Короли Падали (ЛП) - Лэйк Кери - Страница 22

— Ты бы убила ребенка?

— Я намерена вызвать роды.

— Это… это убьет его. Поверь мне в этом.

— Вы должны довериться мне в этом. Ее глаза непреклонны, и при крике агонии, который срывается с губ Мары, я поднимаюсь на ноги и выхожу к ее палатке.

Шестой догоняет меня, подстраиваясь под мои быстрые шаги.

— Что происходит?

— Хесейя хочет вызвать роды.

— Все в порядке?

— Я не знаю. Все, что мы можем сделать, это подождать и посмотреть на данный момент. Часть меня отвечает на его вопрос, но другая часть меня готовит его к реалиям родов и его ограниченной роли, когда дело доходит до моих собственных родов. Помимо комфорта, он мало что может сделать, когда осложнения возникают из ниоткуда.

Он кивает, хмурясь, как всегда, и позволяет мне продолжать.

Несколько ящиков стоят штабелями, в них хранятся сыворотки и травы, которые она использует для исцеления. Альфа, которого застрелили ранее, лежит на куче одеял рядом с ними, тяжело дыша во сне, а напротив него стоят банки с различными растениями и ягодами, упакованные в открытый ящик. Я поднимаю каждую банку, читая их название, и натыкаюсь на две. В одной из них масло под названием savin — Juniperus sabina, а в другой ягоды, просто называемые можжевеловыми.

В чем, черт возьми, разница?

Не зная, что взять, я хватаю оба и мчусь обратно к палатке Мары.

— Их две! Дрожащими руками я передаю можжевельник Хасее, которая принимает ягоды.

— Масло уничтожит плод, — говорит она, откладывая его в сторону.

— А ягоды? Они не вызывают кровотечение у ребенка?

— Если принимать на ранних сроках беременности и употреблять в больших дозах, я полагаю, они могли бы. Она опрокидывает банку на ладонь, собирая небольшую горсть ягод.

— Я … Однажды я потеряла из-за них ребенка. Обычно я бы в этом не призналась. На самом деле, единственный, кому я рассказала, — Шестой, но меня переполняет чувство срочности. Я не могу позволить ей скормить эти ягоды Маре.

— У меня везде была кровь.

— Тебе пришлось бы съесть их довольно много, чтобы сильно истечь кровью. Объясняя это, она собирает полотенца и кладет их вокруг ягодиц Мары и между ее ног.

— Подвергалась ли ты воздействию чего-либо еще до этого?

Мои мысли возвращаются к тому дню и предыдущей ночи. Единственное, что необычно, что приходит на ум, — это инъекции, которые папа сделал мне, чтобы помочь сбежать. Альфа-феромоны.

— Теперь держи ее. Хесея вырывает меня из моих мыслей. Обхватив Мару рукой, я удерживаю ее неподвижно, когда Хасея поднимает голову.

—Съешь это, Мара. Если ты хочешь спасти себя и своего ребенка.

Разражаясь рыданиями, Мара дрожит в моих объятиях, и ее челюсть дрожит, когда она открывает его для ягод, которые Хасея кладет ей в рот. Лицо Мары морщится, как будто откусила от горького плода. Чувствую, как кислый привкус разливается у меня по языку, и в то же время вспоминаю полное облегчение от того, что в тот день нашла еду в пустыне.

В наступившей тишине мой пульс замедляется, и я опускаю ближайшую тряпку в ожидающую меня миску с прохладной водой. Вытирая лоб Мары, я наблюдаю, как она поднимает на меня глаза, отяжелевшие от усталости.

— Рен? С моей малышкой все будет в порядке? Ее губы дрожат от вопроса, и я пользуюсь возможностью отвести взгляд, слезы в моих глазах слишком красноречиво говорят о беспокойстве, которое я испытываю за нее.

Глядя на Хесайю у ее ног, я замечаю пот, блестящий на ее коже, и сосредоточенный, решительный взгляд, от которого на лице пожилой женщины прорезаются многочисленные морщины.

Возвращая свое внимание к Маре, я заставляю себя улыбнуться и нежно вытираю ей лоб.

— Ты в хороших руках, Мара.

Не успели слова слететь с моих губ, как ее глаза расширились от ужаса, и она снова выгнулась дугой.

