Падение Калико (ЛП) - Лэйк Кери - Страница 24

— Чуть меньше четырех лет назад. Я украла немного хлеба, чтобы поделиться с друзьями, и охранник который поймал меня, собирался отрезать мне за это руку. Брайани прыгнула ему на спину и напала на него. Смешок, который вырывается у меня, представляет собой сбивающую с толку смесь грусти и смеха.

— Она была ранена в живот. Они утащили ее, и с тех пор я ее не видела.

— Значит, она мертва. Его слова холодным шипом пронзают мою грудь, и я поднимаю взгляд в пустоту, мое сердце ускоряет свой ритм.

— Что ты мне сказал?

— Она мертва. Когда их утаскивают, они не возвращаются. Единственные, кто выживает, — это те, кого превратили в альф. Только самцы.

Мое лицо подергивается, гнев медленно, но верно поднимается на поверхность.

— Ты этого не знаешь.

— Я знаю.

Я смахиваю раздражающий щит слез, застилающий мои глаза, и поднимаюсь на ноги, пятясь, чтобы не натворить чего-нибудь глупого, например, напасть на Альфу.

— Ты лжешь! Ты этого не знаешь! Паника, бурлящая в моей груди, перехватывает дыхание, сводя каждый вдох к затрудненному дыханию.

В луче света из коридора он упирается ладонью в пол, и когда он наклоняется вперед, моим глазам предстает покрытое шрамами и ссадинами мужское лицо. Он с серыми глазами и темными коротко подстриженными волосами, от которого веет смутным знакомством.

Бушует. Крики. Смех. Царапает мне лицо. Драка. Серые глаза смотрят на меня, когда охранники уводят его.

— Ты тот мальчик. Ты сражался с другим…

— Кадэм.

Широко раскрыв глаза, я отвожу от него взгляд, воспоминания о том дне просачиваются с ясностью.

— А Титус?

— Мой друг. Тот, кто также сражался с Кадмом, прежде чем их обоих утащили.

— Они привели тебя сюда… и…

— Превратил нас в животных.

Прикрывая рот рукой, я пытаюсь заставить себя успокоиться, чтобы не задыхаться и не упасть в обморок. Он очень мало похож на маленького и тощего мальчика, которого они унесли в тот день. Остается только невинность в его глазах, и я подозреваю, именно поэтому они заставляют его носить шлем. На него больно смотреть. Чтобы увидеть сквозь железную оболочку мальчика, который вмешался, чтобы помочь глупой девчонке.

Он потирает серебряную ленту, все еще прикрепленную к его горлу.

— Полагаю, я должен поблагодарить тебя за то, что ты сняла мне шлем.

Дверь щелкает, и лучи света прорезают темноту, пока я не могу разглядеть больше его лица. Больше шрамов. Годы наказания, которое он перенес за то, что заступился за меня.

— На сегодня это все. Пойдем со мной, девочка.

— Они причинили тебе боль. Вам всем троим. Из-за меня. Шагнув к нему, я протягиваю руку, чтобы коснуться одного из его шрамов, особенно глубокой раны на горле, под повязкой, и он отшатывается.

— Мне так жаль. Дотягиваясь снова, мои пальцы просто касаются неровной поверхности, протянувшейся поперек его горла, и на этот раз он позволяет это.

— Девушка! Сейчас! Голос Медузы — предупредительный выстрел, прежде чем ее шаги приближаются ко мне сзади, и когда она наклоняется, чтобы схватить мою рубашку, я поднимаю руку Валдиса и прижимаю ее к ее шее.

Она замирает с широко раскрытыми глазами, полными страха, пока мы все трое медленно поднимаемся на ноги.

Удерживая его руку у ее горла, я использую его силу, чтобы прижать ее к стене. В любой момент Легион ворвется, чтобы спасти ее, так что мое время ограничено.

— Ты убила ее?

— Я уже говорил тебе. Твоя сестра жива.

Мне даже не нужно подсказывать Валдису, поскольку я чувствую, как напрягаются его мышцы под моей рукой, сжимающей ее горло.

— Это. Ты. Убила. Мою. сестру?

— Нет.

Он сжимает сильнее, пока ее рот не приоткрывается, а язык не свисает с постепенно темнеющих губ.

— Ты убила ее! Я кричу сквозь слезы, гнев внутри меня вырывается на поверхность.

