Вперед в прошлое 5 (СИ) - Ратманов Денис - Страница 68

— Сил тебе, Санек! — Илья пожал протянутую руку, и мы распрощались.

Домой мы шли вдвоем с Борисом. Брат держал хвост пистолетом. Даже если ничего не получится доказать, он будет знать, что он не бездарь, и мы — вместе. Не его вина, что классная руководительница — взрослый, который вроде как за него отвечает — поступила халатно и уверена в своей правоте. И если Никитична упрется, ее стоит проучить.

Наблюдая за взрослыми, я все больше склонялся к мысли, что взрослых среди них не так уж и много. И если моя мать инфантильна и не имеет собственного я, то есть обратная сторона медали — взрослые, которые застряли в подростковом бычестве, уверенные в своей взрослости и незыблемости мнения.

День заметно укоротился, и возвращались мы по темноте. Фонарей не было, светил единственный на повороте, и наш четырехэтажный дом с тремя подъездами напоминал светящийся прогулочный лайнер, плывущий на север.

Все было как всегда: знакомые машины, знакомые алкоголики у дороги… Взгляд остановился на белой «копейке», перегородившей выезд со двора, где целовались двое. Женщина отстранилась, хлопнула дверцей и на прощание махнула кавалеру цветами. Он резко сдал назад, промчался мимо нас, обдав облаком пыли.

— Это Наташка, что ли? — воскликнул Борис.

Я обернулся, чтобы рассмотреть кавалера в салоне, потому что у сестры талант попадать в неприятности, но увидел лишь силуэт. А вот номер авто запомнил и, когда мы поднялись к себе, записал в книгу учета доходов и расходов — так точно не потеряются. Наташке ничего говорить не стал, подметил только, что она задумчивая и довольная, не ходит, а порхает, и глаза горят.

— Что у вас? — спросила она, вытаскивая из ванной кастрюлю воды и водрузив на газ.

— Завтра учитель рисования обещал прийти в школу, поговорить с завучихой, — отчитался я.

— А у нас теперь на базе приставка! — похвастался Борис. — Играем. И меня сегодня убили.

Из спальни вышла мама в ночнушке и с заплаканным лицом, замерла, как неприкаянный призрак, шмыгнула носом. Я приготовился выслушивать жалобы и упреки.

— Боря, — пролепетала она обреченно, — я завтра схожу в школу по твоему вопросу…

Борис кинулся к ней, обнял.

— Спасибо, ма! Давай я соберу рисунки…

Я глянул на Наташку, которая мне подмигнула и кивком пригласила на кухню.

— Это ты, что ли, провела работу и прочистила ей мозги?

Сестра кивнула и улыбнулась.

— Ага.

— Спасибо.

— Главное, чтобы у вас все получилось, а то Борьку жалко.

Я посмотрел на белые хризантемы в баночке на подоконнике и не удержался.

— Кто он?

Наташка закатила глаза.

— Поклонник. Просто поклонник!

— Взрослый? — уточнил я.

— Ну да. Но что в этом плохого? Цветы, вон, дарит, ничего не требует, вздыхает только. Он хороший, правда!

— Завтра на большой перемене придет Эрик, и ты тогда же приходи, — инструктировал маму Борис в детской.

И правда ведь, цветы дарит, на машине возит… А вот насчет «вздыхает только» я очень сомневался. Но пусть, наверное, лучше так, чем как раньше.

— А что мне говорить? — В детской растерянно спросила мама Бориса.

— Пойду расскажу ей. — Я кивнул на выход, а сестра осталась в кухне.

День сегодня предстоял бешеный, даже с мопедом вряд ли все успею. На большой перемене надо было решить Борин вопрос, для чего Эрик и мама отпросились с работы, да и мне хотелось поучаствовать в разговоре и убедиться, что все прошло гладко и в нашу пользу.

После уроков мне предстоит лететь к бабушке, забирать кофе, вести его валютчику. Вечером у нас тренировка — успеть бы вернуться к шести! После — от Ильи позвонить деду, узнать, как у него обстоят дела с чурчхелой, которую я передал в Москву, да и поинтересоваться, какие новости в принципе.

Еще месяц-полтора, и начнутся холода, фрукты закончатся, и нужно думать, как жить дальше.

Еще ж стишки на завтра сочинять! Тоже следует проконтролировать, чтобы никто не блеснул талантом и не навлек ненависть Джусихи.

К тому же именно сегодня афганцы должны озвучить матери Баранова величину их долга.

