Железом по белому (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 9

Очень давно.

Давно уже не гремел его голос над полями сражения, так что многие заговорили о том, что фельдмаршал ушел на покой, выращивает капусту, разводит пчел или чем там еще занимаются великие люди на старости лет. Некоторые и вовсе считали, что драй Флиммерн давно уже умер. Были и те, кто осторожно, оглядываясь по сторонам, и исключительно в кругу своих друзей, заявлял, что великий полководец просто не успел за полетом технического прогресса, застрял в тех временах, когда солдаты носили напудренные парики и чулки, а пуле, летевшей недалеко и неточно, предпочитали верный штык.

Разумеется, Вольф слышал о фельдмаршале. Разумеется, он его узнал. Просто он не представлял, насколько он…

Старый.

8

— Ну что ж, мой мальчик, тогда пойдем, я покажу тебе, что тут есть в окрестностях и расскажу, с чем мы имеем дело. Франц, вытри мне ноги и подай моего верного коня. Как тебя зовут, юноша?

Старик-фельдмаршал вышел из тазика, выпрямился во весь рост — и неожиданно оказался высоким, чтобы не упираться в потолок дома ему приходилось сильно сутулиться… или это просто возраст согнул некогда крепкую спину?

— Вольф, — ответил младший сотник, отгоняя непрошеные мысли о том, что старость и дряхлость, в конце концов, ждут всех. В том числе — и его.

— Вольф… Я и забыл, что в Черной сотне нет имен, есть только прозвища, как у членов тайного общества… Вольф. Вольф.

Фельдмаршал, ожидая, пока денщик вытрет ему ноги полотенцем и натянет толстые шерстяные чулки, произнес имя юноши, как будто пробуя на вкус.

— Ну что ж, Вольф так Вольф. В конце концов, не Хазе, и не Маус… Достойного имя для бойца. Правда, нам бы сейчас больше пригодился Фукс… Но, раз уж ты в Черной сотне, ты получил погоны, и ты еще жив — значит, в тебе найдет толика нужной рыжины, верно, Ротвольф?

Фельдмаршал хрипло рассмеялся и подмигнул Вольфу:

— А сейчас — переодевайся. Франц, принеси ему мундир лейтенанта егерей. Вот так у нас все просто — был младшим сотником, стал лейтенантом. А там — глядишь, и фельдмаршалом. Будем сидеть с тобой рядом, два фельдмаршала и вспоминать былые годы… Что ты так на меня смотришь, думаешь, старик собирается жить вечно? Когда начинается хорошая война — год идет за десять, и оглянуться не успеешь, как вырастешь в звании так, что не угонишься. Если, конечно, не убьют.

Вольф, быстро сбросив с себя мундир Черной сотни, торопливо переодевался в принесенное Францем, не слишком прислушиваясь к словам старика. Однако упоминание о хорошей войне он услышал.

— Готов? Молодец! В юности умение быстро одеваться всегда пригодится. Никогда не знаешь, когда муж вернется домой, верно?

Драй Флиммерн подхватил под мышку деревянный костыль и, тяжело прихрамывая, зашагал к выходу из дома. Так быстро, что Вольф еле опомнился, заспешив следом.

9

Они шли по деревенской улице, провожаемые взглядами местных жителей. Кто из мужиков запрягал лошадь, кто вместе с товарищами нес на плече железные лопаты, кто катил бочку, кто просто стоял, болтая с приятелями. Все мужики были похожи друг на друга, все бородатые, все невысокого роста, отличались они разве что выговорами.

Вольф успел отметить, что в обрывках услышанных разговоров мелькнули и шипящий южный выговор, даже айнштайнское словцо прозвучало, и твердый северный, и тягучий зоннетальский говор… Как будто кто-то собрал здесь крестьян со всех Белых земель, смешал в кучу, выдал им дома и земли и сказал: «Живите и работайте!».

Фельдмаршал продолжал ковылять по улице, стуча костылем. Вот навстречу ему вышел еще один бородатый, чью военную выправку совершенно не маскировала крестьянская одежда, начал говорит, коротко взмахнул рукой, как будто собрался отдать честь по-военному, но потом передумал.

Вольф подождал, пока этот крестьянин закончит рассказывать про земельные работы на заливных лугах и отойдет подальше, после чего решился:

— Мой фельдмаршал, разрешите вопрос?

— Конечно, мальчик. Если не спросишь — не узнаешь, верно?

Вольф повел рукой, указывая на крестьян:

— Я правильно понял, мой фельдмаршал? Они ВСЕ — егеря?

Драй Флиммерн опять сухо захихикал:

— Неужели ты думал, что целого фельдмаршала позовут командовать всего лишь одной ротой?

10

Из повозки, подъехавшей к стоявшему на перекрестке дорог трактиру, выскочили двое. Впрочем, суетливое словцо «выскочили» к ним совершенно не подходило. Один, высокий и худой, как жердь, шагнул из повозки так, как будто отмерил точный диаметр циркулем. Второй, невысокий и широкоплечий, как будто квадратный, переместился на землю плавно, как будто вытек.

Оба, высокий и низкий, подошли к обрыву рядом с дорогой и стояли, глядя на расстилающуюся перед ними долину реки Миррей.

— Что мы будем здесь делать, профессор?

— То же, что и всегда, Адольф.

Шнееланд

Лахс. «Свит Хоум»

23 число месяца Мастера 1855 года

Ксавье

1

Ксавье пришел в себя.

Последнее, что он помнил до того, как потерять сознание — понимание того, что его провели, как щенка. Нет, но как же ловко сработала эта парочка! Один переоделся в мундир Черной сотни и… просто сидел на вокзале. Не подошел познакомиться, не заговорил первым, вообще никак не высказывал своего дружелюбия и желания познакомиться. Кто, ну кто заподозрит подвох в человеке, к которому ты САМ подошел и САМ познакомился? Кто-то, чуть поумнее одного мальчишки, посчитавшего себя опытным и взрослым. Не зря, ой не зря этот Фаль показался ему неприятным. А он, Ксавье, вместо того, чтобы прислушаться к своей интуиции — посчитал, что в нем всплыл аристократический гонор и не обратил внимания. Вот и получил… по глупой голове. И ведь Фаль и дальше отыграл все как по нотам: повозка остановилась? Какое самое естественное побуждение любого путешественника? Выйти, прогуляться. Поэтому Фаль опять-таки ни словом, ни жестом не позвал его выйти: понятно, что жертва все равно выйдет сама, так зачем лишний раз настораживать ее? Пусть ослик сам идет в ловушку. Если бы мысль о том, что лошадь вовсе не хромала, а, значит, остановились они не просто так, появилась чуть пораньше…

Ладно, это дело прошлое. Где он сейчас? В плену?

Ксавье, не открывая глаз и не показывая, что пришел в себя, прислушался к происходящему вокруг и к собственным ощущениям.

Он лежит на какой-то узкой и жесткой койке, накрытый колючим шерстяным одеялом, пахнущим табаком. Койка определенно покачивается, не сама, вместе со всем помещением. Помещение небольшое, тесное — каюта.

Корабль. Он на корабле.

В помещении есть люди. Приблизительно три… четыре человека. Один находится чуть выше всех, почти под потолком, лежит, слышно только дыхание. Двое сидят напротив него, очевидно, на соседней койке, один крупный, то ли толстяк, то ли просто большой, под ним кровать ощутимо скрипит, второй — полегче. Еще один — чуть дальше, в ногах у Ксавье, курит.

— Он очнулся, — произнес унылый голос, в котором прямо-таки чувствовалось все разочарование в этом паршивом мире.

— Парень, ты как?

Ксавье решил, что притворяться бесчувственным уже нет смысла, и открыл глаза.

Каюта. Две койки внизу, два гамака вверху, иллюминаторы. Он на корабле.

Четверо незнакомцев. Ни один из них не Фаль, и не тот, второй, извозчик. Что ни о чем не говорит.

Первым бросался в глаза Курильщик. Небольшая трубка, обветренное лицо с мужественным квадратным подбородком, хоть орехи им коли. Темные волосы зачесаны назад и стянуты в короткий хвостик. Черная короткая куртка, небрежно расстегнута, под ней — белая просторная рубаха. Сидит нога на ногу, покачивая ботинком. Очень знакомым ботинком… Только откуда он знаком? Ни на одном приеме Ксавье не представляли ботинкам…

Двое, что на соседней койке. Одеты точно так же, в те же черные куртки… военная форма? Знаков различия нет… зато есть следы от нашивок… Один — действительно, громила, лениво смотрит на Ксавье, пожевывая, кажется, спичку. Рукава закатаны, на одном из предплечий синеет татуировка. Второй — с длинным лицом, из тех, что называют «лошадиными», плюс редеющие бакенбарды.