— Да, — хрипит она.

— Да. Она мертва.

Ее слова — это нож, который пронзает мое сердце, и на мгновение я не могу дышать. Мои уши наполняются приливом крови, которая так сильно стучит у меня в голове, что мир немеет. Отпуская Валдиса, я отшатываюсь назад, каждый мускул в моем теле больше не подчиняется мне. Мне холодно, я парализована и все глубже проваливаюсь в черноту.

К тому времени, как прибывают солдаты Легиона, я ничего не чувствую. Воздух вокруг меня слишком густой, чтобы дышать, обжигая мои легкие с каждым вдохом.

Я позволяю им утащить меня.

Четыре года назад

Флуоресцентные лампы проходят надо мной, перемежаясь краткими моментами темноты. В животе булькает тошнота, к горлу подступает тошнота. Стон срывается с моих губ, предупреждая о надвигающемся извержении, но уже слишком поздно. Я поворачиваю голову в сторону, и мой желудок непроизвольно сжимается, прогоняя жидкость через мои губы.

— О, Боже! Голос где-то за моей спиной — не что иное, как фоновый шум на фоне брызг рвоты, падающих на пол.

Меня снова подташнивает, кислота попадает мне в нос, когда струя жидкости переливается через край белых простыней. Я смотрю вниз на кусочки фасоли и мяса, плавающие в молочных лужицах на полу. Движение останавливается, и я тяжело дышу через нос, пытаясь избежать нового раунда.

— Подожди секунду. Мне нужно полотенце. Голос принадлежит женщине, и я запрокидываю голову и вижу девушку с бронзовой кожей, которая смотрит на меня сверху вниз, моложе медсестры. Должно быть, новый. Только у девушек, приехавших из Мертвых Земель, кожа так сияет от солнечного света.

Мои глаза прослеживают путь ее руки, где она вытирает кусочки рвоты, к верху матраса, где на ее руке отпечатался TNP. Недавно назначенный. Тележка приходит в движение, и я соскальзываю назад, в серебристую коробку. Лифт.

Мягкий хлопок касается моего лица, и она вытирает им мои волосы.

— Извини за это. Я впервые в транспорте. Я Роз.

У меня холодно в груди, и щекотание говорит мне, что тошнота не утихла.

— Мы не используем настоящие имена, — упрекает другой голос, который я не узнаю.

Роз отходит в сторону, и я вытягиваю шею, чтобы увидеть другую девушку, стоящую рядом с ней, упершись руками в другую кровать.

Я опускаю взгляд на профиль моей сестры, лежащей рядом со мной с закрытыми глазами, ее лицо закрыто маской. — Брайани… Мой голос такой слабый и хриплый, что я не могу сказать, говорила ли я вслух или у себя в голове.

Она не двигается, и бледность ее кожи выглядит неестественной. Почти синяя. Я тянусь к ее руке, которая кажется слишком холодной.

— Брайани. Слезы в моем голосе заглушают мои слова, когда я провожу большим пальцем по ее ледяным пальцам.

Лифт звякает, и двери открываются. Пальцы Брайани переплетаются с моими, когда ее кровать выкатывают в коридор.

Собрав то немногое, что во мне осталось, я поднимаю голову с кровати.

— Брайани!

Транспортер наклоняется над моей сестрой, катя ее по коридору, и прежде чем двери закрываются, я вижу, как она натягивает простыню на голову моей сестры.

— Кали, иди сюда!

Я бегу трусцой по грязи, горячее солнце припекает мне плечи, туда, где моя сестра сидит на корточках, указывая на что-то. К тому времени, как я подхожу к ней, она уже стоит на четвереньках, изучая предмет перед собой.

Я замечаю что-то маленькое и пушистое, я предполагаю, что это птенец, судя по маленьким пучкам пуха, которые торчат из его тела, там, где он лежит на земле.

Не двигается.

— Это детская смерть. Улыбка растягивает ее губы, когда она указывает на это с чувством удивления и гордости. Ей всего пять лет, но она все еще не понимает, что такое смерть.

— Это стремительно.

Мой отец научил меня, как определить зараженную птицу примерно ее возраста, но я не могу заставить себя испортить улыбку на ее лице, сказав ей правду. По ней не ползают насекомые. Крови от нападения нет. Он действительно выглядит так, как будто спит.