Исток. Часть 1 - Рэнд Айн - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

По вечерам они часто сидели в окрестностях дома и разговаривали.

— Говард, скажи, почему мне так нравится дом, который ты для меня строишь?

— Дом так же как и человек, может иметь цельность. И также редко.

— Каким образом?

— Каждая часть дома является необходимостью — как снаружи, так и внутри. Количество комнат, которые тебе необходимы, создает объем дома, и во многом определяет его форму. Соотношение масс определяется распределением пространства внутри. Орнамент определяется методом строительства. Нельзя делать колонны, которые ничего не поддерживают, фальшивые арки, фальшивые окна. Они бессмысленны. Твой дом образован своей внутренней необходимостью. А те, о которых я говорил — необходимостью создать впечатление. Определяющим мотивом твоего дома есть сам дом. Определяющим мотивом других — аудитория, публика.

— Ты знаешь, — сказал Хеллер, — мне кажется, что когда я сюда перееду, у меня начнется новая жизнь. И не удивляйся, если я признаюсь тебе, что у меня такое чувство, — что мне еще надо заслужить жить в этом доме.

— А я и не удивляюсь. Я так его и задумал, — ответил Роурк.

Дом Хеллера был закончен в ноябре 1926 года. Ни одна газета не упомянула о доме Хеллера в традиционных обзорах лучших построек за год.

Питер Китинг говорил своим коллегам:

— …Вам не следует слишком строго его судить. Я знаю его много лет, и он определенно талантлив. Как-то он даже работал у меня. Он учтет все ошибки… Ведь у него впереди будущее… Как, вы так не считаете? Вы действительно не уверены…?

Элсворс Тухи, который не пропускал ни одного строения, независимо от того, хорошим оно было, или плохим, в своих обзорах не обмолвился о доме Хеллера ни единым словом.

Алва Скаррет, холостяк, на имя которого в банке лежало два миллиона долларов, отлично играл в гольф и был главным редактором газеты «Знамя».

Именно ему пришла в голову идея провести компанию по борьбе с трущобами. «Знамя» и другие газеты Вайнэнда все время проводили какие-нибудь кампании. Недавно они закончили кампанию, посвященную авиации. Она была предпринята с большим размахом и содержала в себе все — от конкурса мальчиков до 10 лет на лучшую модель самолета до полета владельца газеты Вайнэнда, дипломированного пилота из Лос-Анжелеса в Нью-Йорк, установившего новый рекорд скорости. Газеты поместили фотография Вайнэнда в летном комбинезоне с гарденией в петлице. На вопросы корреспондентом о своем первом желании после приземления, он ответил, что хочет поцеловать самую красивую женщину из присутствующих, и запечатлел поцелуй на лбу у старухи, заявив, что она напоминает ему его мать.

Когда Алва Скаррет спросил Вайнэнда, что он думает о его затее, тот ответил:

— Ну что ж, валяй. Постарайся выжать из этого все, что можно.

И уехал в кругосветное путешествие на своей белоснежной яхте.

Алва Скаррет вызвал Доминику Франком и поручил ей обследовать условия жизни в трущобах. Доминика только что вернулась из Бьяррица, где она провела все лето. Она была одной из любимых служащих Скаррета, и он не ограничивал её отпуск по двум причинам, во-первых, он был при встречах с ней не в своей тарелке и не смог бы ей отказать, и, во-вторых, он знал, что она может оставить свою работу, когда ей заблагорассудится.

Доминика поселилась в трущобах на две недели. В её комнате не было окон, и свет падал через люк на потолке. Ей надо было взбираться на пятый этаж. В доме не было даже воды. Доминика сама готовила себе пищу в одной кухне вместе с многодетной семьей этажом ниже. Вечерами она посещала соседей и сидела с ними на ступеньках лестницы. Она ходила с местными девушками в самые дешевые кинотеатры. Она носила старые кофты и юбки. Её необычайная хрупкость наводила всех на мысль, что она голодает. Соседи были уверены, что у неё туберкулез. Но двигалась она с такой же уверенной грацией, как будто находилась в гостиной у Халькомбов. Она сама мыла пол у себя в комнате, чистила картошку, купалась в корыте. Ей никогда раньше не приходилось этого делать, но она делала это так, как будто жила здесь всю свою жизнь. Она была очень деловой и энергичной, что никак не гармонировало с её внешностью. Ко всему она относилась с безразличием — и к трущобам, и к гостиным.

