Эсминцы. Коса смерти - Ангелов Августин - Страница 16

И сейчас Александр не понимал, что происходит с ним. Чувства его находились в смятении. Он одновременно и помнил Наташу, и в то же время считал ее давно погибшей и, вместе с тем, старался предотвратить ее гибель. Но как бы там ни было, он вдруг отчетливо понял и вспомнил своим сознанием старика, что именно Наташа была самой большой любовью и самой лучшей женщиной, встреченной в жизни. И его молодое тело реагировало на такое понимание со всей страстью. Такой ночи любви, которую Наташе устроил Александр, припомнив весь свой долгий опыт общения с женщинами в постели, у них еще никогда не было. И это было настоящее счастье. Обнимая Наталью, Александр вдруг понял, что ради вот этого счастья быть с ней и любить ее он легко расстанется со всеми преимуществами жизни в будущем.

Да и что ему с тех будущих преимуществ? Политика после развала СССР его нервировала, и он, сколько ни пытался, никак не мог ее толком понять. Больше всего вызывали раздражение бывшие республики и ближайшие союзники СССР, которые мало того, что разбежались как крысы с тонущего корабля, так еще и переметнулись в стан противников и теперь гадили России, как могли. Даже как будто соревнуясь в этом между собой, кто больше нагадит. Шкурные интересы в двадцать первом веке преобладали во всем. Экономика рынка, когда цены росли, а курс родной валюты скакал время от времени, обесценивая сбережения, тоже его не радовала. Лозунг же капитализма, что человек человеку волк, он не приемлел вообще. Еда к концу его прежней жизни сделалась невкусной и наполовину фальсифицированной, когда большая часть молочных продуктов стала производиться из пальмового масла. Интернет он считал большой помойкой, куда сливают кучи вранья и непроверенных сведений, и где водятся хакеры, кибермошенники, пираты и форумные тролли. А автолюбителем, чтобы заценить разноцветные иномарки, он никогда не был. Телевизор с многочисленными ток-шоу, где перемывались кости и обсуждалось грязное белье знаменитостей, он не смотрел. Зато видел, что стало с его любимым флотом. И это Александра Евгеньевича категорически не устраивало и расстраивало больше всего.

А потому в эту самую ночь, рядом с молодой женой, он решил для себя, что совершенно не следует волноваться из-за своего попаданчества, а напротив, нужно радоваться, что он снова молод и снова обладает такой женщиной! И в этот миг он чувствовал себя абсолютно счастливым. Наташа принимала его таким, какой он есть. Она по-настоящему любила его и все терпела. А ведь он раньше, до момента попаданчества, был тем еще подарком, избалованным, эгоистичным, пьющим, да и гуляющим иногда на сторону молодым оболтусом. К тому же, жил он делами службы, а полноценные встречи с женой мог позволить себе только тогда, когда появлялось свободное «окно» в его расписании моряка. А теперь он изменится, бросит пить и будет любить ее одну. И сделает все, чтобы спасти ее от гибели в предстоящей войне. Он ничего не имел против того, чтобы жить в этом времени, если бы не эта проклятая война.

Наташа, конечно, заметила некоторую перемену, произошедшую с мужем, но для нее он оставался все тем же милым Сашей, каким она его видела неделю назад, перед рейсом его эсминца в Таллин. Остальное она приписала тому, что он просто соскучился по женской ласке. Она даже не представляла, что муж переменился кардинально, и теперь он не только молодой Александр, но и старый Александр Евгеньевич одновременно. Чтобы не расстраивать жену, он ничего не сказал Наташе о предстоящей войне. Ведь если он изменит ход ее начала на Балтике, то немцы могут и не дойти до Ленинграда. На это он и надеялся.

Наслаждаясь любовью, они заснули только под утро. Разбудил их стук в дверь. Отец колотил кулаком и кричал:

– Собирайся, Сашка! Дедушка умер!

Он быстро оделся, поцеловал жену и выскочил в коридор. Часы-ходики, висевшие там на стене, показывали половину седьмого. Отец стоял тут же с опасной бритвой в руке и брился напротив большого зеркала. Он сказал:

– Твое пророчество сбылось. Только что позвонил врач из больницы, что мой отец умер от обширного инфаркта. Спасти его медики не смогли.

