Комсомолец - Федин Андрей - Страница 49

Соленая килька оказалась… даже вкуснее, чем мне представлялось! Не удержался, стрескал парочку рыбешек, пока чистил картошку. Современные продукты питания не произвели на меня особого впечатления (разве что ужаснули невзрачностью упаковки). Я многое успел попробовать в тысяча девятьсот шестьдесят девятом (и пока не выяснил, добавляли ли в колбасу туалетную бумагу). Так и не разобрался, что тут экологически чистое, а что не слишком натуральное. Но я и в прошлом (в будущем) питался хорошо, не покупал подозрительную еду.

Картошка, сало, килька – здесь и сейчас это была для меня замечательная еда, которая успешно устраняла голод, наполняла мой вечно требующий пищи живот. О стейках и шашлыках старался не вспоминать, чтобы не портить себе настроение. Отведать подобные мясные изыски мне в ближайшее время не грозило. Но не потому, что в конце шестидесятых годов в Советском Союзе сложно купить нормальное мясо (Могильный утверждал, что на рынке есть все что угодно). Причина – банальное отсутствие денег на мясо: пока мне было не до разносолов.

Сперва я решил, что Аверин и Могильный примчались в общежитие, учуяв запах жареной картошки. Уж очень вовремя они вломились в комнату – я сервировал стол… на одну персону. Парни разразились восторженными возгласами и тут же помчались выполнять мое требование: мыть руки. Вспомнилась фраза из пока еще не снятого фильма «Гардемарины, вперед!»: «Корсак. И опять к обеду». Я усмехнулся, покачал головой. В спешном порядке выложил на столешницу дополнительные приборы.

На кильку парни не позарились. Заявили, что подобную мелочь и кошки не станут жрать, но я не расстроился, ведь я не кошка, лишь порадовался отсутствию конкуренции.

Разговоры парней убедили, что дверь комнаты я прикрывал плотно – запах картошки не могли учуять посторонние. Пашка и Слава примчались в общежитие не чтобы поесть (хотя картошки навернули будь здоров!), а потому что договорились с девчонками из первого корпуса, те ждали их сегодня в гости.

– Ты с нами, Сашок? – поинтересовался Могильный.

Я заметил, как замер Аверин, он высматривал что-то в недрах принесенной из дома большой сумки, прислушивался: ждал мой ответ.

– Меня никто не приглашал, – сказал я.

Извлек из тушки кильки хребет, бросил его на тарелку, продолжил составлять натюрморт из кусков рыбьего мяса на поверхности большого куска хлеба. Пашка посматривал на мое занятие с плохо скрываемой брезгливостью: к кильке он так и не притронулся.

– А ты ждал, что они тебе пригласительную открытку вышлют? – спросил он. – Мы со Славкой тоже сами напросились.

Могильный скривил рожу: увидел, как я с аппетитом наяривал хлеб с соленой рыбой.

– Никто тебя не прогонит, уж можешь мне поверить, – заявил он. – Возьмешь с собой гитару, споешь что-нибудь, так девчонки тебя за это еще и накормят. Чем-нибудь нормальным, а не вот этими дохлыми мальками.

– Вкушно, мешду прочим, – пробубнил я с набитым ртом.

Отсалютовал Пашке бутербродом.

– Решайся, Сашок! – сказал Могильный. – Нет, я уверен: будет весело. Ты второй день торчишь один в комнате. Небось, все свои талмуды уже проштудировал.

Он указал на две аккуратные стопки учебников, сложенные на тумбочке около моей кровати (я не так давно устроил набег на институтскую библиотеку).

Добавил:

– Сегодня воскресенье, время для отдыха. Славка вон кое-что интересное приволок, постарался для друзей. Покажи ему, Славка!

Аверин бросил взгляд на входную дверь, сунул руку в сумку и извлек на свет бутылку со светлой жидкостью (я не разглядел название напитка на этикетке).

– Белое полусухое, – понизив тон, сообщил Могильный.

– Осталось только пронести его через вахту в корпусе девчонок, – сказал староста.

Пашка ухмыльнулся.

– Пронесем, – сказал он. – Не переживайте.

Забрал у Аверина бутылку, погладил ее ладонью, точно любимую зверюшку.

– Ты с нами, Сашок? – повторил он.