В конце второй недели она вернулась в свои апартаменты, расположенные на крыше гостиницы рядом с Центральным Парком, а на страницах газеты «Знамя» появилась её статья о жизни трущоб. Это был беспощадный и блестящий отчет.

На званых обедах ее забрасывали вопросами: «Доминика, неужели вы действительно жили в этих местах?».

— Да, — отвечала она, — в доме на 12 Ист-стрит, м-с Палмерс, который вы сдаете. Там есть канализационная труба, которая засоряется чуть ли не каждый день и заливает весь двор.

— В доме, который принадлежит вам, м-р Брукс, на потолке выросли изумительные красивые сталактиты, — говорила она, наклоняя свою золотистую голову к корсажу, к которому были прикреплены белые гардении с каплями воды на лепестках.

Алва Скаррет попросил её выступить на митинге рабочих активистов. Это было очень ответственное собрание, целью которого было привлечь как можно больше подписчиков среди рабочих. Она сказала на митинге:

— Семья на первом этаже не платит за квартиру, а их дети не могут ходить в школу, так как им нечего одеть. У отца же открытый счет в пивной. Он вполне здоров и имеет постоянный заработок. На четвертом этаже живет семья, в которой отец ни разу в жизни не работал в течение целого дня и не собирается. У них 9 детей, которые живут на средства прихожан. Скоро будет десятый.

Когда она кончила, раздалось несколько жидких хлопков. Она подняла голову и сказала: — Вы можете не хлопать. Я на это не рассчитывала.

Придя домой, она застала Алву Скаррета, который её ждал. Он смотрел на неё с удовольствием, хотя давно перестал за ней ухаживать, поняв бессмысленность этого. Он только иногда позволял себе задерживать её руку в своей чуть дольше обычного.

Доминика подошла к стеклянной стене. За ней был виден город, он казался фреской, предназначенной для того, чтобы завершить убранства комнаты. Линии шпилей гармонировали с хрупкими очертаниями мебели.

— Ну, как все прошло? — спросил Скаррет.

— Как я и ожидала, — ответила Доминика, бросая шляпу на стул.

— А у меня для тебя новости, детка. Я придумал создать отдел благосостояния женщин, и хочу поручить его тебе.

— Спасибо, Алва, но я не хочу делать карьеры.

— Но ты же не собираешься всю жизнь возиться со своей колонкой.

— Не всю жизнь. Пока мне это не надоест.

— Нет, ты только подумай, что Вайнэнд сможет сделать для тебя, если ты обратишь на себя его внимание!

— А я не хочу обращать на себя его внимание.

И она показала ему текст своей речи на митинге. Он пришел в ужас и срочно позвонил в типографию, чтобы её не отдавали в набор. Он велел лишь вскользь упомянуть о собрании, не называя имени оратора.

— Я уволена? спросила Доминика, когда он положил трубку.

— А ты этого хочешь?

— Мне все равно.

— Послушай, Доминика, почему ты всегда делаешь подобные вещи?

— Просто так.

— Зачем тебе надо было говорить все это на собрании?

— Но ведь это правда.

— Конечно, но ведь ты могла выбрать другой случай для этого.

— Тогда бы это не имело смысла.

— А сейчас это имело смысл?

— Нет. Но это было забавно.

— Скажи мне, Доминика, как другу, чего ты хочешь?

— Разве это не видно? Ничего не хочу.

Он беспомощно развел руками. Доминика улыбнулась.

— Алва, ну почему у тебя такой траурный вид? Я тоже отношусь к тебе как к другу. Даже больше — мне нравится с тобой разговаривать. Так что садись, и я принесу тебе что-нибудь выпить. Когда она подала ему стакан, он сказал:

— Доминика, ты ведешь себя как дитя.

— Конечно, — ответила она. — Это именно то, что я есть. Затем она села на край стола, откинулась на вытянутые руки и, покачивая ногами, сказала:

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая