Индигирка (СИ) - "Anthony Saimski" - Страница 29

До того, как Соколов оказался на Индигирке, ему было интересно, почему вселенная устроена именно таким образом, а не каким-то другим. Раньше многие ученые ломали себе головы о том, что может лежать за пределами доступного им на тот момент космоса, а фантасты выдумывали все новые миры, заполненные различными причудливыми формами жизни. Конечно, большинство из них даже не дожило до изобретения двигателей Мыльникова и кораблей прыгунов, и так и не узнало, что из их догадок имело место быть, а что так и осталось в области фантастики.

Бесконечная последовательность одинаковых шаблонов, удаленных друг от друга в разные стороны на разные расстояния. Корабль-прыгун сворачивает пространство и выскакивает в нужной ему точке космоса. И везде будет примерно одно и то же. Примерно схожие галактики, с примерно похожими друг на друга планетами пригодными для жизни. Словно кто-то неведомый создавал их по одному удачно опробованному шаблону.

Конечно, не все было похоже один в один. Было множество нестыковок, в размерах, формах и прочих параметрах, но все равно это было удивительно. К примеру, на Индигирке росла Карельская Береза, точно такая же, как и та, что уже почти исчезла на родной Олегу Земле. Биологи из исследовательской группы утверждали, что местный медведь - это тот же самый генетический вид, что и обыкновенный бурый медведь, разве что большего размера и веса.

И так было повсюду. На любой пригодной для жизни планете находились виды организмов, мало чем отличающиеся от живущих или живших когда-то на Земле. А паразитирующие черви были вообще одним из самых древних и распространенных явлений. Таким же, как насекомые или одноклеточные. Везде, где были океаны и рыбы, они паразитировали в их организмах или чешуе, если были травоядные животные, то в их кишечниках и шкурах. Даже в оперениях любого вида птиц всегда можно было найти какого-нибудь местного червя-паразита.

Но только на Индигирке эти существа были столь оригинальными и огромными. Первые группы, высаживающиеся на поверхности этого маленького шарика, считали самой большой естественной опасностью медведей и шерсторогов, пока первые из них не были взяты под контроль червем.

Многое из природы существования этих тварей было понятно и очевидно, но примерно еще столько же до сих пор оставалось загадкой. Червь получал питательные вещества, высасывая их из организма носителя, поэтому самой лакомой добычей для него всегда был огромный медведь. Но взять его под контроль мог только паразит достаточно внушительного размера. Червям поменьше же доставались более мелкие животные и крупные птицы, и конечно же люди.

В их жизненном цикле все было просто и понятно. Весной с оттепелью оттаивали черви и начинали свою охоту за носителем. Получив тело, они питались им и могли более свободно передвигаться по лесу, собираясь в большие стада, чтобы перед наступлением холодов отложить личинки в замерзающие труппы своих жертв, и самим зарыться поглубже в землю.

О том, что происходило на Индигирке в зимние месяцы, было известно очень мало, так как исследовательские группы пока еще не рисковали оставаться на поверхности в это время года. Зимой температура падала до минус пятидесяти - семидесяти градусов по Цельсию, поэтому добычу Вилония сворачивали в середине осени и вновь начинали лишь к концу весны, оставляя все оборудование и помещения законсервированными на зимовку.

Что происходило в этот момент с червями, никто не знал, но были предположения, что они промерзают вместе с верхним слоем грунта, и их личинки, отложенные в тела носителей, тоже. Весной труппы оттаивают, начинается процесс разложения, появляется теплая питательная среда для дальнейшего развития, и черви начинают свой жизненный цикл.

Еще некоторыми биологами высказывалась любопытная версия о том, что не все черви переживают зиму. И, скорее всего, популяция этого грозного паразита регулируется местными грызунами, которых за внешнее сходство с земными называли крысами, хотя это было не совсем верно. Эти существа превосходно переносили холода и продолжали поиски пищи под толстой снежной шапкой, а замерзший и неподвижный червь, видимо был для них настоящим лакомством.

