Империя. Тихоокеанская война - Марков-Бабкин Владимир - Страница 34

Но 1917-й – не 1794-й! Мексиканский народ мог опираться не только на «заговор справедливых» Бабёфа, Буонороти, Марешаля, не только на крестьянскую армию Сапаты. Мексиканский народ мог опереться на помощь мирового революционного движения. И в октябре 1917 года эта помощь пришла! (Аплодисменты.) Изгнание из Мехико революционными бригадами Эмилио Сапаты и Энрике Горостьета-и-Веларде буржуазного правительства ознаменовало собой начало победоносного шествия социалистической революции в Мексике! (Бурные продолжительные аплодисменты.)

После были два с половиной года тяжелой борьбы с внешними и внутренними врагами. Борьбы с либеральной буржуазией и её прихвостнями – анархистами. Мы учились воевать и управлять. Учились друг у друга. Мексиканские бойцы и революционеры учились у прошедших горнило мировой войны солдат, пролетариев и социалистов Европы. А пришедшие на помощь мексиканцам социалисты-интернационалисты учились у закалённых революционными боями 1910−1917 годов мексиканских крестьян и революционеров. Так, встав плечом к плечу, мы стали единым целым. Мы победили! (Аплодисменты, переходящие в овации.)

Это была величайшая победа трудящихся в истории человечества! Но после победы перед нами встали задачи мирного строительства. Встали задачи, которые ещё никогда и никому из социалистов не выпадало решать.

У нас была полнота политической власти. Империалистические страны решали проблемы между собой. Развязанная Россией война с Японией ярчайшее тому доказательство. Мексика до революции была аграрной страной. Промышленность и пролетариат в ней были слабы, а после десяти лет революции ещё более ослаблены. Потому мировой капитал не видел угрозы в победе социалистов в отсталой стране. Но без мирового капитала мы не могли бы восстановиться. А без этого у нас нет шанса выстоять, когда мировые хищники временно насытятся и обратят внимание на нас.

Рознь интересов между различными империалистическими странами обострилась и обостряется с каждым днем все глубже. Революционное движение среди сотен миллионов угнетенных народов Востока растет с замечательной силой. В результате всех этих условий международный империализм оказался не в состоянии задушить Социалистическую Мексику, несмотря на то, что он гораздо сильнее ее, и вынужден был на время признать или полупризнать ее, вступать в торговые отношения с ней. У нас слабая промышленность, тонок слой пролетариата, и потому без этих договоров нам не выстоять. Но эти договоры требуют от нас от чрезвычайных революционных мер в экономике отступить.

Во время революции всегда бывают такие моменты, когда противник теряет голову, и если мы на него в такой момент нападем, то можем легко победить. Но это еще ничего не означает, так как наш противник, если он имеет достаточную выдержку, может заранее собрать силы и прочее. Он легко может спровоцировать нас тогда на нападение и затем отбросить на многие годы назад. Вот почему я полагаю, что мысль о том, что мы должны подготовить себе возможность отступления, имеет очень важное значение, и не только с теоретической точки зрения. И с практической точки зрения все партии, которые в ближайшем будущем готовятся перейти в прямое наступление против капитализма, должны сейчас подумать также и о том, как обеспечить себе отступление.

В начале хотел бы отметить существенные элементы хозяйственного строя Мексики: во-первых, патриархальная, то есть наиболее примитивная форма сельского хозяйства; во-вторых, мелкое товарное производство (сюда относится и большинство крестьянства, торгующее хлебом); в-третьих, частный капитализм; в-четвертых, государственный капитализм и, в-пятых, социализм. Я повторяю: это всем кажется весьма странным, что несоциалистический элемент расценивается выше, признается вышестоящим, чем социализм, в республике, которая объявляет себя социалистической. Но дело становится понятным, если вы вспомните, что мы отнюдь не рассматривали хозяйственный строй Мексики как нечто однородное и высокоразвитое, а в полной мере сознавали, что имеем патриархальное земледелие, то есть наиболее примитивную форму земледелия наряду с формой социалистической. Какую же роль мог бы играть государственный капитализм в такой обстановке?

