Три ипостаси Божества - Дашнер (Дэшнер) Джеймс - Страница 53

– Прошу вас, успокойтесь, – произнесла она. – Мы знаем, кто несет ответственность за смерть нашего дорогого Николаса.

Толпа затихла как по мановению волшебной палочки.

Александра повернулась к Маннусу и произнесла про себя, мысленно:

Назови их – тех четверых, что были с тобой.

Он покачал головой, но стоял непоколебимо. Это вызов?

Либо ты, либо они, подумала она, стараясь вложить в мысль максимум угрозы. Маннус, в своей черной мантии, стоял молча, не двигаясь. Она покажет ему, что не блефует.

– Люди Аляски! – произнесла она громко и отчетливо, – это – …

– Пилигрим Гилберт! – выкрикнул Маннус.

Толпа, как один человек повернулась к круглоголовому человеку, без рогов, но с татуировкой на все лицо. На лбу, на щеках, на подбородке и висках были выведены имена всех великих глэйдеров. Александра вспомнила этого типа. Почему только она не запомнила эти татуировки?

Как только Маннус произнес имя пилигрима Гилберта, стоящие вокруг люди набросились на него, опрокинули на землю и принялись избивать кулаками и ногами. Напрасно он пытался защититься, что-то сказать – это только усилило ненависть, которой воспылала к нему толпа. Александре совсем не нравились такие моменты массового проявления жестокости, но людям нужно время от времени давать выпустить пар, и она взглядом остановила стражу: позволим пилигримам вволю поупражняться в защите справедливости.

Вдруг человек, который был когда-то покрыт татуировками, а теперь был залитый кровью с головы до ног, вырвался из рук толпы и выскочил на свободное место.

– Боги сами обратились против самих себя! – крикнул он. – Это была…

В этот момент один из толпы ударил кричащего по голове так сильно, что тот упал замертво. Стражи Эволюции утащили его прочь.

Ничто не изменилось в лице Александры. Жестокость омерзительна, но иногда это единственное средство. А иногда нужно показать пример. В конечном счете, во имя добра.

– Да, – сказала она громким чистым голосом. – Боги обратились против самих себя и против народа Аляски.

Толпа затихла. Александра между тем продолжила:

– Михаил убил нашего Николаса и склонил на свою сторону самых слабых из пилигримов.

Едва она успела произнести эти слова, как стоящая перед ней толпа взорвалась воплями недоверия и ужаса. Люди ногтями рвали на себе кожу, выцарапывали глаза.

Флинт попытался успокоить толпу, выкрикивая стихи песнопений, но ничто не помогало. Люди жаждали исцеления, но перед исцелением желали хорошенько разодрать свои раны.

Продолжай, послала Александра приказ Маннусу. С каждой секундой все становилось проще и проще. Ты хотел власти, вот так ее и получают. Звон в ее ушах достиг своего пика, и сквозь него Александра услышала, как Маннус называет имена еще одного мужчины и двух женщин. Толпа бросилась на несчастных так быстро, что стражи Эволюции не успели даже пошевелиться.

– Предатели! Святотатцы! – кричали люди, и их голоса волнами поднимались над охваченной яростью толпой. Стражи наконец спохватились и вытащили названных Маннусом пилигримов из толпы. Им повезло, умереть они не успели.

Тем временем Александра пыталась справиться с разрушавшим ее изнутри безумием – со звоном, с алым маревом, которое вновь заблокировало возможность видеть. Все уже кончено, сказала она себе. Больше не будет никаких взрывов народной ярости. Никто от нее ничего не станет требовать. Правда, изрядно обеспокоенным выглядел Маннус – он взвешивал цену совершенного им предательства. Но Александра не питала к нему и тени сочувствия. Если уж он хочет носить мантию Бога, пусть платит за это по полной.

Но толпе нужно было сказать еще кое-что. Финальный штрих.

– Люди Аляски жаждут справедливости, и они ее получат сегодня! – произнесла Александра и, сделав долгую драматическую паузу, закончила: – Мы отправим их в Лабиринт! Во имя Николаса!

Толпа взорвалась восторженными криками.

Как, однако, все просто!

