Крылья Агнессы (СИ) - Павлов Игорь Васильевич - Страница 35

— Врёшь ты всё! — Не выдержал я, едва сдержавшись от того, чтобы вцепиться.

— Отойди от отца! — Вскрикнула женщина и разрыдалась в голос.

— Ваше высочество, я попрошу, — обозначился и граф.

Отступил. А что делать? В душе смятение. Что он несёт⁈ У нас всегда была дружная семья. Заботливая мать и добрые братья с сёстрами.

— Я Сабуров есть и был всегда, — говорю ему не громко, ещё отступая.

— Врёшь, — оскалился Мокрищев и захихикал гадко. — Сам знаешь, что врёшь.

— Наш дворецкий подтвердит. Он живой и здоровой.

— Иван? Да сгинул твой Иван со всеми вместе. Всё вы, сволочи, и подстроили, — выдал какую–то ахинею, что волосы зашевелились.

— Вы что–то путаете, Пётр Михайлович, — прошипел я, чувствуя, что мне здесь больше не рады. — Дворецкий Фёдор жив и здравствует. Он много чего знает об отце и моей семье. А вы, похоже, только и ждали, когда я сгину в нищете вместе с ним.

— Фёдор? Не было у Сабурова никаких Фёдоров! Ха–ха! Вот ты и прокололся нечистый!

Закашлял старик вдруг сильно. Приступ начался целый. Женщина закричала о помощи, зазывая служанку.

— Ваше высочество, я вынужден попросить вас оставить этот дом, — взмолился граф, выходя вперёд ко мне. — Ради детей, прошу, не нужно сцен.

Махнул рукой. Правды не добиться от сумасшедшего, доживающего свой век. И дочь, услышав моё имя, ужаснулась не случайно. Понимает ведь, что рыльце у них в пушку.

Двинул прочь под гробовую тишину со стороны беседки и суету с непрекращающимся приступом моего дяди. Граф поспешил за мной.

— Андрей Константинович, простите нас, я понял, кто вы, — залепетал с придыханием. — Признаться честно, тесть давно уже дурит, изматывая и мою жену. Мы молимся, чтобы он дотянул этот год, он очень плох.

— Я всё прекрасно понимаю, — отвечаю, но всё ещё пребывая на взводе. — И больше не вернусь в этот дом.

— Послушайте, сударь, — остановил меня у калитки.

— Ну что ещё? — Обернулся.

— Не держите зла. Я не знаю всего. Но понял, что речь о судебной тяжбе, которая его и довела. Вы тот самый наследник, пускай. Не вините его. Он был любящим отцом и делал всё для семьи. Его дела пошли очень плохо, когда два транспортных парохода, коими он владел, затонули, а страховщики обанкротились.

— К чему вы ведёте?

— Наш род нищий, и никаких компенсаций мы вам дать уже не сможем. Побойтесь Бога, сударь, если решите подать на него в суд. Мы погрязли в огромных долгах, и через полгода придётся продавать дом. И знаете, нам некуда больше пойти. Мой старший сын — это моя единственная надежда. Если он вырвется, поможет и братьям. А мы как–нибудь.

— Я же сказал, что не смогу помочь вашему сыну со службой в столице.

— Я понял, прошу прощения, ваше высочество, — поник граф и отступил.

Взялся я уже за калитку. Но что–то меня остановило.

Совесть? Я пришёл требовать правду, а получил нечто другое. Я ожидал увидеть коварную улыбку, но встретил страх и отчаяние умирающего человека. А ещё я увидел светлое будущее. Столько красивых, невинных детей. Со своими мечтами и тем самым счастьем. Взять даже старшего. У него горели глаза. Я это увидел.

— Всё же, я кое–что могу сделать для вас, — произнёс, развернувшись.

— Ваше высочество?

— Мне нужен стол, поторопитесь. А впрочем, подойдёт и это.

Уселся на лавочку, стоящую неподалёку, вынул из сумки чековую книжку. Положил сумку на коленки вместо стола.

— Какая у вас задолженность? — Спросил в лоб, доставая чудо–ручку с чернилами внутри, которую мне подарили в банке. Какая–то новая разработка с Европы.

— Вы шутите? Зачем вам это, сударь? — Ахнул граф.

— Говорите сейчас же.

— Я не приму ваших денег.

— Уберите гордость подальше, сударь, у вас дети, — прошипел я, злой, как собака.

Посмотрел на него пристально.