Я покачал головой. Сказал:

– Покой нам только снится. Планирую сегодня зубрить немецкий. Сами знаете: обещал немке на следующем занятии пересказать текст о достопримечательностях Берлина. А я его пока даже в глаза не видел.

– Нет, а чем ты тут без нас два дня занимался?

Пашка продолжал гладить бутылку.

– Решил вчера вечером заглянуть в лекции по истории КПСС, – сказал я. – Отличная книга! Рекомендую. Прочел полглавы и уснул как тот младенец, без всякого снотворного.

– Ну… снотворное у нас есть.

Могильный постучал ногтем по бутылочному стеклу.

Аверин вздохнул.

– Пойдем с нами, Санек, – неохотно выдавил он. – Посидим…

Бросил на меня взгляд, но тут же отвел его в сторону.

– Сегодня без меня, парни, – сказал я. – Учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал Ленин. Мне нужно произвести на нашу немку хорошее впечатление, чтобы не было потом проблемы с зачетом. Так что не до гулянок пока. Сегодня меня ждет не вино и девочки, а текст о Берлине.

Славка улыбнулся, принялся выкладывать на стол газетные свертки, как я заподозрил, с продуктами. Горка свертков на столе становилась все больше.

«Да здравствует коммунизм в отдельно взятой комнате студенческого общежития! – подумал я. – От каждого по возможностям, каждому по потребностям!»

Килька – хорошо. Но копченая рыба и соленое сало – тоже неплохо. Вечер в обществе конспектов и учебников обещал быть приятным. И сытным.

Могильный пожал плечами.

– Ладно, – сказал он. – Учись, студент. Если не сумеешь что-то перевести, вечером помогу: сделаю вклад в твою образованность. Но если вдруг устанешь зубрить свой немецкий, приходи. Будем тебя ждать. Нет, Сашок, я серьезно! Заканчивай по-быстрому свои дела и иди к нам.

– Хорошо, – сказал я. – Постараюсь. Но не гарантирую.

– Э-э-э… ты угощайся, если проголодаешься, – сказал Аверин, указал на стол. – Бери, что захочешь. Не стесняйся. Мамка нарочно мне так много еды с собой завернула, чтобы я тебя накормил.

– Передай маме огромное комсомольское спасибо!

Я вообразил, как потираю ладоши. Пробежался взглядом по сверткам. Руки так и тянулись к столу, чтобы пошуршать газетами, узнать, что именно под ними скрывалось. Словно и не стрескал только что тарелку картошки и полкило соленой кильки с хлебом.

«Сейчас бы хороший длинный мистический сериальчик ко всем этим вкусностям, – подумал я. – Или футбольный матч посмотреть».

Вздохнул: вспомнил, как долго еще ждать появления хорошего интернета.

Штудировать учебники расхотелось. Немецкому я еще вчера уделил много времени. Под Светкины пирожки он заучивался неплохо. Решил, что сегодня обойдусь художественной литературой – давно собирался полистать книгу «Как закалялась сталь»: в школе я так и не удосужился в нее заглянуть.

«Никаких походов в гости, – подумал я. – Проведу вечер дома. Только я, книга Островского и много еды».

Мысленно пообещал, что стесняться не буду, ведь холодильника-то в комнате нет, чего добру пропадать.

Островский меня не увлек, хотя я честно пытался следить за сюжетом, не перескакивал через абзацы. Читал о терзаниях Павки Корчагина (представлял лицо молодого Владимира Конкина – не Василия Ланового). Пытался вообразить себя на его месте в образе идейного комсомольца, борца за марксистско-ленинские идеалы. Но понимал, что слишком уж привык стремиться к буржуазным ценностям. Смотрел на поступки комсомольца Павки как на похождения чудака. Подумал: «Он бы точно не присвоил найденные в доме Рихарда Жидкова купюры».

Я неторопливо листал страницы, но все меньше понимал, что именно пытался донести до меня автор книги. Не винил в этом Островского. Понимал, что я попросту не был настроен на чтение, потому что мои мысли то и дело возвращались к утренним событиям. В прошлой жизни мне не приходилось сбрасывать людей в погреб и обухом топора ломать им ноги. Хотя не сомневался, что способен на такое – при необходимости (вот и доказал сам себе). Я вновь и вновь анализировал, правильно ли сегодня поступил, перебирал в голове «а что, если бы…».