Физиогномика - Форд Джеффри - Страница 27

• Предыдущая
• 27/46
• Следующая

— Кто «будет наш»? — спросил я.

— Она взяла мою руку и приложила к груди. И это уже была следующая ночь, и Арла рассказывала мне, что задумала. Я должен играть на свирели, которую она мне даст, и заманить Йозефа в переулок за углом. Она будет ждать там.

— Я не умею играть, — сказал я.

— Просто дуй сильнее, — велела она.

Я послушался, но ничего не услышал. Тем не менее Йозеф проснулся, встал, почесал живот и направился ко мне. Ничего не понимая, я стал пятиться по улице, к повороту. Мы уже прошли полпути, когда я увидел, что перед ним скрестив ноги сидит Мойссак. Древесный человек не сводил с нас взгляда, но не двигался и молчал.

Арла стояла между насыпями домов. Когда я выманил Йозефа за поворот, она шатнула вперед.

— Монету, — потребовала она, протянув руку.

К моему удивлению, шахтер повернулся и взглянул на нее. Он был очень похож на своего племянника, только исхудал от долгого пути.

— У меня ее нет, — сказал он, молитвенно складывая руки.

— Где она? — спросила Арла, и ее вуаль сухо зашелестела при этих словах.

— Я ее потерял, — признался шахтер. — Сегодня, в тоннеле. Я столько раз вынимал ее из кармана, чтобы полюбоваться, что, должно быть, в конце концов обронил.

Арла застыла как статуя, и я услышал далекий шум прибоя. Потом она подняла руку и взялась пальцами за нижний край вуали. Когда она подняла вуаль, я закрыл глаза и отвернулся.

Я слышал, как вскрикнул-выдохнул Йозеф, словно из него вытягивали дыхание. Когда я все-таки открыл глаза, вуаль падала наземь, а шахтер лежал мертвым у моих ног. В его коже было не меньше дыр, чем ходов в курганах Палишизы. Арла исчезла, растворившись в шуме волн.

Я, невидимым, оставался там, когда на следующее утро Битон с друзьями обнаружили отсутствие Йозефа. Они собрались на поиски. Мойссак почти сразу наткнулся на него и подозвал людей. Какие бы чары ни навели на шахтеров красные огни, при виде израненного трупа наваждение мгновенно рассеялось.

— Бегите же, — сказал Мойссак, касаясь левой щеки Битона.

— Бежим, — выкрикнул тот, и они побежали. Вырываясь за ворота Палишизы, они чувствовали за собой погоню. Экспедиция скрылась в чаще среди упавших стволов и густых зарослей. Но только переправившись через замерзшую реку, они почувствовали, что избавились от невидимого преследователя. На другом берегу они, выбившись из сил, легли на землю и слушали, как трещит и бьет меня по спине лед и как ревут ломающиеся льдины:

— Вставай, мушиный помет, время рубить серу!

Газовая лампа вдруг вспыхнула, отбросив тьму, и я под струей брани поднялся на ноги. Капрал в слепом бешенстве махал палкой. Пока я разделся до белья, руки и ноги у меня уже покрылись кровью от ударов, и тут Маттер сказал:

— Это еще что? — и, обернувшись, я увидел, как он поднимает с полу рассыпавшиеся страницы рукописи.

— Так не пойдет, — сказал он, сгребая листки и зажимая их под мышкой. — За это будешь неделю выдавать вдвое против того, что покажут кости, жалкая собачья задница.

— Драктон Белоу сказал, что мне позволят взять это на Доралис, — возразил я.

Капрал поднял палку и сильно ударил меня по шее. Я пошатнулся и упал на одно колено. Он ухватил меня за ухо и безжалостно вывернул его.

— Думаешь, это помешает мне сегодня же пустить это на растопку? — сказал он. — Что за дрянь! У тебя в башке не должно быть место для такой дряни. Шахта это башка, и я не позволю засорять ее глупостями, — заключил он, опуская палку мне на спину.

Я вскочил так быстро, что он не успел опомниться. С силой, вспыхнувшей при мысли о сгорающих в камине «Отрывках», я вбил кулак в его мягкое брюхо. Вырвавшийся из него воздух пахнул сладостью розовых лепестков. Не давая ему выпрямиться, я ударил ему правой рукой в висок. На губах у капрала показалась кровь, он пошатнулся и стал падать. Я поймал его за волосы, и смолистая шевелюра съехала у него с головы вместе со шляпой. Я добил его еще двумя ударами по голове и бросил на лицо упавшему черный парик.