— Если тесть узнает, — выдавил граф с перепуганным видом.

— От меня не узнает, — рычу. — Сколько?

— Две тысячи триста рублей в совокупности мы должны кредиторам. Я приму от вас небольшую сумму с условием, что это будет моим долгом перед вами.

Выписал ему сумму в десять тысяч, решив, что так будет справедливо.

— Это часть наследства моего отца, — произнёс вручая. — Распорядитесь с умом. Возвращать не утруждайтесь.

Увидев цифру, граф спешно зажал рот, его глаза заблестели. Постаравшись избавить себя от душещипательных благодарностей, я поспешил скорее на выход, где меня ожидала карета.

— Храни вас Господь! — Раздалось через забор, когда сел в экипаж.

Выдохнул с облегчением и попросил тронуться в сторону центра.

Еду по вечернему городу, неспокойно мне. Уж не думал, что этот Мокрищев сумеет посеять во мне сомнения по поводу Фёдора.

Двоюродный дядя назвал его Иваном. Как–то очень уверенно. А что если мой Фёдор не тот, за кого себя выдаёт? Я помню его смутно до трагедии. Только сейчас акцентировал на этом внимание.

Возможно ли, что сам Фёдор игнорировал запросы из банка? Ведь это похоже на него. Он и ящик с ценностями в пещере держал до последнего. Чтоб жить нам давали и угрозы не видели, так оправдал свои действия.

А может, чтоб я был от него зависим и ведом им?

И ещё кое–что. Фёдор вручил мне кольцо с двумя частицами, сказав, что сделал их сам. Но как он их сделал? Выпарить воду с солью и содой — да, выдуть лёгкие элементы — пожалуйста. Ну а потом? У него должна быть готовая частица эрения, чтобы завершить процесс.

Почему я не подумал об этом раньше⁈

То есть он утаил, что у него она есть. А если больше, чем одна? Зачем он подтолкнул меня на вылеты в Хоккайдо?

Фёдор, кто же ты на самом деле? С какой стати тебе подыграл Азаров, если ты не наш дворецкий? Почему он вообще привёл эскадрон ко мне? Защищать?

Почему Мокрищев с такой уверенностью считает, что я приёмный ребёнок?

Сумасшедший, решившись задеть меня за живое, по–другому и не смог защищаться. Но сказанное им всё же пошатнуло до глубины души.

Нет, дядюшка, не так–то просто лишить меня корней. Это даже смешно. Банкиры уж точно не отдали бы приёмышу целое состояние другого рода.

Я — Сабуров, князь приморский, Константин Васильевич — мой отец, всем вам остаётся только смириться с этим.

На улице потемнело. Но в гостиницу не тянет вообще. Захотелось развеяться, отвлечься мыслями от случившегося скандала. Решил пройтись по какому–нибудь парку. А заодно, воспользовавшись отметками Зотова, заскочить в несколько мест, которые любила посещать Агнесса.

Подполковник сказал, что мне не стоит вмешиваться в розыск девушки. Но, тем не менее, дал эту информацию. Не думаю, что просто так.

Остановил карету в центре и двинулся пешком в оживлённый, красочный парк с символичным названием «Парк всех влюблённых».

Теперь я ухожен и презентабельно одет. Мне не стыдно и средь барышень прогуляться.

В Парке светло от фонарей и подсветок всяких, как днём. По центральной вымощенной камнем улочке через каждые десять метров фонтаны, всюду лавочки, беседки, трапезные на открытом воздухе. Много молодых пар, барышни яркие, красивые, счастливые, идут прямо в свадебных платьях, мужчины в шикарных костюмах или сияющих от наград и украшений мундирах. Цвета одежды всякие, кроме императорских. Иногда всё же проскальзывают пурпурные полоски и ленты на груди.

Издали доносится торжественная оркестровая музыка. Похоже, в каком–то дворце проводится бал.

Уличные музыканты и здесь добавляют праздного настроения, а художники — романтики. Циркачи развлекают народ в одиночку или мелкими группами. Раздаётся звонкий девичий смех и шутки мужские под хмелем.

И даже часто встречающаяся полиция, патрулирующая парк, не смущает своим бдительным видом, а скорее только придаёт ещё больше уверенности в безопасности здешних мест.

Народа тьма, все по кучкам, по парам. И только я один шагаю с сумкой деловой, озираясь по сторонам захваченный новой для себя атмосферой.