— О, нет! Хесайя бормочет слова на своем родном языке и кладет одну руку на живот Мары, другую — между бедер бьющейся в агонии женщины, где из нее вытекает кровь. Я и раньше была свидетелем родов, но никогда не видел столько крови.

— Mара! Я чувствую, как ее тело содрогается подо мной, и наблюдаю, как ее глаза закатываются, а из уголка рта сочится кровь.

Хныканье вырывается у Хесайи, когда она вытягивает руки, поддерживая слишком маленького младенца, покрытого кровью, все еще прикрепленного к пуповине. Мальчик. Руки акушерки дрожат, ее глаза расширяются от шока, когда она смотрит вниз, между бедер Мары.

— Он мертв? Конечно, она делала это достаточно часто, чтобы были осложнения и кровотечения. Я никогда не принимала роды, но даже я вижу, что у нее, возможно, произошел разрыв плаценты.

— Возьми его, — шепчет она, и, бросив быстрый взгляд на Мару, чьи расфокусированные глаза и бледнеющая кожа говорят мне, что она не в состоянии держать своего новорожденного сына, я это делаю.

Дрожащими руками я прижимаю его к своей груди, где он лежит крошечный и уязвимый.

Хесайя поднимает то, что, как я предполагаю, является разорванной в клочья плацентой. Снаружи на ней находятся два маленьких луковичных мешочка, которые, по-видимому, содержат еще два плода, как будто прикрепленных к первому. Оба деформированные, с ненормально изогнутыми конечностями и удлиненными головами.

— Я… никогда в жизни не видел ничего подобного!

Наблюдая за корчащимися двумя плодами, я замечаю отсутствие движения в своих руках и сосредотачиваюсь на слишком неподвижной груди новорожденного.

—Хесайя, ребенок не дышит. Я не думаю, что он дышит!

Она отводит его назад, массируя его грудь, и, кажется, выполняет с ним упражнение «рот в рот». Руки, покрытые кровью, я снова обращаю свое внимание на Мару, замечая, что она замерла, ее лицо бледнее, чем раньше, глаза закрыты, как будто она спит.

— Mара? Провожу рукой по ее лбу, оставляя там струйку крови, и когда я встряхиваю ее, она не двигается. — Mара?

Сдерживая истерику, жаждущую вырваться на свободу, я нащупываю пульс.

Ничего.

— Mара! Положив голову ей на грудь, я прислушиваюсь к биению сердца.

Тишина.

Подобно Хесайе с младенцем, я выполняю те же самые массажи грудной клетки, которым научил меня папа, когда я жила с ним, давая ей подышать воздухом в промежутках между ними.

Ничего.

Несколько минут я пытаюсь вернуть свою подругу к жизни, но мои усилия оказываются тщетными, ее судьба написана на холодной синеве ее губ и пустом взгляде.

— Она потеряла слишком много крови, — говорит Хесайя, кладя руку мне на плечо.

— Она умерла.

— Почему? Почему ты дала ей ягоды? Почему ты это сделала!

— Ее убили не ягоды, дитя. У нее пошла кровь до того, как их дали. Она приподнимает плаценту, еще больше обнажая два прикрепленных, недоразвитых плода, пульсирующих жизнью.

— Что бы это ни было, это неестественно.

Я провожу рукой по собственному животу, паника нарастает внутри меня при виде этого.

— Уходи, Рен. Хесейя вытирает слезы рукавом рубашки.

— Ты не должна быть здесь.

Окидывая взглядом все это жуткое зрелище, я замечаю безжизненного ребенка, которого она положила рядом с Марой, и рыдание сдавливает мою грудь.

— Уходи.

На трясущихся ногах я поднимаюсь на ноги, и когда я выхожу из палатки, там собралась толпа. Прохладный воздух вызывает головокружительный порыв к мучительному жару, тлеющему внутри меня, готовому вспыхнуть.

— Рен! Шестой делает шаг ко мне, и в тот момент, когда его руки обнимают меня, я падаю.

КАЛИ

Отделяясь от толпы, собравшейся у одной из палаток, я наблюдаю, как женщина, с которой я разговаривал ранее, по имени Рен, выходит вся в крови. В ее глазах то, что я предполагаю как ужас, широко раскрытые и расфокусированные, когда она прижимает руки к груди, все ее тело заметно дрожит.

— Я… никогда не видела ничего подобного. Она… истекала кровью. Так много крови. И ребенок. Их трое. Цепочка бессвязности срывается с ее губ, пока она смотрит в никуда.