Химена

La verdad siempre saldrá a la luz…

Правда всегда выйдет наружу…

Она с пристрастием допрашивала стоящего перед ней юношу, ибо ей нужна была вся правда, и только правда! Правда относительно Анны.

– Когда вы ее встретили, она была с группой или одна?

Глубоко-глубоко внутри себя, чуть ли не костным мозгом Химена чувствовала, что мама ее мертва, но в сердце все еще теплилась маленькая надежда.

– Я… я не знаю…

Молодой человек стрельнул глазами в сторону взрослых, находящихся в одной с ними комнате – седого старика и больной леди, но Химена слышала разочаровывающие ее новости от взрослых всю свою жизнь, и теперь она хотела услышать их от юноши.

– Нет, ты знаешь!

Спорить было глупо – ясно, что он врет. Это все слабость. Кровь у носителей иммунитета, может быть, и сильная, но в остальном теле жизнь едва теплится. Глаза еле-еле смотрят, тело изранено. Если он и видел что, то сказать об этом громко побоится. Такому Анну не убить. Химена убрала нож в карман.

– Как тебя звать? – сказала она тоном мягче.

– Пора бы и познакомиться, – ухмыльнулся юноша. – Меня звать Айзек. Это – Фрайпан, а это – миз Коуэн.

– Айзек, – медленно проговорила Химена. – Мне нужно знать, где они. Те люди, что были с Анной Клеттер. Ты можешь мне сказать?

Айзек кивнул, явно почувствовав облегчение.

– Они на нашем острове, – сказал он негромко, и надежда зашевелилась в душе Химены. Конечно, мама и Мариана ни за что не захотели покидать остров, где так много интересного – люди, наделенные иммунитетом, их истории, их анамнез. Это не забывчивая Анна их там оставила, это они сами решили остаться!

Потом Химена посмотрела на старика, которого звали Фрайпан. Ничего себе имечко! Как-то странно он смотрел на нее!

– Что? Что такое? – спросила она.

Женщина, которую звали Коуэн, закашлялась. Вся троица избегала смотреть Химене в глаза, словно они понимали, насколько она отличается и от них, и от всех вообще. Насколько уникальна, как говорила ее мама. Но Химена все это воспринимала по-своему. Всякий раз, когда она встречалась с кем-нибудь не из их деревни, и тот или та узнавали о ней правду, они сразу же от нее отстранялись, не хотели иметь с ней никаких дел.

– Моя мама вам обо мне рассказывала? – спросила она.

– Как тебя зовут, моя милая? – спросила больная леди, и Химена вдруг поняла, что имени своего она им еще не сказала. Впрочем, значения это не имело никакого – больше они друг друга не увидят.

– Химена.

– Какое красивое имя! – сказала, подавив приступ кашля, миз Коуэн. – Мне очень жаль, что я должна сказать тебе это, но…

– Корабль, когда он приплыл… – продолжил Айзек, и Химена похолодела. Если люди, объясняя или рассказывая нечто, начинают с извинений и если их двое, хорошего от этого не жди. Она внимательно посмотрела в их усталые измученные глаза. Взгляд старика лучился таким сочувствием, словно в своей жизни он видел все самое страшное, что только может случиться с человеком, и ему очень, очень жаль всех живущих.

Химена отрицательно замотала головой. Нет! Только не это!

Вот они, мертвые кролики! Страшное предзнаменование!

Несмотря на то что Химена уже знала правду, она продолжала мотать головой.

Фрайпан вышел вперед и мягко положил ладонь ей на плечо.

– Они не мучились, – сказал он.

Он сказал это тоном, на какой способен только тот, кому выпало потерять любимого человека. Или семью…

Химена начала плакать еще до того, как услышала детали. Мамы больше нет. Она отерла глаза и мысленно пообещала бабушке, что докопается до правды. Она обязана сделать это ради своей деревни, и поиски начались с допроса островитян.

– Забирайтесь в боксы. По одному на бокс, – сказала она, позвякивая ключами.

– Нам действительно очень жаль, – сказал Айзек.

Только вот знает ли он в самом деле, что это значит – потерять родителя? И не попрощаться с ним или с ней в последний раз? Вряд ли.