Реликт (СИ) - Тепеш Влад - Страница 39

Ева нас представила друг другу:

— Знакомьтесь, это Владислав, а это мисс Нариман Зульфикар. Она сотрудничает с доктором Меннингом по «твоему» проекту.

— Очень приятно, — сказал я. — Нариман, вы генетик или биотехнолог?

— Вообще-то, психолог и этолог. И можно просто Нари.

— Хм… И каким образом психолог может помочь в вопросах клонирования?

Нариман сделала неопределенный жест.

— У доктора Меннинга и его команды возникли сложности с определением ваших родственников по генному коду, и он, так сказать, решил зайти с другой стороны. У всего обезьяньего семейства, от человека до последнего капуцина, имеются специфические особенности, на первый взгляд неочевидные. Вам известно выражение «человек, который впервые бросил ругательство, а не камень, стал творцом цивилизации»?

— Теперь известно, — сказал я.

— Ну так вот, оно ошибочно. Эти слова подразумевают, что брань — изобретение человека, что только человек умеет ругаться и оскорблять. Но на самом деле это не так. Способность к словесным оскорблениям — не изобретение, это врожденный «дар».

— Серьезно?

— Ага. Знаете, кто такие Коко и Майкл?

— Э-э-э… Пара?

— Да, пара. Горилл. Коко и Майкл были первыми животными, которые общались между собой на языке людей. На амслене, точнее.

Я хмыкнул.

— Хрен там они были первыми.

— Ну, так считается. Я-то уже знаю, что стригои общались друг с другом языком людей еще много тысяч лет назад, но если не считать вас животными, то Коко и Майкл все-таки были первыми из животных.

Я подумал, что все-таки первые мы, потому что мы животные, как и люди, но вслух сказал иное.

— Только мы не стригои.

— Уже стригои, — усмехнулась Нариман. — Доктор Меннинг описал ваш вид как «strigoi drakuli». А в науке дело такое, кто первый встал, того и тапки. То есть, кто первый описал — тот и название присваивает.

— В смысле «описал»? — нахмурился я. — Я за эту хрень опишу рецепт Меннинга в собственном соку на малом огне!

— Все в порядке, — вмешалась Ева, — это описание пока хранится у меня, прочитать его можно только под расписку. Но когда ты выйдешь из тени — тогда оно и будет опубликовано, и Меннинг получит свою нобелевку…

— И не только Меннинг, — улыбнулась Нариман. — Мы вас, Владислав, между собой зовем аббревиатурой ХГН — «ходячий генератор нобелевок».

— Аху… охренеть, в смысле. Только что там про горилл?

— Ах, да, простите. Гориллы изучили амслен и общались на нем между собой. Однажды Майкл сломал куклу Коко, и она назвала его, цитирую, «плохой грязный туалет». Само собой, что никто и никогда не учил Коко ругаться — она просто знала эти слова. И самостоятельно додумалась составить их в комбинацию и адресовать бойфренду. Конечно, это была очень умная горилла: Коко умела мыслить абстрактно и рассказывать о своем прошлом, о детстве, проведенном в саванне. Но факт есть факт: ругательство не изобретено людьми. Мы все имеем такую склонность, просто не у всех есть для этого средства. Но любая обезьяна, если дать ей интеллект и вербальный язык, додумается до концепции ругательства.

— Забавно.

— Это еще не забавно… Забавно начинается, если научить капуцинов концепции денег.

— Хм… Они способны это понять?

— О да. И их поведение с деньгами становится до горя похожим на поведение людей, что как бы намекает…

Я вздохнул.

— Только как все это поможет делу?

Нариман взяла лист бумаги и изобразила схематическое генеалогическое древо.

— Смотрите, вот слева направо человек, шимпанзе, горилла, орангутан. У них есть между собой кое-какие сходства и различия в плане мышления и работы мозга. Вопрос в том, где тут ваше место. Если правее человека, то где — возле шимпанзе, горилл или еще дальше? Если левее…

— То полный песец, да?

Она развела руками:

— Без понятия, не моя специальность. Но вообще изучение вашего способа мышления играет ключевую роль для самой возможности клонирования. Понимаете, вы — это вы. Вам десятки тысяч лет, за которые вы набрались жизненного опыта, выработали то, что называется у людей принципами и правилами и научились жить так, чтобы не иметь проблем и не создавать их другим. Все это делает вас вами, таким, какой вы есть. Но в процессе клонирования мы получим существо, сходное с вами только генетически, у него не будет ни вашего опыта, ни ваших принципов, ни ваших воспоминаний, ни ваших любви и ненависти. Все наживное не клонируется. Это уже будете не вы. И перед тем, как создать этого «не-вас», любой здравомыслящий человек задастся вопросом: а как работает голова у того, кого я собираюсь клонировать? Я вообще смогу достичь с клоном взаимопонимания, договориться с ним? А что, если нет? Видите ли, вы вполне вменяемы, и это хорошо. Но никто не наблюдал вас на ранних стадиях вашей жизни, отсюда и определенные опасения, ну вы понимаете, да?