Быстро одевшись, я вытащил из-под тела капрала рукопись, скатал листки в трубку и перевязал бечевкой. Оставив на месте саблю, прихватил вместо нее трость с обезьяньей головкой. Зажатая в кулаке палка наполнила меня ощущением могущества. Скрипнув зубами, я отогнал искушение обрушить удар на распростертого по полу Маттера. Мстить было некогда. Я выскочил из комнаты, спотыкаясь сбежал по лестнице и выбежал из гостиницы.

Шум прибоя должен был вывести меня на берег, но я заблудился в лабиринте дюн. Бег по песку отнимал много сил, и я опасался, что капрал вот-вот придет в себя и отправится по моему следу. Остановившись, чтобы обдумать дорогу и яснее понять, откуда доносится шум волн, я увидел скатившегося ко мне по песчаному склону Молчальника.

— Я сбежал, — сказал я ему.

Обезьяна остановилась передо мной, похлопала в ладоши и перекувырнулась назад через голову.

— Выведи меня на берег, — попросил я. — Мне надо убираться с острова.

Он взял меня за руку, и мы пошли. Длинная полоса пляжа открылась перед нами всего через два коротких поворота. Небо начало светлеть, и мне видны были стаи длинноногих птиц, снующих туда-сюда вдоль берега.

Я уже почти спустился к морю, когда позади услышал слабый крик и обернувшись, увидел махавшего мне Молчальника. Горизонт раскололо ослепительно яркое красное солнце, и голова кружилась от чувства свободы. Мне казалось, что при свете дня увидеть выход из положения будет легче. Всего минута безрассудства, а вот возврата уже нет. Запах «розовых лепестков» и парик уничтожили всякие сомнения — на острове всего один безумный капрал. Я не только избил его, но и разгадал его игру, и не сомневался, что наказанием мне будет смерть.

В разгорающемся свете стали видны плавники акул, круживших в четверти мили от берега. В голове мелькали планы спасения. «Если только на той стороне острова найдутся деревья, — думал я, — может быть, удастся построить плот и добраться до большой земли». Мне надо было вернуться в Отличный Город, чтобы спасти Арлу и исправить сделанное. Я понимал, что, сколько бы ни мучился, это ничего не изменит. Вину могло загладить только дело.

Солнце карабкалось вверх по небосклону, становясь менее красным и более ярким. Его тепло проникло в меня до костей и смыло с глаз привычную тень. Небо над головой было совершенно чистым и бесконечно голубым. Время от времени я поворачивался, чтобы охватить взглядом все пространство океана и дюн. Опьяненный красотой Доралиса, я все же не забывал держаться у самого края воды, чтобы волны смывали мои следы.

Около полудня я свернул с пляжа в дюны в поисках места, где можно было бы затаиться и отдохнуть. Соленый воздух действовал на меня как наркотик. На гребне высокой дюны я нашел травянистую лужайку, посреди которой виднелась песчаная впадинка, словно ладонь сложенной чашечкой руки. Спустившись туда, я лег и закрыл глаза, отдаваясь на произвол судьбы.

Я проснулся много часов спустя. Солнце стояло еще высоко, и день был по-прежнему прекрасен. Ветер стал свежее, и сверху мне были видны белые барашки волн. Осмотрев прибрежную полосу, я не увидел ни души.

Развязав бечевку, я должен был крепче сжимать листки «Отрывков», потому что ветер грозил унести их. Откинувшись на спинку своего песчаного трона, я перебирал страницы в поисках места, где остановился накануне. Маттер безжалостно скомкал и перепутал листы, но я скоро наткнулся на картину, изображавшую двоих шахтеров и древесного человека среди льдин полузамерзшей реки.

Мойссак ослаб от страшного холода. Он лежал на льду, постанывая и перекатываясь с боку на бок. Покрывавшая его листва побурела и засыпала островок плавучей льдины. Лицо его было голой корой, и огоньки глаз едва теплились.

Битон встал над лесным другом на колени. Рядом стоял Иве, младший из всей экспедиции. Он держал наготове заряженное ружье, готовый к атаке демонов, но демонов здесь не было. Дул пронзительный ветер, море было стальным, а небо свинцовым.

• Предыдущая
• 27/46
• Следующая