Государственный капитализм, как мы его установили у нас, является своеобразным государственным капитализмом. Он не соответствует обычному понятию государственного капитализма. Мы имеем в своих руках все командные высоты, мы имеем в своих руках землю, она принадлежит государству.

Мы уже в 1918 году рассматривали государственный капитализм как возможную линию отступления, я перехожу к результатам нашей новой экономической политики. Я повторяю: тогда это была еще очень смутная идея, но в 1920 году, после того как мы преодолели важнейший этап гражданской войны, причем преодолели победоносно, мы наткнулись на большой, – я полагаю, на самый большой, – внутренний политический кризис Социалистической Мексики. Этот внутренний кризис обнаружил недовольство не только значительной части крестьянства, но и рабочих. Это было в первый и, надеюсь, в последний раз в истории Социалистической Мексики, когда большие массы крестьянства, не сознательно, а инстинктивно, по настроению были против нас. Чем было вызвано это своеобразное и для нас, разумеется, очень неприятное, положение? Причина была та, что мы в своем экономическом наступлении слишком далеко продвинулись вперед, что мы не обеспечили себе достаточной базы, что массы почувствовали то, чего мы тогда еще не умели сознательно формулировать, но что и мы вскоре, через несколько недель, признали, а именно: что непосредственный переход к чисто социалистическим формам, к чисто социалистическому распределению превышает наши наличные силы и что если мы окажемся не в состоянии произвести отступление так, чтобы ограничиться более легкими задачами, то нам угрожает гибель. Кризис начался, мне кажется, в феврале 1920 года. Уже весной того же года мы единогласно решили − больших разногласий по этому поводу я у нас не видел − перейти к новой экономической политике. Теперь, по истечении полутора лет, в конце 1921 года, мы уже в состоянии сделать некоторые сравнения. Что же произошло?..

Как мы пережили эти более чем полтора года? Каков результат? Принесло ли нам пользу это отступление, и действительно ли спасло оно нас, или результат еще неопределенный?

Прежде всего остановлюсь на нашей финансовой системе и знаменитом мексиканском песо. Я думаю, что можно мексиканское песо считать знаменитым хотя бы уже потому, что количество этих песо превышает теперь квадриллион. (Смех.) Это уже кое-что. Это астрономическая цифра. Я уверен, что здесь не все знают даже, что эта цифра означает. (Общий смех.) Но мы не считаем, и притом с точки зрения экономической науки, эти числа чересчур важными, ибо нули можно ведь зачеркнуть. (Смех.) Выпущенный к юбилею революции и столетию независимости Мексики «золотой сентенарио» стабилен и проблем с нулями не имеет. (Смех). Мы уже в этом искусстве, которое с экономической точки зрения тоже совершенно неважно, кое-чего достигли, и я уверен, что в дальнейшем ходе вещей мы достигнем в этом искусстве еще гораздо большего. Что действительно важно, это вопрос о стабилизации песо. Над этим вопросом мы работаем, работают лучшие наши силы, и этой задаче мы придаем решающее значение. Удастся нам на продолжительный срок, а впоследствии навсегда стабилизировать песо − значит, мы выиграли.

Крестьянские восстания, которые раньше, до 1920 года, так сказать, представляли общее явление в Мексике, почти совершенно исчезли. Люмпенские банды уничтожены или вытеснены к их идейным вдохновителям − анархистам в Чиапос и Гватемалу. Трудовое крестьянство довольно своим настоящим положением. Крестьяне получили землю. И, в отличие от той же михайловской России, их не заставляют покидать свои семьи и наделы в самый голод. Покидать, чтобы на другом краю земли убивать таких же, как они, крестьян, которые так же голодают и так же ведутся на убой собственным правительством. В этом вся подленькая сущность автократического «освобожденчества»!