Я кивнул: конечно, понимаю, и даже больше, чем она говорит. Это на самом деле не Меннингу нужна ее помощь, это кто-то из руководства, возможно, и сама Ева, хочет знать, насколько вменяемыми будут новые гипотетические суперсолдаты.

И это, на самом деле, хорошо: значит, тема моего клонирования действительно рассматривается всерьез.

Я мысленно улыбаюсь: Нариман Зульфикар хочет изучить, как работает моя голова, и убедиться, что мой способ мышления совместим с человеческим. Наивная. Я выживал среди людей десятки тысяч лет, вначале с неандертальцами, потом с кроманьонцами, и очень редко прокалывался. А если прокалывался — то не по поведенческим признакам, а по опосредствованным, когда меня вычислял какой-то особо дотошный инквизитор или там дон мафии.

И потому Нариман будет изучать не то, как работает моя голова на самом деле, а то, что я ей выдам в качестве работы моей головы. И потому ее выводы будут более чем благоприятными для меня, хрен там она поймет неприятную для нее или для того, кто ей платит, правду.

В конце концов, я очень хорош в мимикрии.

— Да, вполне понимаю, — сказал я вслух.

Нариман улыбнулась:

— Тогда как вы смотрите, если мы продолжим общение в более естественной среде вашего обитания?

Под моей ' естественной средой обитания' Нариман, как ни странно, подразумевала просто любое людное место вне охраняемого объекта, проще говоря — прогулку.

— Так вы, Нари, уже изначально имеете неверные представления о том, где мне естественно находиться, — хмыкнул по этому поводу я.

— Почему?

— Потому что моя естественная среда обитания — вблизи людей, но не среди них. А среди людей я появляюсь только по необходимости любого типа, и даже на базе я был в более естественной среде, потому что, находясь там, я решаю главную проблему своего вида. Впрочем, не берите в голову.

Так что на прогулку мы пошли втроем: она и мы с Войс. Войс не имела никаких срочных дел, и Наримен настояла, чтобы я ее взял с собой для более естественного времяпровождения и более теплой компании. Допытываться, что она имеет в виду, я не стал, но намотал на ус, что наши с Войс отношения — не секрет. Ну да, база, камеры… Гребаный прогресс, чтоб его.

Мы прогуливались в парке, болтая о том, о сем, поедая мороженое и периодически невзначай переходя на интересующие Нариман темы. В целом, не самое унылое времяпровождение, и я даже рад, что взял Войс.

— Слушай, а ты мороженое любишь или за компанию его ешь? — спросила Войс.

— Оно вкусное. Правда, непитательное: у меня нет способности усваивать лактозу. Люди приспособились пить молоко, будучи взрослыми, меньше десяти тысяч лет назад, если что, уже после того, как мамонты вымерли… Кстати, Нари, что вы говорили о капуцинах с деньгами?

— Что за капуцины? — не врубилась Войс. — Речь о монахах?

— Нет, обезьяны.

— С деньгами⁈

— О, там забавная история. Лет тридцать назад провели исследование, в ходе которого дали некоторой популяции капуцинов, обитавших в лабораторных условиях, такие концепции, как «работа» и «деньги». Эквивалентом работы служил рычаг, довольно тугой, и за одно нажатие на него обезьянка получала один круглый металлический жетончик. Этот жетончик можно было обменять у «человека-продавца» на вкусняшки. Капуцины хоть и сильно уступают высшим приматам в интеллекте, но очень быстро разобрались в этой новизне, и дальше начинается самое смешное и самое печальное. Обезьяны полностью освоили концепцию денег, механизмы купли-продажи и колебание цен, научились «читать ценники». И оказалось, что их поведение просто до боли похоже на человеческое. Капуцины сразу же разделились на категории «трудоголиков», которые пытались заработать побольше, нажимая рычаг до изнеможения, «лентяев», которые работать не хотели или работали совсем мало, и «грабителей», которые пытались отнимать деньги у других. Капуцины стали беречь деньги и прятать их в тайники, словно это и есть еда. Они продемонстрировали полнейшее подобие человеку в вопросах выбора товаров. Так, поначалу кислые яблоки и сладкий виноград стоили одинаково, и капуцины покупали только виноград. Затем виноград подорожал, и обезьяны с неохотой перешли на яблоки. Имели места даже попытки «фальшивомонетничества», когда одна обезьянка пыталась заплатить не жетоном, а круглым срезом огурца. Апофеоз всего этого — нападение капуцина на человека с целью отнять запас жетонов, что можно считать первой попыткой ограбления банка, совершенной не человеком.