Мама еще спала, а Наташа тоже пока лежала, потому чай на кухне они пили вдвоем с отцом. И отец озвучил свой план:

– Значит, так. Отец мой умер. Мрачное пророчество, конечно, но оно сбылось. Теперь я склонен верить тебе, Саша. Хоть ты и сын мой, но сперва, прости, полностью я тебе не поверил. Подумал, что свихнулся немного, заболел шизофренией. А шизофреники, знаешь, иногда гениальные вещи могут рассказать. Но когда поговорил с дядей твоим, Игорем, понял, что сведения-то, скорее всего, верные, и здравый смысл в твоих словах перевешивает. А потом, когда ты карту нарисовал со всеми немецкими позициями, я уже почти перестал сомневаться. Сейчас же, с фактом смерти твоего деда, в моих сомнениях поставлена точка. И я говорю тебе, как своему сыну, что доверять мне ты можешь полностью, как и я теперь полностью доверяю твоим сведениям. И конечно я, так же как и ты, ни в коем случае не желаю гибели нашей семьи. И совсем не хочу видеть фашистов на окраинах родного города. Потому готов сделать все возможное, чтобы предотвратить это. И понимаю, что времени терять нельзя.

Пока вы там с Игорем в разведотделе флота будете подводить формальную базу под твои сведения, я буду действовать, как коммунист. Я переговорю со всеми влиятельными людьми, до кого только смогу дотянуться. И начну прямо с утра, с Совета штаба флота, где буду проталкивать Трибуцу и Пантелееву тезис о необходимости менять стратегию, не сидеть за минными заграждениями, а срочно создать боеспособную рейдерскую эскадру и навязать фашистам инициативу на Балтике, чтобы вовремя потопить все их минные заградители, а не ждать, когда они на наших фарватерах мины накидают.

Как только вы с Игорем подведете формальную базу под твои сведения, я начну с обкома, со Жданова и Кузнецова. Как коммунисты, они должны принимать меры для подготовки к войне, так пусть принимают немедленно, а не сидят на задницах в неведении до последнего. А потом я поеду в Москву и, если повезет, выйду на самый верх.

Тебе же предстоит сегодня отправиться в рейд на корабле во вражеские воды, где в тайниках на маленьких островках будут ждать портфели с картами, которые ты сам и нарисовал. И нужно, чтобы как можно больше людей видели, как ты эти портфели с островков приносишь, якобы их там наши немецкие и финские агенты оставили. Потому мы задержали твой эсминец в Кронштадте. Он уже начал поход к Таллину, но его вернули на рейд. Так вот, пойдешь на нем до черты нейтральных вод, а там в моторной лодке, спущенной с эсминца, будешь нелегально высаживаться на вражеский берег и забирать материалы из тайников.

– Но кто же эти карты туда положит? – спросил Александр.

– Сам Игорь. Он поспал часа два, а потом вышел на быстроходном катере, чтобы лично сделать закладки. У него, в отличие от меня, сомнений в твоих сведениях не возникло. Он сразу тебе поверил, хоть и разведчик. Прежде, чем отчалить, он позвонил мне и сказал, что оставил для тебя пакет с координатами тайников.

– Но как же я смогу убедить капитана Малевского изменить курс эсминца?

– Нет необходимости. Ему уже поступил приказ из штаба флота всемерно содействовать проведению разведывательной операции с кодовым названием «Морской лис». Пока ты кувыркался с Наташкой, мы работали. Так что давай, немедленно дуй на свой эсминец. Пакет от Игоря ждет тебя там.

Вместе с отцом и его шофером Александр на служебном автомобиле быстро добрался до порта. Прощаясь, отец протянул сыну новенькое удостоверение сотрудника флотской разведки, подготовленное дядей еще вчера вечером. Фотографию вклеили запасную, из личного дела Саши. Еще, пока ехали, отец устно передал кое-какие дядины указания, непосредственно касающиеся выполнения предстоящей миссии.

В порту Александр быстро нашел буксир, следующий в Кронштадт. В 7:30 суденышко запустило машины и, вибрируя всем корпусом, отшвартовалось от пирса. Пыхтя черным дымом из довольно высокой единственной трубы, буксир покидал акваторию порта. Начинался очередной летний день, четвертое июня. Но лета как такового не было. Накануне вечером, пока Александр работал с картами в дядином кабинете, погода совсем испортилась, налетел порывистый ветер, пошел сильный дождь, а ночью похолодало и даже выпал мокрый снег. Вот такое грустное начало лета выдалось в 1941 году. Казалось, что сама природа скорбит, чувствуя неминуемое приближение кровавой бойни войны.