лет, и не прийти он не мог.

Казалось, она и не ждала его. Но обрадовалась, точно обрадовалась. И подарок его оценила — семнадцать длинных белых роз, редких, с невероятно длинными стеблями, в специальной подарочной упаковке. Потом они танцевали под радиолу, а когда гости разошлись, пошли гулять, несмотря то то, что время было уже к полуночи. Гуляли долго, потом он провожал её до общежития, но двери, естественно, давно были заперты.

Потом пошли к нему, пить чай. Он-то свою комнату в общежитии сдал ещё в июне, и жил сейчас на съёмной квартирке в Беломорском небоскрёбе. Всего одна комнатушка да узкий пенал-выгородка для кровати. Зато электрическим звонком можно было заказать чаю в любое время суток. И к чаю разного — баранок, конфет, даже пирожных. Оксана спряталась в выгородке-пенале, пока он принимал заказ, а выходя как-то странно и шально посмотрела на него. Потом они пили чай, в который он предложил добавить немного карельского бальзаму, мол, так вкуснее… А спустя некоторое время они страстно целовались, и он всё никак не мог решиться… В конце концов, Оксанка, его Оксанка, просто вывернулась их его объятий, повернулась спиной и попросила: «Расстегни, а?»

Когда всё случилось, он долго не мог прийти в себя, а потом вдруг позвал её за себя замуж.

— Дурачок! — сказала она ему тогда. — Какой же ты у меня дурачок!

Он стал доказывать, что уже можно, ему восемнадцать, ей семнадцать, и что любит её, давно любит…

— Тс-с-с! Помолчи! И я тебя давно люблю. Сразу влюбилась, ещё там, на бокситовом руднике. Потом, бывало, злилась, но всё равно — любила!

— Тогда почему же?..

— Да потому, что свадьба — это семья. А семья — это значит жить вместе, детей рожать и воспитывать! Тебе сейчас учиться надо и выучиться. И мне надо! Я пока только за третий класс гимназии экзамены сдала. Не хочу рядом с тобой недоучкой жить! Так что в следующий раз приготовь резинки! В аптеке купи!

Он аж икнул! И глупо переспросил:

— В следующий раз?

— А ты что, несколько лет терпеть и мучиться хочешь?

— Н-не-е-ет! Ой, а если в этот раз вдруг нечаянно получилось?

Она замерла, что-то подсчитывая. Потом выдохнула с облегчением:

— Да нет, не должно было! Мне пару дней оставалось… Нет, бабы говорили, что в такое время уже не бывает!

Так с тех пор и повелось. Уже второй раз она выбирала время и приезжала к нему в Москву. Они проводили вместе день-полтора, и она возвращалась назад в Беломорск.

— Кса-а-ан! — ленивым шёпотом позвал он её.

— Аюшки?

— А точно нет политики в том, что ты замуж за меня не идёшь?

— Дур-рак! — в шутку разозлилась она и дала ему щелбан. А потом задумалась.

— А знаешь, я ведь изменила отношение. Как-то незаметно. Началось все с того, что все революционеры — все, представляешь⁈ — ругали войну с японцами. И торпедные катера им — убийцы простых моряков, и Семецкий — трусливый бандит, пускающий под откос эшелоны с обманутым японским пролетариатом! Я уже тогда на них злилась. Ну ничегошеньки ж не понимают. А потом Американец выложил всю историю с Гапоном. Как его уговаривали не вести рабочих на демонстрацию, как объясняли, что ничего хорошего не будет. Но он всё равно повёл. Вот тогда я впервые задумалась, а не такой ли я Гапон для своих «воробушков»? Они же мне верят, а я, как баран! Упёрлась и рогами вперёд — революция, угнетение…

Она помолчала.

— Потом, пока по стране революция полыхала, Воронцовы много встреч с молодёжью организовали. Показывали, что тут ел крестьянин до начала их проекта, и что теперь ест. По какой цене они теперь рыбу и водоросли сегодня продают, да сколько всякого разного на это купить могут. И размеры доходов сравнивали. Но я тогда все думала, мол ладно, вы такие, а другие-то… Вот дура!

И она неожиданно всхлипнула. Тёмке только и оставалось, что обнять её, поцеловать да начать бормотать всякий ласковый и утешительный вздор.

— А потом вдруг Бари приехал и выступил. Рассказал про свои курсы для рабочих, что даже раньше, чем у нас начал, что платит он своим рабочим на десятую часть больше, чем у нас, а работают они у него меньше. И от Столыпина человек выступал, рассказывал, что тот уже третий год в разных губерниях страны крестьянские кооперативы создавать помогает[22]!

Она помолчала немного и добавила:

— Но главное с осени началось. Воронцовы меня и часть «воробушков» перевели на новый проект. Однер по их заказу машину новую собрал. Вроде арифмометра, только она шифрует тексты и расшифровывает. Пока работает плохо, часто ломается, вот и обкатывают. Но не на учебных текстах, а на реальных. Ты знаешь, Тёмушка, как я увидела, как эти Воронцовы работают, сколько сил отдают, чтобы всё вокруг лучше работало и развивалось…

— А чего тогда в строительстве Днепровского каскада да Северо-Крымского канала не участвуют? Все удивляются!

— Да ну их, этих твоих «всех»! В Днепровские ГЭС их Витте не пустил, решил, что ему и одного Графтио хватит! И казне все «привилегии» уйдут, а не часть! А в Северо-Крымском — участвуют! Тимонов со своим Русгидро — проектирует да и за строительством присмотрит, Гольдберг — трактора да грузовики поставляет, ну а Рабинович с Вальдрандом — участки земли скупают. Понравилось им!

Она подумала и решительно добавила:

— Ну и пусть! Даже от этого стране польза есть! Они знаешь, что придумали? Объедини наш пул банков с «Крестьянским» и «Дворянским». И предлагают дворянам по всей стране — продаёте нам землю, мы добавляем кредитных денег и продаём вам участок там, побольше да получше, и с техникой! А выкупленный участок — крестьянам продают, под кооперативы.

Она помолчала и добавила:

— Конечно, банки на этом наживаются, только и народу польза получается. В кооперативах производительность выше, да и с выкупными платежами и пенями вопрос решается. Старые пени частично гасят, а новым — страховка не позволяет нарасти. Так что в кооперативах голода и нищеты уже нет. Даже в наших краях, я видела.