Все утро я думал о том, как же здорово, что взрослые решили помочь Борису! Но, с другой стороны, я перевидал за свою жизнь достаточно взрослых, сам им был, чтобы сделать вывод: не каждый зрелый муж таковым является.

Вообще странное понятие — взрослость. Чем его измерять? Годами? Вот уж нет. Опытом? Тоже вряд ли. Скорее умением брать ответственность за свои поступки и принимать решения, понимать, что происходит и как с этим бороться. Вот взять маму — она застряла на двенадцати-тринадцати годах развития, только и ищет того, кто бы решал за нее, а мы, дети, ждем от нее помощи и поддержки.

Но и не каждый действительно взрослый способен помочь Борису, ведь здесь нужен определенный талант: наезжать, прогибать, продавливать. Очень сомневаюсь, что скромный интеллигентный Эрик на такое способен, Никитичу он на один зуб — это все равно что «Ока» под «Камаз» попадет.

По дороге в школу я усиленно думал и не выдержал, поделился мыслями:

— Народ, а вы не думали, что люди — как машины?

Меня не поняли.

— Терминаторы? — переспросил Рамиль.

Я мотнул головой.

— Не. Вот смотри, Джусиха или Никитич — катки. Ну, асфальтоукладчики. Проедутся — костей не найдешь.

— Ха! — улыбнулась Гаечка. — Никитич — скорее бульдозер, а ты — тягач. Ну, фура такая.

Я усмехнулся, вспоминая тягачи из новогодней рекламы «Кока-колы», которая еще не появилась: «Праздник к нам приходит». Что ж, я бы предпочел быть внедорожником, но, похоже, она права.

— Алиса — кабриолет, — продолжила фантазировать Саша. — Илья, хм… Илья, похоже, трамвай.

Ян засмеялся и уточнил:

— Почему?

— Ну, прет к цели по накатанной и не объедет. Димоны — «Жигули», белая и черная. Юра… — Она задумалась и решила не кривить душой: — Юрка, ты — «Москвич».

— Хорошо, не «Запорожец», — буркнул он.

— И Боря с Яном «Жигули»…

Саша увидела Карася и кивнула на него:

— Карась — точно «Запорожец».

Впереди мелькнула коротко стриженная макушка Желтковой, и Гаечка закончила:

— Любка, вон — «инвалидка».

— А кто «Мерседес»? — спросил Кабанов.

Саша подумала и не ответила.

— Ты, Санек, — «восьмерка».

— Почему это? — возмутился он.

— До «девятки» не дорос.

Жаль, что она не разбирается в иномарках, было бы больше маневра для фантазии.

— А ты сама что за тачка? — спросил Баранов.

Гаечка оказалась самокритичной:

— Тоже «Жигуль», наверное.

— «Нива», — ободрил ее я, — боевая подруга, с которой и на рыбалку, и в тайгу, и на дискотеку.

Девушка вскинула голову и просияла. Ее лицо будто бы озарилось светом, и мне впервые за все время подумалось, что она симпатичная: лучистые темно-зеленые глаза, вздернутый нос со стайкой веснушек, которые она старательно припудривала, монгольские скулы и четко очерченные будто нарисованные упрямо сжатые губы. Не классическая красота, но — настоящая, живая.

Борис всю дорогу молчал. Ему предстояло самое ответственное: забрать рисунки у Никитича, дабы было что предъявить.

Вся наша команда проводила его до учительской. Ян показал скрещенные пальцы.

— С богом, — выдохнула Алиса.

Мы остановились под дверью учительской. Борис потупился, кусая губы и глядя на подрагивающие руки, убрал их за спину, шумно сглотнул слюну и посмотрел на меня жалобно. «Спаси меня», — читалось на его лице. Я качнул головой и вздохнул:

— Увы, это твой путь, тебе по нему и идти.

Борис сжал челюсти, зажмурился, поднял руку, чтобы постучать, но опустил ее. Хотелось помочь ему, но это должен был сделать он сам. Не для того, чтобы прокачивать в себе мужественность — ну не боец мой брат, и это нормально! — он никогда не станет альфа-самцом, и не чтобы бороться с собственными страхами: если у тебя какая-то фобия, хоть сколько ты ее ни преодолевай, занятие, с ней связанное, всегда будет пыткой. А нужно ему переступить через себя просто для того, чтобы в меру сил научиться выживать в жестоком мире. И начинать надо сейчас, ведь, когда повзрослеет, никто не будет ничего делать за него.