Так что в жизненном цикле паразита было все достаточно просто и не вызывало особого удивления. Но вот то, почему черви гонят стада инфицированной живности на шахты по добыче Вилония или отдельные исследовательские группы, и то, каким образом они получают информацию о применение оружия или любых других средств оказавшихся в руках своих жертв, до сих пор оставалось загадкой.

Было похоже на то, что человек, как всегда не очень корректно вмешался в действующую неизвестно сколько миллионов лет экосистему, заставив ее меняться и приспосабливаться к новому элементу, то есть к себе самому.

Иногда Соколову вообще казалось, что ровно столько же, сколько люди изучают индигиргского червя, столько же это существо изучает и их. Он даже слышал предположения о том, что червей можно назвать в своем роде разумными, просто их дальнейшая эволюция невозможна в силу неразвитости организмов носителей.

До прибытия на Индигирку Олег вообще ничего не знал о существовании подобного вида живых существ, впервые услышав о них лишь на инструктаже по технике безопасности перед погрузкой в корабль-прыгун. Поначалу все это показалось ему очень интересным и увлекательным. Даже в какой-то мере фантастичным. Еще бы! Далекая, неизвестно где расположенная планета покрытая лесами и небольшими озерами. Названная Индигиркой в честь одной из земных рек далеко на севере, о существовании которой он знал ровно столько же, сколько и о существовании этой планеты, несмотря на то, что жил в стране, где она протекает... Все это было увлекательно, будоражило фантазию и кровь, заставляя отвлечься от однообразных уныло-депрессивных мыслей об Олесе, с которыми он просыпался каждое утро и засыпал каждую ночь.

Это было сродни ломке, которую испытывает наркоман, лишенный заветной дозы. Сколько раз Соколов слышал это сравнение, столько же раз просто иронично улыбался, пока не пришлось пережить эти чувства на себе... Казалось бы, ничего не произошло, жизнь шла как обычно, но все становилось бессмысленным, превращаясь в пустую, медленно тянущуюся рутину, от которой нигде не было спасения. И самое ужасное - это мысли, забирающиеся в голову и пускающие в ней свои корни. Каждый день сотни раз подряд одни и те же мысли, только в разных последовательностях и в разных формулировках. И все они о ней... Почему так произошло? Что ей не понравилось? Что было не так? От этого просто не было вызволения. Единственный светлый миг - это пробуждение по сигналу будильника и рефлекторная голосовая команда, чтоб он заткнулся. В этот момент мозг еще не загружал всю информацию в свои разделы оперативной памяти, и на душе было безмятежное спокойствие. А потом все происходило так: "Олеся" - приходила первая мысль в голову, и можно было буквально услышать свист, с которым в мозг врывался информационный поток прожитых воспоминаний, умозаключений, и этой бесконечной жвачки одного и того же...

Стоило открыть глаза и увидеть пустую постель рядом с собой, как перед внутренним взором буквально вспыхивал стереоснимок, как она лежит рядом и еле слышно посапывает, досматривая очередной сон. Это воспоминание было таким свежем и ярким, что казалось, будто это было вчера, а не несколько месяцев назад...

И так изо дня в день. Бесконечное внутреннее нытье, которое не затыкалось ни на секунду, пока в один прекрасный момент это не ввергло Соколова в настоящее бешенство. Возможно, именно тогда внутри него появился этот занудный второй голос, с которым он начал советоваться, перед тем как принять то или иное решение. "Слушай, Олежа, мать твою так, - сказал он тогда сам себе, - здоровый парень, а ведешь себя как размазня! Ноешь изо дня в день, Олеся, Олеся... Да хрен уже на нее!.. Нет, мне было с ней хорошо! С ней и только с ней... Ну, ладно, допустим это так. Тогда решись уже на какое-нибудь действие! Скажем, забудь ее!.. Нет, не получится, она словно на генетическом уровне стала частью меня, мне без нее никак... Наркоман ты хренов, ну да черт с тобой. Тогда вариант один, ее надо вернуть! Но как?! Как, лять, это сделать?! Да как угодно, думай, ты же у нас умный парень..."